Толстолоб

– Канцелярская ошибка...

– Хрен там, - отозвался священник.
– Брось, Боб, офис аббатисы остался нетронутым. Там по-прежнему полно личных вещей, как и в спальнях монахинь.
– Александер стал очень внимательно следить за монсеньером, уделяя особое внимание глазам, лицу и жестам рук.
– Тумбочки в комнате для пациентов тоже набиты личными вещами. И медпункт по-прежнему полон лекарств, которым двадцать лет. Что, епархия закрывает аббатство, но оставляет в помещении препараты строгого учета? Тут какая-то нестыковка, Боб. Такое чувство, будто все исчезли за одну ночь, а Церковь посылает туда какого-то прислужника, чтобы запечатать место, пока кто-то что-нибудь не разнюхал. И почему я так думаю? Вчера я звонил в чертов офис земельных записей округа Рассел...

– Черт возьми, Том!
– закричал Хэлфорд, что было для него довольно необычно.
– Ты не имеешь права вмешиваться в дела Церкви!

– В дела Церкви, нет. А в аферы, да.
– Александер улыбнулся и закурил сигарету.
– Я знал, что у тебя задымится жопа. И я не должен тебе говорить, что регистратор сделок округа утверждает, что Церковь никогда не регистрировала акт закрытия.

– Мы регистрировали его у регистратора штата!

– Но это незаконно, Боб!

– Но не с отказом от записи, умник!

– Зачем потребовался отказ от записи?
– продолжал напирать Александер. Он получал все, что хотел знать, просто наблюдая за монсеньером.
– Зачем не регистрировать заявление о закрытии должным образом? Что тут такого? Единственная причина применения отказа от записи это либо избежание имущественного налога за используемое здание, либо избежание окружной инспекции. И я не должен напоминать тебе, что Католическая Церковь освобождена от всех имущественных налогов.

Хэлфорд был явно недоволен. Он был в ярости.

– Мне не нравится, когда меня называют лжецом, Том.

– Тогда прекрати лгать. Господи, Боб, у меня образование психолога. Меня учили узнавать, когда кто-то лжет. Когда-нибудь слышал о колебаниях век, отрицательно-импульсной кинестетике или противоположной реакции глаз и рук? Именно это ты сейчас проделываешь передо мной, Боб. Ставлю свой бенефиций на то, что ты лжешь мне в лицо.

– Сукин ты сын, - пробормотал Хэлфорд, затем признался: - Ладно, буду с тобой откровенен. Но я не лгал. Просто назовем это небольшим обходом фактов.

– Отлично. Вранье, как бы оно не называлось, остается...

– Я должен был перевести тебя, мать твою!
– взревел Хэлфорд, внезапно вскочив и ударив кулаком по столу.

– Следи за языком, Боб.

– Ты переходишь все границы, выкидывая подобные фортели!

– Расслабься.
– Александер пожал плечами, дымя сигаретой.
– Просто скажи мне правду, хорошо?

Хэлфорд снова сел, продолжая сердиться.

– Мы отказались от регистрации в округе, чтобы они не посылали инспектора. Нам не нужен был там окружной инспектор, потому что фискальный год заканчивается в апреле. Мы сказали, что закрыли аббатство в апреле, а не в июле, поскольку не хотели платить хосписный налог за следующий год. Церковь не освобождена от уплаты всех налогов, гений ты наш.

– Хорошо, я понимаю, - согласился Александер.
– Но есть еще кое-что, поэтому просто поясни. Хосписный налог, признаю, я не знал о таком. Но я знаю, что транспортировка реанимационных пациентов, таких как неизлечимо больные священники, должна быть законно зарегистрирована в управлении здравоохранения округа. Я им тоже звонил, Боб. Вы, парни, ни хрена не регистрировали.

Плечи у Хэлфорда поникли, как у игрока в покер, уличенного в блефе.

– Какова истинная причина, Боб? Нет никаких записей о перемещении роксетерских пациентов после закрытия аббатства. Вы, парни, сделали этот отказ, не для того, чтобы избежать хосписного налога, а чтобы не допустить появления там окружного инспектора, потому что боялись, что он что-то увидит. Я хочу знать, что он не должен был увидеть.

Хэлфорд скрипел зубами, выворачивая себе руки.

– Там все еще оставались улики. Мы не хотели, чтобы окружной инспектор отправился туда и написал заявление в полицию.

Александер разинул рот.

– Заявление в полицию?

– Заявление об убийстве. Господи, Том. Почему ты просто не можешь сделать то, что тебе сказали? Я послал тебя подготовить место к повторному открытию. Двадцати лет достаточно, чтобы никто не стал задавать вопросов. Но в то время? Католическая Церковь не могла допустить огласки подобных вещей.

– Огласки каких вещей?
– с потерянным видом спросил Александер.

Хэлфорд вскинул руки в отвращении.

– Монахини были убиты, - сказал он.

ЧАСТЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ 1

– Мне хочется кричать!
– раздался скрипучий голос.

Джеррика кралась под солнцем. Да, это была нехорошая часть города, верно. Что я делаю? Должно быть, я спятила.

Уходящая вникуда Федерал-стрит отличалась запустением и была усеяна мусором. Смрад, источаемый ею, был почти осязаемым, и Джеррике казалось, будто она видит поднимающееся от асфальта вместе с горячим воздухом зловоние. С крылец домов на нее глядели темные лица.

Джеррика была напугана.

– Угу. Ага.
– Чернокожий тип вышел из переулка, из которого несся концентрированный запах мочи. Мужчина был высоким и худым, только с бицепсами, похожими на покрытые жилами бейсбольные мячи, и с плечами, как у греческой статуи. Джинсы и узкая футболка с надписью "БВВ" (Белым вход воспрещен - прим. пер.) На голове - довольно непривычная гигантская копна в стиле "афро", нечто, родом из 70-ых.

– Угу, - повторил он.
– Говорю, мне хочется кричать, потому что я никогда не видел столь красивой белой дамы.

– Привет, - сказала Джеррика, скорее с дуру. Только теперь она поняла, насколько нелепо и безумно она выглядит. Молодая белая женщина в шортах и блузке, гуляет одна по гетто.

– Я вижу, да, - сказал он. Он прищурился, губы растянулись в тонкой, как лезвие бритвы улыбке.
– Вижу, что тебе нужно.

– Да?
– произнесла она, пытаясь не показывать испуг.

– Вижу по твоим глазам. Позволь мне угадать, что тебе нужно. "Лед", тебе нужен "лед". У меня есть, десять часов будешь летать. Или как насчет первоклассного "крэка"? По "десятке", по "двадцатке"? У меня есть.

Тот факт, что он разглядел у нее в глазах отчаяние, вогнал ее в еще большую тоску.

– Я хочу "дунуть", - сказала она.
– У меня есть двести баксов.

Улыбка стала шире. Большущие ручищи потерлись друг об друга, словно борющиеся африканские хорьки.

– У меня есть много чего "дунуть". Идем ко мне в офис.

Джеррика задрожала - его рука указала на переулок.

– А не можем мы сделать это прямо здесь?

– Ты, что, спятила, сука? Хочешь купить у меня "дурь" прямо посреди улицы? Едрен батон!