Том 2. Поэзоантракт

Кофейкин:

Не видишь сердца моего И говоришь ты, эдак, сдуру, Что только в голову придет. Имею крепкую натуру, Да сердцем, сердцем я не тот.

Самоваров:

Ну, съехал дурень на амура.

Кофейкин:

Как умерла моя хозяйка, Оставив пятерых птенцов, Узнал я горя… Ты узнай-ка, Ты испытай, что значит «вдов».

Самоваров:

Э, надоел мне. Только скуку На всех умеешь нагонять. Давай-ка лучше хватим, ну-ка, Не заставляй же угощать. Эх, вспомню я порой, Петруша, Как жизнь мы нашу провели, Как отводили наши души, Как много денег мы прожгли. И жалко мне, да вспомнить сладко: Вот это жизнь так жизнь была! С тобою жили мы вприсядку, Глядишь — и старость подошла. Вспомянь, как пили мы у Лиды «Клико», да разные «Помри». Да што там, видывали виды И пожил всласть, черт побери. А как француженок купали В шампанском, помнишь? Ха, ха, ха! Мы в ванны дюжины вливали И пили, пили вороха. Однажды, помню, мы на тройке Компаньей теплой, удалой, Катили с дружеской попойки, «Вдрызг нализавшися», домой. Катим. Навстречу мужичонка С дровами едет напрямик. «Эй, отверни свою клячонку!» — Кричит напившийся ямщик. А он, каналья, в ус не дует, Кричим, как будто не ему. «Не знаешь, што ль, где рак зимует? Покажем мы тебе зиму». Захохотали мы тут звонко, Ямщик по тройке выгнул кнут, И вот с дровами мужичонка Перевернулся, старый шут…

1907

На мотив Гейне

Не помню, когда это было, Но, помнится, было когда-то… Она меня просто любила, А я — даже нежно и свято. Что счастливы были мы, это Теперь для меня несомненно, Но вот уж которое лето Я петь не могу вдохновенно. Мы с нею расстались преглупо В разгаре любви, без причины, — Как два застывающих трупа, Забывшие ужас кручины. Мы встретиться больше не можем, Хотя почему — неизвестно… К разлуке привыкли, положим, Но все-таки встреча — прелестна. Как жаль, что из вздора и чуши Порой вырастают страданья. Но так наши созданы души, И в этом — дефект мирозданья. А все же она не забудет, Вернется, любовью объята. Не знаю, когда это будет. Но чувствую, будет когда-то.

1909. Июнь

Мыза Ивановка

Под Шарля Бодлера Отрезвление

Ангел веселья. Знакомо ль томленье тебе, Стыд, угрызенье, тоска и глухие рыданья, Смутные ужасы ночи, проклятья судьбе, Ангел веселья, знакомо ль томленье тебе? Ненависть знаешь ли ты, белый ангел добра, Злобу и слезы, когда призывает возмездье Напомнить былое, над сердцем царя до утра? В ночи такие как верю в страдания месть я! Ненависть знаешь ли ты, белый ангел добра? Знаешь ли, ангел здоровья, горячечный бред? Видишь, изгнанники бродят в палатах больницы, К солнцу взывая, стремясь отрешиться от бед… Чахлые губы дрожат, как в агонии птицы… Знаешь ли, ангел здоровья, горячечный бред? Ангел красы! ты видал ли ущелья морщин, Старости страх и уродство, и хилость мученья, Если в глазах осиянных ты встретишь презренье, В тех же глазах, где ты раньше бывал палладин? Ангел красы, ты видал ли ущелья морщин? Радости, света и счастья архангел священный, Ты, чьего тела росой обнадежен Давид, Я умоляю тебя о любви неизменной! Тканью молитвы твоею да буду обвит, Радости, света и счастья архангел священный!

