Сказавший всем страстям: прости —Прости и ты.Обиды наглоталась всласть.Как хлещущий библейский стих,Читаю я в глазах твоих:«Дурная страсть!»В руках, тебе несущих есть,Читаешь — лесть.И смех мой — ревность всех сердец! —Как прокаженных бубенец —Гремит тебе.И по тому, как в руки вдругКирку берешь — чтоб рукНе взять (не те же ли цветы?),Так ясно мне — до тьмы в очах! —Что не было в твоих стадахЧерней — овцы.Есть остров — благостью Отца, —Где мне не надо бубенца,Где
черный пух —Вдоль каждой изгороди. — Да. —Есть в мире — черные стада.Другой пастух.
17 мая 1920
«Да, вздохов обо мне — край непочатый…»
Да, вздохов обо мне — край непочатый!А может быть — мне легче быть проклятой!А может быть — цыганские заплаты —Смиренные — моиНе меньше, чем несмешанное злато,Чем белизной пылающие латыПред ликом судии.Долг плясуна — не дрогнуть вдоль каната,Долг плясуна — забыть, что знал когда-то —Иное вещество,Чем воздух — под ногой своей крылатой!Оставь его. Он — как и ты — глашатайГоспода своего.
17 мая 1920
«Суда поспешно не чини…»
Суда поспешно не чини:Непрочен суд земной!И голубиной — не черниГалчонка — белизной.А впрочем — что ж, коли не лень!Но всех перелюбя,Быть может, я в тот черный деньОчнусь — белей тебя!
17 мая 1920
«Так из дому, гонимая тоской…»
«Я не хочу — не могу — и не умею Вас обидеть…»
Так из дому, гонимая тоской,— Тобой! — всей женской памятью, всей жаждой,Всей страстью — позабыть! — Как вал морской,Ношусь вдоль всех штыков, мешков и граждан.О вспененный высокий вал морскойВдоль каменной советской Поварской!Над дремлющей борзой склонюсь — и вдруг —Твои глаза! — Все руки по иконам —Твои! — О, если бы ты был без глаз, без рук,Чтоб мне не помнить их, не помнить их, не помнить!И, приступом, как резвая волна,Беру головоломные дома.Всех перецеловала чередом.Вишу в окне. — Москва в кругу просторном.Ведь любит вся Москва меня! — А вот твой дом…Смеюсь, смеюсь, смеюсь с зажатым горлом.И пятилетний, прожевав пшено:— «Без Вас нам скучно, а с тобой смешно»…Так, оплетенная венком детей,Сквозь сон — слова: «Боюсь, под корень рубит —Поляк… Ну что? — Ну как? — Нет новостей?»— «Нет, — впрочем, есть: что он меня не любит!»И, репликою мужа изумив,Иду к жене — внимать, как друг ревнив.Стихи — цветы — (И кто их не даетМне за стихи?) В руках — целая вьюга!Тень на домах ползет. — Вперед! Вперед!Чтоб по людскому цирковому кругуДурную память загонять в конец, —Чтоб только не очнуться, наконец!Так от тебя, как от самой Чумы,Вдоль всей Москвы —……. длинноногойКружить, кружить, кружить до самой тьмы —Чтоб, наконец, у своего порогаОстановиться, дух переводя…— И в дом войти, чтоб вновь найти — тебя!
17-19 мая 1920
«Восхищенной и восхищённой…»
Восхищенной и восхищённой,Сны видящей средь бела дня,Все спящей видели меня,Никто меня не видел сонной.И оттого, что целый деньСны проплывают пред глазами,Уж ночью мне ложиться — лень.И вот, тоскующая тень,Стою над спящими друзьями.
17-19 мая 1920
«Пригвождена к позорному столбу Славянской совести…»
Пригвождена к позорному столбуСлавянской
совести старинной,С змеею в сердце и с клеймом на лбу,Я утверждаю, что — невинна.Я утверждаю, что во мне покойПричастницы перед причастьем.Что не моя вина, что я с рукойПо площадям стою — за счастьем.Пересмотрите все мое добро,Скажите — или я ослепла?Где золото мое? Где серебро?В моей руке — лишь горстка пепла!И это все, что лестью и мольбойЯ выпросила у счастливых.И это все, что я возьму с собойВ край целований молчаливых.
«Пригвождена к позорному столбу Я все ж скажу…»
Пригвождена к позорному столбу,Я все ж скажу, что я тебя люблю.Что ни одна до самых недр — матьТак на ребенка своего не взглянет.Что за тебя, который делом занят,Не умереть хочу, а умирать.Ты не поймешь, — малы мои слова! —Как мало мне позорного столба!Что если б знамя мне доверил полк,И вдруг бы ты предстал перед глазами —С другим в руке — окаменев как столб,Моя рука бы выпустила знамя…И эту честь последнюю поправ,Прениже ног твоих, прениже трав.Твоей рукой к позорному столбуПригвождена — березкой на лугуСей столб встает мне, и не рокот толп —То голуби воркуют утром рано…И все уже отдав, сей черный столбЯ не отдам — за красный нимб Руана!
«Ты этого хотел. — Так. — Аллилуйя…»
Ты этого хотел. — Так. — Аллилуйя.Я руку, бьющую меня, целую.В грудь оттолкнувшую — к груди тяну,Чтоб, удивясь, прослушал — тишину.И чтоб потом, с улыбкой равнодушной:— Мое дитя становится послушным!Не первый день, а многие векаУже тяну тебя к груди, рукаМонашеская — хладная до жара! —Рука — о Элоиза! — Абеляра.В гром кафедральный — дабы насмерть бить! —Ты, белой молнией взлетевший бич!
19 мая 1920, Канун Вознесения
«Сей рукой, о коей мореходы…»
Сей рукой, о коей мореходыПротрубили нá сто солнц окрест,Сей рукой, в ночах ковавшей — оды,Как неграмотная ставлю — крест.Если ж мало, — наперед согласна!Обе их на плаху, чтоб в ночиХлынувшим — веселым валом краснымЗатопить чернильные ручьи!
20 мая 1920
«И не спасут ни стансы, ни созвездья…»
И не спасут ни стансы, ни созвездья.А это называется — возмездьеЗа то, что каждый раз,Стан разгибая над строкой упорной,Искала я над лбом своим просторнымЗвезд только, а не глаз.Что самодержцем Вас признав на веру,— Ах, ни единый миг, прекрасный Эрос,Без Вас мне не был пуст!Что по ночам, в торжественных туманах,Искала я у нежных уст румяных —Рифм только, а не уст.Возмездие за то, что злейшим судьямБыла — как снег, что здесь, под левой грудью —Вечный апофеоз!Что с глазу нá глаз с молодым ВостокомИскала я на лбу своем высокомЗорь только, а не роз!
20 мая 1920
«Не так уж подло и не так уж просто…»
Не так уж подло и не так уж просто,Как хочется тебе, чтоб крепче спать.Теперь иди. С высокого помостаКивну тебе опять.И, удивленно подымая брови,Увидишь ты, что зря меня чернил:Что я писала — чернотою крови,Не пурпуром чернил.