Том 2. Поэзоантракт

Сонет XXХ

Петрарка, и Шекспир, и Бутурлин (Пусть мне простят, что с гениями рядом Поставил имя скромное парадом…) Сонет воздвигли на престол вершин. Портной для измеренья взял аршин. Поэт, окинув нео-форму взглядом И напитав ее утопий ядом, Сплел сеть стихов для солнечных глубин. И вот, сонета выяснив секрет, Себе поэты выбрали сонет Для выраженья чувств, картин, утопий. И от Петрарки вплоть до наших дней Сонет писали тысячи людей — Оригинал, ты потускнел от копий!..

Баллада XXI

Витает крыльный ветерок Над звездочными васильками, Над лентой палевых дорог, Над голубыми ручейками. Витает на восточной Каме, Как и на западной Двине, И цветовейными устами Целует поле в полусне. Витает, свой свершая срок, Над рощами и над лесами, Над оперением сорок И над пшеничными усами. Мы впив его, витаем сами, Витаем по его вине Над изумрудными красами, Целуя травы в полусне. Его полет — для нас урок, Усвоенный чудесно нами: Так добродетель и порок Равно лелеемы волнами Зефира, мучимого снами И грезой о такой стране, Где поэтическое знамя Целует ветер в полусне. Чаруемы его мечтами О невозможной стороне, Мы в этом мире, точно в храме, Целуем знамя в полусне…

Баллада XXII

В четверку серых лошадей Несется синяя карета. Внутри ее, средь орхидей, Сидит печальная Иветта. Она совсем легко одета, За что ее корит злой толк. Ее овил вокруг корсета Gris-perle [4] вервэновейный шелк. Она устала от людей, Равно: от хама и эстета, От их назойливых идей, — Она, мимоза полусвета. Ей так тяжел грассир корнета И пред семьей дочерний долг, Что прячет перламутр лорнета В gris-perle вервэновейный шелк… В нее влюбленный лицедей, — С лицом заморыша-аскета, С нелепым именем Фадей, — Поднес ей белых два букета, И в орхидеях, как комета На отдыхе, кляня весь полк Из-за корнета, грезит: «Где-то — Волна, — вервэновейный шелк»… Сверни же к морю, в дом поэта. Что ехать в город? он — как волк! Кто, как не ты, придумал это, Gris-perle вервэновейный шелк?…

4

Gris-perle (gris de perle) — Жемчужно-серый (фр.)

Баллада XXIII (Диссо, фиг. 1)

Поэт, во фраке соловей, Друг и защитник куртизанок, Иветту грустную овей Улыбкой хризантэмных танок, Ты, кто в контакте с девой тонок, Ты, сердца женского знаток, Свой средь грузинок и эстонок, Прими Иветту в свой шатрок! Ты, вдохновенно-огневой, Бродящий утром средь барвинок, Приветь своей душой живой Иветту, как певучий инок. Врачуй ей больдушевных ранок, Психолог! интуит! пророк! Встречай карету спозаранок, Прими Иветту в свой шатрок. Стихи и грезы ей давай, Беднеющей от шалых денег, Пой про любовью полный май, Дав ей любовь вкусить, весенник! Целуй нежней ее спросонок И помни меж поэзных строк: Застенчивая, как ребенок, Вошла Иветта в твой шатрок… Тебе в отдар — созвучных струнок Ее души журчащий ток. Возрадуйся же, вечный юнок, Что взял Иветту в свой шатрок!

Баллада XXIV (Диссо, фиг. 2)

Царевич Май златистокудрый Был чудодейный весельчак: Прикидывался девкой бодрой, То шел, как некий старичок, Посасывая каучук Горячей трубочки интимной… То выдавал мальчишкам чек На пикники весною томной. А иногда царевич мудрый, Замедлив в резвом ходе шаг, Садился на коня, и бедра Его сжимал меж сильных ног. Иль превращался в муху вдруг И в ухо лез, жужжа безумно, Смотря, как мчится человек На пикники весною томной… Осыпав одуванчик пудрой, Воткнув тычинки в алый мак, Налив воды студеной в ведра, Сплетя из ландышей венок, Хваля, как трудится паук, И отстоявши в праздник храмный Обедню, — направлял свой бег На пикники весною томной. Люблю блистальный майский лик, Как антипода тьмы тюремной. Ловлю хрустальный райский клик На пикники весною томной.

Баллада XXV (Н Е О)

Усни в зеленом гамаке Под жемчужными мотыльками, Над слившимися ручейками, — Усни в полуденной тоске. Зажми в свежеющей руке, Без дум, без грез и без желанья С ним встречи в странном далеке, Его последнее посланье. Умей расслышать в ручейке Его уста с его стихами, Эола вьющееся знамя Умей увидеть в мотыльке. В отдальной песне на реке Почувствуй слезы расставанья, Прижми ладонью на виске Его последнее посланье. Следи за солнцем на песке, За ползающими тенями. Пробудят пусть сравненье с днями Они в тебе, в людском цветке. Ты, легкая, здесь — налегке, Лишь гостья краткого свиданья, И смерть твоя видна в листке Его последнего посланья. Чем ближе к гробовой доске, Сильней — любви очарованье: В руке, как в глиняном куске, Его последнее посланье.