1909. Декабрь

Под Шарля Бодлера Музыка

Переносит меня музыка, как море, К моей бледной звезде, Под защитою тумана, на просторе Путь держу я везде. Раскрывая грудь, вздуваю я дыханье, Как челнок — паруса. И прорезываю спины волн, в мерцаньи Ночи, взявшей глаза. Я душой своей впиваю все волненья, Все страдания скитальца-корабля, Влажный ветер и гроза, в огне биенья, Этой бури меня нежат. А внемля, А внемля порой волнам в оцепененьи, Если зеркало спокойно, — стражду я…

1909. Июнь

Мыза Ивановка

Под Шарля Бодлера Больная муза

Бедная муза моя, что сегодня с тобою? Впадины глаз твоих полны видений ночных, И на лице разливаются тени волною, Тени безумья и ужаса чувств ледяных. Ваза зеленая с сумраком розово-бледным, Страх и любовь в тебя влиты из пасмурных урн… Деспот-кошмар, распаленный задором победным, Он не столкнул ли тебя в знаменитый Минтурн? Я бы хотел, аромат разливая здоровья, Грудь Напоить твою мыслью могучей и властной, Чтоб твоя кровь протекала струею согласной, — Точно античных письмен миллионные звуки, Где воцарились навек с неизменной любовью Феб, царь мелодий, и Пан, бог оправданной муки.

1909. Июнь

Мыза Ивановка

Цыгане в пути

Вчера опять пророческое племя Пустилось в путь, забрав своих детей; У матерей созрел дюшес грудей; Зрачки горят… (Не знойно ль было семя?…) Отцы бредут, блестя своим оружьем, И табором раскинулась семья, Тяжелыми глазами обоймя Простор небес с тоскливым равнодушьем. Всегда при них звучнее песни птиц. Им божество дает благоволенья: Там, где они, — пышнее цвет растенья, Там орошен утеса гордый шпиц. И, как сады, цветут для них пустыни… Для них нет тайн, — и счастья нет отныне…

1909

Пленница (сонет)

Из Анри де Ренье

Ты убежала от меня, ты убежала, Отдав свои глаза, как амулет… Запомнила рука моя, — как жало, — Вес горла твоего, и вкус, и цвет, И линию исчезнувшего тела, К которому желание крылит… Ты ночь и лес поставить захотела Преградою меж нами. Но, налит Твоею вероломной красотою, Я воссоздам расплывшеюся тьмою Твою красу. Забрезжили поля… Я выкую твой образ отомщенно, И будешь ты — вся мрамор иль земля, Вся гнев немой — змеиться возмущенно…

1910. Август

Тост безответный

Посвящается моей Тринадцатой

…Наполняю соком и душой бокалы

И провозглашаю безответный тост!..

Игорь-Северянин («Громокипящий кубок»)

Собрание поэз

Том 6-й

I. Бал зацветающий

Пусть завтра смерть — сегодня мы живем!

Мирра Лохвицкая

Тринадцатая встреча

Подлец ли я, что я ее покинул, Ее, с которой прожил тpoe лет, Что, может быть, уйдя, ей сердце вынул? Подлец ли я? подлец я, или нет? Немолода, нехороша собою, Мещаниста и мало развита, Она была оправдана весною, Когда в уродстве бродит красота… Кто сблизил нас? Весна, вино и юность, — Мои друзья и тайные враги, — Те, что давали лире златострунность И героизму — шаткие шаги… Двенадцать дев прошло передо мною, В которых тщетно я искал «её», Двенадцать дев, оправданных весною, Явивших всеубожество свое… И каждый раз разочарован снова, Скорбя и обвиняя лишь себя, Искал я в новой все того ж, иного, Что отличает от других — тебя! Тебя, моя Тринадцатая Встреча! Тебя, моя Годива наших дней! Сама Балькис была тебе предтеча И грезила о высоте твоей! Ты — совершенство в полном смысле слова! Ты — идеал, приявший плоть и кровь! Моя душа приять тебя готова, Воздав тебе бессмертную любовь! Подлец ли я?! Но что такое подлость?! И кто из вас быть смеет мне судьей?… Я знаю независимости гордость, И что двенадцать жизней — пред тобой?!.

1915. Май

Эст-Тойла

Красота предсмертная

Безнаказанно не воплощается Целомудренная мечта, — И Тринадцатая встречается В белых лилиях у креста… А встречается, — начинается Предсмертная красота. Встретил женщину небывалую, Невозможную на земле, — Береги ее, так усталую, Так озлобленную в земном зле, Всею нежностью запоздалою Возожги восторг на челе. До Тринадцатой жизни не было: Повстречавшаяся — конец: Отвергающая — жизнь потребовала И сплела гробовой венец. Все ошибочное вдруг ослепло, Как прозрела правда сердец. В светлой мрачности, в мрачной светлости, В скорбной радостности конца — Столь значительные незаметности Предназначенного лица. Я молюсь твоей нежной бледности, И в глазах твоих — два кольца…