The Symmetrical Transit

Заметила, хоть он старался ничем себя не выдать. Ничего не сказал, не посмотрел. Но язык тела был красноречив. Малфой нервничал, постоянно что-то крутил в руках и пять минут кряду пялился в окно на деревья с таким видом, словно мог воспламенить их взглядом.

А Гермиона веселилась. Надо было пользоваться моментом, ведь когда Малфой дойдет до точки кипения и что-то скажет, удовольствия от этого будет мало. Как впрочем и от всего, что последует дальше… Что ж, кто знает, сколько еще им потребуется времени, чтобы отыскать крестраж.

Его челюсть сжималась и разжималась, руки были скрещены на груди. Гермиона ухмыльнулась.

По громкой связи объявили о следующей остановке, путь им предстоял долгий. Они должны были добраться до последней перед границей станции, и судя по тому, что Гермиона узнала о скорости, времени и маршруте, указанном в засунутой в малфоевский карман карте, ехать еще предстояло не меньше четырех часов.

Малфой поерзал и шумно выдохнул через нос. Пауза… Два биения сердца… и его глаза буквально впились в ее. Он смотрел тяжело, – с вызовом, – но по-прежнему не издавал ни звука. Это было не то, чего Гермиона ожидала… хотя уже было понятно, что с Малфоем никогда ничего нельзя ждать наверняка.

Полностью повернувшись в ее сторону, он молчал и пялился на Гермиону. В голову пришла шальная мысль, что Малфой играет с ней в гляделки, но она несколько раз моргнула, и ничего не произошло. Одиннадцать секунд спустя поежилась под тяжестью его взгляда, отчего на лице Малфоя появилось самодовольное выражение. Хотя, возможно, просто показалось.

В таком пристальном разглядывании друг друга не было ничего веселого, но отступить Гермиона уже не могла. Отвести глаза или заговорить означало бы проигрыш, и тогда его напыщенность перестала бы существовать только в ее воображении. Поэтому Гермиона сделала то, что посчитала самым подходящим в этой ситуации. Скорчила рожицу

Просто надула щеки и скосила глаза. Брови Малфоя взлетели так высоко, что затерялись в челке. Она состроила еще одну гримасу – такую однажды показывал Рон, и тогда это показалось ей самым отвратительным зрелищем в жизни. Малфой издал приглушенный звук, и Гермиона вскочила с победной усмешкой и ткнула в него пальцем.

– Ха!

Он окинул ее скептическим взглядом, словно она могла в любой момент взорваться.

– Ха?

– Я победила.

– Победила?

– Да, тебя в… Ох, вот только теперь не веди себя так, словно ничего не было, только потому, что продул.

– Не было чего?

– Игры!

– Игры? Мы смотрели друг на друга. Я как-то упустил, что это была игра.

– Не любишь проигрывать, – Гермиона произнесла это так, словно озвучила откровение, и печально покачала головой. – Вообще-то тебе бы пора уже привыкнуть к этому.

В памяти вспыхнул старый Малфой. Тот, который не преподносил сюрпризов. Тот, которого она знала, как ненавидеть.

– Неужели? Полагаю, тебе давно пора привыкнуть к тому, как твои гряз… – он замолчал, отвел взгляд и тихо закончил, – мозги работают.

– Мои что? – прошептала Гермиона

– Мозги ра…

– До этого. То, что ты собирался сказать.

Малфой снова смотрел в окно и лишь крепче сжал на груди руки. В воздухе разлилась тяжелая давящая тишина, и каждый вздох отдавался в легких Гермионы болью. Он молчал и заговорил только тогда, когда она сама готова была закричать, рявкнуть, бросить ему что-нибудь оскорбительное. Только тогда, когда ей стало жизненно необходимо услышать от него хоть что-то.

– Прошу прощения.

Гермиона невесело усмехнулась.

– За то, что хотел сказать, или за то, что говорил всегда?

Ее голос звучал горько, – она об этом знала. И закатила глаза, пока задавала свой вопрос. Потому что пошел он к черту. Со своими извинениями. Он даже не смог взглянуть ей в лицо, когда говорил это.

Но похоже, Малфой всё понимал, потому что посмотрел прямо на Гермиону. Посмотрел, расцепил руки и наклонился вперед, внимательно изучая ее плечи. Как будто понимал. Как-то сообразил: несущественно то, насколько сложно ему извиниться – еще труднее ей слышать его слова. Но они оба каким-то непостижимым образом в них нуждались.

– Имеет значение, за что именно? – прошептал он: тишина купе забивала горло и ему тоже.

Она покачала головой и пожала плечами. Хотела, чтобы он думал, будто ей все равно. Чтобы думал, будто может принести к ее ногам весь мир в качестве извинений, а ей будет плевать. Малфой все равно останется тем мальчиком в Хогвартсе, а Гермиона – той девчонкой, которую впервые назвали грязнокровкой, и она никогда этого не простит. Хотелось, чтобы он считал именно так. Ведь если Малфою было действительно жаль, – если он действительно извинялся, – она жаждала, чтобы он пережил это. Чтобы испытывал свою вину так долго, как это только возможно. Чувствовал себя дерьмом столько же, сколько и она. Ощущал, будто его ударяют под дых каждый раз, когда она на него посмотрит. Совсем так, как было с ней, когда она слышала это слово снова и снова.

Но правда заключалась в том, что Гермиона не была до конца уверена в своих намерениях, именно поэтому и пожала плечами. Ведь ей было не все равно – совсем чуть-чуть, самую малость. И да, это имело значение.

Прошло много времени. Она не знала, сколько, потому что совсем не обращала внимание ни на часы, ни на расстояние. Просто смотрела в окно и ничего там не видела. Пока он не вернул ее обратно. Не проложил между ними мост, который они же наполовину сожгли. Или наполовину построили. Гермиона не знала. Она больше ни в чем не была уверена, если дело касалось Малфоя.

– Это не считается.

– Что не считается?

– Мой звук. Я же ничего не сказал, так что это не считается. Я не проиграл.

– Так ты признаешь, что это была игра?

– Да.

– И что ты издал звук?

– Ну, это…

– И что ты издал звук?

– Да, но…

– Ха!

Краешком губ он улыбнулся проплывающему за окнами пейзажу. И она подумала, что так он всего лишь признавал за ней право на такую реакцию. Но ей действительно стало легче.

Кроме того, в любом случае это было правдой.

День восемнадцатый; 2:09

Гермиона открыла глаза, выныривая из морока, навеянного монотонным перестукиванием колес, когда кто-то потряс ее за плечо. Сморгнула дрему и посмотрела на черный прямоугольник, бывший окном в купе. Тряска прекратилась, и Малфой прочистил горло, привлекая к себе внимание.

– Скоро наша остановка.

– Ох, – она прикрыла веки, подвигала глазами и потерла лицо. – Ты все еще не объяснил мне, как узнал, что он находится в Словакии.

Её настолько сильно беспокоил этот вопрос, что даже во сне продолжал ее мучить. Малфой сдался и ответил: