Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

Литовское небо дрожит от пчелиного хора. Пушистый котенок лениво прижался к щеке. Осколок снаряда торчит из земли у забора — Клуб ржавых колючек сквозь маки сквозит на песке… Вдали над оврагом Конь плугом взрывает пласты И медленным шагом Обходит густые кусты. <1923>

ЧУЖОЕ СОЛНЦЕ

С приятелем *

I

Сероглазый мальчик, радостная птица. Посмотри в окошко на далекий склон: Полосой сбегает желтая пшеница, И леса под солнцем, как зеленый сон. Мы пойдем с тобою к ласковой вершине И орловской песней тишину вспугнем. Там холмы маячат полукругом синим, Так играют пчелы над горбатым пнем… Если я отравлен темным русским ядом, Ты — веселый мальчик, сероглазый гном… Свесим с камня ноги, бросим палки рядом, Будем долго думать, каждый о своем. А потом свернем мы в чащу к букам серым. Сыроежек пестрых соберем в мешок. Ржавый лист сквозит там, словно мех пантеры, Белка нас увидит — вскочит на сучок. Все тебе скажу я, все, что сам я знаю: О грибах-горькушах, про житье ежей, Я тебе рябины пышной наломаю… Ты ее не помнишь у родных межей? А когда тумана мглистая одежда Встанет за горой, — мы вниз сбежим свистя. Зрей и подымайся, русская надежда, Сероглазый мальчик, ясное дитя!..

II

Мы с тобой два знатных иностранца: В серых куртках, в стоптанных туфлях. Карусель кружится в ритме танца И девчонки ввысь летят в ладьях… Вдосталь хлеба, смеха и румянца, Только мы — полынь в чужих полях. Опустивши худенькие плечи, Теребишь ты тихо мой мешок И внимаешь шумной, чуждой речи, Как серьезный, умный старичок. Ноги здесь, а сердце там, далече, Уплывает с тучей на восток. Над лужком холмов зеленый ярус Манит нас раздольной тишиной. Бок шатра надул под ветром парус, Собачонка лает за спиной… Карусель взвевает свой стеклярус И кружится, словно шар земной! Солнце — наше, горы — тоже наши… Ты послушай, что поет поток: В голубой, для всех раскрытой чаше, Тонет все — и запад и восток… Будет жизнь и радостней и краше… Хочешь, купим глиняный свисток? На углу закрякали тромбоны: Впереди двенадцать медных труб. Сзади — пары, девочки-бутоны. Сколько ярких, деревенских губ! Закачались белые колонны И пошли плясать в прохладный клуб. Улыбнись, поправь свою подвязку, Веет ветер, в путь зовет, злодей! Мы в лесу напишем нынче сказку,— Там, где пахнет сыростью груздей,— Про людей, любивших смех и пляску, Никого не мучивших людей…

III

Все местечко засыпает, На закате — сноп пожаров. С колокольни долетает Девять медленных ударов. Мальчик, спать! Под немецкую перину, в исполинскую кровать. Рано? Дай мешок со стула, Перечтем-ка небылицу, Как летал кузнец Вакула На чертенке к нам в столицу. Знаешь, да? Эта сказка, словно песня у полтавского пруда… Кот немецкий в удивленье Водит спинкою сутулой. Ты раскрыл глаза в волненье, Ты умчался за Вакулой… Вечер тих. Электрическая лампа освещает нас троих. Прочитали. Спит мальчишка. Кот колдует на пороге. На полу — родная книжка. В небе — месяц златорогий. Проживем!.. Завтра утром к водопаду на свидание пойдем.

IV

Кем ты будешь? Ученым, свободным ученым! Мясников слишком много и так. Над блевотиной лжи, над погостом зловонным Торжествует бездарный кулак… Дьявол сонно зевает, Лапой нос зажимает: Двадцать слов, корка хлеба и мрак. Может быть, ты откроешь бациллу прохвостов? Против оспы ведь средство нашли. Гроздья лозунгов новых наряднее тостов,— В середине — холодные тли. Каин тучен и весел, Нож сверкает у чресел, Холм невинных все выше вдали… Может быть, ты сумеешь в достаточных дозах Суп из воздуха выжать для всех? Укрощенное брюхо возляжет на розах, Вспыхнет радость, беспечность и смех — И не будет причины Верить в святость дубины, В ритуал людоедских потех. Ты в оглобли труда запряжешь водопады, И приливы, и ветер, и град: Полчаса поработал и пой серенады, Дуй в свирель и соси виноград… Шахт не будет бездонных, Глаз не будет бессонных, Люди станут добрее цыплят. Что-нибудь с идиотами сделать бы надо: Обязательно средство найди! С каждым часом растет их крикливое стадо,— Рот под мышкой, глаза позади, Дважды два — то семнадцать, То — четыреста двадцать, Граммофон в голове и в груди. Я, увы, не увижу… Что поделаешь, — драма… Ты дождешься. Чрез лет пятьдесят — (Говорила в Берлине знакомая дама) — Вся земля расцветет, словно сад… Спит мальчишка, не слышит, Разметался и дышит. В небе мертвые звезды горят.

V

Каждый встречный на дороге Говорит нам: «Добрый день!» Мир и вам, чужие люди Из окрестных деревень! Оглядят нас — улыбнутся… Ясен взор их добрых глаз, Но тоска непримирима, Но в душе глухой отказ. Мальчик мой, пойдем скорее! Вон тропинка вьется в лес: Там безлюдно, как в пустыне,— Шум ветвей и ширь небес. Ты мне сны свои расскажешь, Я тебе их объясню. Улыбнемся старой елке, Камню, бабочке и пню… К скалам в глушь пойдем мы в гости По зеленому хвощу. Никогда я не забуду, Никогда я не прощу! <1920>