Квинтина I

Благоухающая вся луною И упояющая соловьем, Она владычествует надо мною — Вервэна, выглотанная живьем, — С лимоном устрица — фужер с волною. Не захлебнуться ли теперь волною? Не погрузиться ли в нее живьем? Весь озаряемый больной луною, Остро я чувствую, что надо мною — Соблазн, растрелившийся соловьем. Кто не прикидывался соловьем Под этой ветреной, шальной луною? Кто не мечтал меня изъять живьем? Глубь не влекла ль меня своей волною? Кто не рапировал в мечтах со мною? О, благодать небес! Ты надо мною Благоуханною течешь волною, Поешь весенящимся соловьем, И, обливая вдруг меня луною, Возносишь в синие верхи живьем. Та, кто живое все берет живьем, Неторжествующая надо мною, Легко выбрасывает мне волною Вервэну, трелящую соловьем И упояющую мозг луною…

Квинтина II

Моя земля! любовью ты жива! Моя любовь! ты вскормлена землею! Ты каждый год по-вешнему нова! Сверкающие утренней зарею Пою тебе хвалебные слова! О, что за власть имеют те слова, Которые излучены зарею! Земная жизнь! да будь всегда жива! Земная страсть! да будь всегда нова! Бессмертно будь, рожденное землею! Я создан сам цветущею землею, И только ею грудь моя жива. Я вдохновляюсь юною зарею, Шепчу в восторге нежные слова. Так: жизнь земли всегда душе нова. И ты, моя любимая, нова, Когда щебечешь чарные слова, Дарованные млеющей землею. К тебе любовь бессмертная жива, Она сияет майскою зарею. О, наслаждайтесь красочной зарею И славословьте жизнь: она нова! Творите вдохновенные слова! И пусть планета, что зовут Землею, Пребудет ввек прекрасна и жива!

Квинтина III

Я здесь один, совсем один — В том смысле, что интеллигента Ни одного здесь нет. Вершин Сосновый говор. Речки лента Зеркальная в кудрях долин. Отрадны шелесты долин И влажная влекуща лента. Среди людей я все ж один, И, право, тоньше шум вершин Для слуха грез интеллигента. Искусство — для интеллигента: Среди невест лишь он один Ждет, чтобы даже кинолента Струила аромат долин, И свято любит свет вершин. Стремитесь к холоду вершин, Привыкшие к теплу долин, Беря пример с интеллигента. Пусть из ползучих ни один Не падает, виясь, как лента. Милей всех лент — любимой лента, Она превыше всех вершин. Внемлите, жители долин, Всей гамме чувств интеллигента: Взлет — смысл единственный один!

Квинтина IV

Любовь приходит по вечерам, А на рассвете она уходит. Восходит солнце, и по горам, И по долинам лучисто бродит, Лучи наводит то здесь, то там. Мир оживает то здесь, то там, И кто-то светлый по миру бродит, Утрами бродит, а к вечерам Шлет поцелуи лесам, горам И, миротворя весь мир, уходит. Уходят горы, и век уходит. И что звучало по вечерам, Забыто к утру. Лишь память бродит, Как привиденье, то здесь, то там, Да волны моря бегут к горам. Нам надоели низы — к горам Мы устремились: ведь солнце там! А вечерами оно уходит… Тогда — обратно: по вечерам Уходит Ясность, и Нежность бродит. Пока мы юны, пока в нас бродит Кровь огневая, спешим к горам: Любовь и Солнце мы встретим там! Пусть на закате оно уходит, Она приходит по вечерам…

Лэ I

О вы, белосиреневые сны, Объятые вервэновой печалью! О, абрис абрикосовой весны! О, личико, окутанное шалью Лимонною, ажурною, кисейною! О, женщина с душой вервэновейною, Приснившаяся в оттепель февралью!.. Приснившееся в оттепель февралью — В моем коттэдже у кривой сосны — Лицо под фиолетовой вуалью, Лицо, глаза которого грустны И, как вуаль, немного фиолетовы, Я знал тебя, и, может быть, от этого Мне многие туманности ясны… Мне многие туманности ясны, Они влекут недостижимой далью… Ах, все наливки для меня вкусны, Но предпочту кизилью и миндалью; От них мои мечты ажурно кружатся, То ярко грозоносятся, то вьюжатся, Как ты, рояль с надавленной педалью… О ты, рояль с надавленной педалью И с запахом вервэновой волны, Ты озарял квартиру генералью Созвучьями, текущими с луны… Улыбки уст твоих клавиатурные… Ее лица черты колоратурные На фоне бирюзовой тишины… На фоне бирюзовой тишины Я помню краску губ ее коралью, Ее волос взволнованные льны И всю ее фигуру феодалью… Мы не были как будто влюблены, А может быть — немного: ведь под алью Ее слова чуть видны, чуть слышны… Ее слова чуть видны, чуть слышны, Заглушены поющею роялью И шумом голосов заглушены, Они влекут мечтанно к изначалью — И я переношу свои страдания В великолепный хаос мироздания, Создавший и холеру, и… Италию! Создавший и холеру, и Италию, Тебе мои моленья не нужны… Мне хочется обнять ее за талию: Ее глаза зовущие нежны; В них ласковость улыбчиво прищурена, Им фимиамов множество воскурено… — О вы, белосиреневые сны!.. О вы, белосиреневые сны, Приснившиеся в оттепель февралью! Мне многие туманности ясны, И — ты, рояль с надавленной педалью… На фоне бирюзовой тишины Ее слова чуть видны, чуть слышны Создавшему холеру и Италию…