Толстолоб

... И в то же самое мгновенье кончила.

Ее закачало. Закружило. Восхитительное ощущение выжимало из мозга все соки, словно влажную губку в ведро.

Казалось, прошла вечность, прежде чем оно затихло. Но вскоре она осознала, что склонилась с голой грудью над баночкой, с непреодолимым желанием повторить.

– Я. Не Буду, - поклялась она себе, как делала уже множество раз.
– Нет. Нет. Нет. Довольно.

Затем она перевернула баночку над дорожным зеркальцем...

Я ненавижу себя, – подумала она.

Я должна себя убить.

Затем принялась делить остатки порошка на дорожки.

3

Ей снились горячие, лижущие огни и насыщенный запахами воздух. Она чувствовала эти запахи.

Бульон,– подумала она.

Ей снилась она сама, стоящая в тревожном ожидании перед кроватью. На кровати лежала, подрагивая, еще одна женщина. Ноги у нее были раздвинуты, лицо несло печать боли, ночная рубашка задрана над раздутым животом.

Ей сказали, чего ожидать, не так ли?

Вот почему...

Бульон...

Бульон...

Бульон...

Что же она сделала? Она не могла вспомнить, даже во сне. А, может, только думала, что не могла.

Может, это было нечто, что она не осмеливалась вспоминать.

Груди женщины начали сочиться молочной пленкой. Обнаженная вагина была похожа на разинутую пасть, и растягивалась под напором гигантского, неземного содержимого.

– Приготовься, - произнес еще один голос, мужской.
– Это нельзя допустить. Нет, нельзя.

Она подставила руки перед болезненно раздвинутыми ногами. Пожалуйста, пожалуйста,– подумала она. Позволь ей пройти через это...

Но тут хлынула кровь.

Женщина закричала.

И она увидела.

Зубы, словно бритвы, кромсающие нежную плоть.

... затем сон сменил направление...

Джералдин,– подумала она, обливаясь слезами.

Джералдин?

Джералдин...

... мысленно повторила она, зажигая спичку и поднося к соску...

... и снова сон переключился...

... она находилась где-то в другом месте...

... Голая, вспотевшая на каком-то залитом лунным светом, тростниковом поле. Ее увядшие желания подпитывали фантазию. Нет, нет,– подумала она. Я не могу позволить это, даже во сне...

Священник изощренно трахал ее, посасывая ей соски. Я люблю тебя. Я люблю тебя,– говорил он ей в ее мыслях. Затем до крови укусил ей сосок. Она закричала в экстазе.

Да, конечно. Это была всего лишь фантазия, а не воспоминания. Фантазия о ее запретном влечении.

Ударь меня.

Он влепил ей жесткую пощечину.

Укуси меня снова.

Он укусил ее в сосок с такой силой, что тот едва не оторвался.

Души меня.

Его рука схватила ее за горло, сжала, а его бедра продолжали непрерывно долбить. Он сжимал ее и отпускал, сжимал и отпускал, и так какое-то время. Мозг у нее вспыхивал в ритм секса. Он сжимал ее и отпускал, сжимал и отпускал...

Сжал.

Но на этот раз не отпустил. Его захват остановил кровоснабжение мозга так же эффективно, как кровоостанавливающий зажим. Язык вывалился, глаза превратились в похотливые щелки. Зрение затуманилось, а голову заполнило приятное жужжание, которое стало распространяться все дальше. Вскоре она почувствовала себя вне тела. Она по-прежнему ощущала, как член священника вспахивает ее лоно, но теперь словно наблюдала за собой со стороны. Смотрела на свое тело, распростертое под исступленно трахающей ее фигурой. Ее лицо было искаженной, жутко ухмыляющейся маской из темно розовой, с прожилками плоти. Он усилил нажим на шею и стал трахать еще жестче. Она начала кончать, судорожными очередями оргазма.

Он отпустил ее, прежде чем она успела задохнуться. Сознание вернулось к ней сквозь черное жужжание, кожа была наэлектризована, соски торчали, словно их вытянули плоскогубцами.

Давай. Трахай меня жестче. Трахай, пока не пойдет кровь.

Он так и делал, не колеблясь. Она продолжала кончать.

Я так тебя люблю, моя драгоценная сучка.

Он извлек из нее свой пахнущий мускусом член, и принялся дергать его, брызгая семенем прямо ей в глаза, и резкое жжение дошло до самого ее сердца. Слюна лилась у нее изо рта, как из крана. Она глотала безумное наслаждение, словно змея гусиные яйца.

Втягивала.

Втягивала в себя, высасывала последние, самые вкусные капли, чувствуя на языке их порочную соль.

Но затем сон снова сменился, обернувшись мерзким обманом. На ней лежал уже не священник, а кто-то другой. Кто-то настолько темный, что казалось, будто его и не было вовсе. Кто-то страшный.

Уродливые зубы поблескивали в лунном свете.

Гигантская рука гладила Энни по щеке.

Я так тебя люблю, моя драгоценная тетушка...

4

Чэрити тоже видела сны, как и прошлой ночью. Ее кожа, казалось, светилась от наслаждения и предвкушения. Она раздвигала ноги перед всеми любовниками из ее прошлого. Соски у нее горели огнем, лицо пылало от жары, которая растеклась по телу, устремляясь к паху. Ее лоно сочилось влагой...

Член погружался в нее, тело возлюбленного давило сверху. Она почти ничего не чувствовала, но это ей и не было нужно. Все, что ей было нужно, это - прикосновение, страсть, яркое ощущение того, что мужчину влечет к ней.

Его бедра пихнули ее несколько раз, сперва энергично, затем неуверенно. Даже в темноте она увидела у него лице капитуляцию.

– Извини. Просто... не получается.

Страсть Чэрити превратилась в компост.

Она смотрела, как он слезает с нее, спешно одевается и уходит.

5

Священнику тоже снились сны, хотя и не настолько обманчивые. Моя жестокость! Вот мой грех!– подумал он со слезами на спящих глазах. Господь всемогущий. Прости меня.