Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Том 2. Стихотворения 1917-1922
Шрифт:
Морской берег. Небо. Звезды. Я спокоен. Я лежу. А подушка – не камень, не перья – Дырявый сапог моряка. В них Самородов в красные дни На море поднял восстанье И белых суда увел в Красноводск, В красные воды. Темнеет. Темно. «Товарищ, иди, помогай!» – Иранец зовет, черный, чугунный, Подымая хворост с земли. Я ремень затянул И помог взвалить. «Саул!» («спасибо» по-русски). Исчез в темноте. Я же шептал в темноте Имя Мехди. Мехди? Жук, летевший прямо с черного Шумного моря, Держа путь на меня, Сделал два круга над головой, И крылья сложив, опустился на волосы. Тихо молчал и после Вдруг заскрипел, Внятно сказал знакомое слово. На языке, понятном обоим, Он твердо и ласково сказал свое слово. Довольно! Мы поняли друг друга! Темный договор
ночи
Подписан скрипом жука. Крылья подняв, как паруса, Жук улетел. Море стерло и скрип и поцелуй на песке. Это было! Это верно до точки!

1921

Я и Россия*

Россия тысячам тысяч свободу дала. Милое дело! Долго будут помнить про это. А я снял рубаху, И каждый зеркальный небоскреб моего волоса, Каждая скважина Города тела Вывесила ковры и кумачевые ткани. Гражданки и граждане Меня – государства Тысячеоконных кудрей толпились у окон. Ольги и Игори, Не по заказу Радуясь солнцу, смотрели сквозь кожу. Пала темница рубашки! А я просто снял рубашку, Дал солнце народам Меня! Голый стоял около моря. Так я дарил народам свободу, Толпам загара.

<1921>, 1922

«Золотистые волосики…»*

Ю. С.

Золотистые волосики Точно день Великороссии. В светлосерые лучи Полевой глаз огородится. Это брызнули ключи Синевы у Богородицы. Песенка – лесенка в сердце другое. За волосами пастушьей соломы Глаза пастушески-святые. Не ты ль на дороге Батыя Искала людей незнакомых? Звенят голубые бубенчики, Как нежного отклика звук, И первые вылетят птенчики Из тихого слова «люблю».

1921

«Детуся! Если устали глаза быть широкими…»*

Детуся! Если устали глаза быть широкими, Если согласны на имя «браток», Я, синеокий, клянуся Высоко держать вашей жизни цветок. Я ведь такой же, сорвался я с облака, Много мне зла причиняли За то, что не этот, Всегда нелюдим, Везде нелюбим. Хочешь, мы будем брат и сестра, Мы ведь в свободной стране свободные люди, Сами законы творим, законов бояться не надо, И лепим глину поступков. Знаю, прекрасны вы, цветок голубого. И мне хорошо и внезапно, Когда говорите про Сочи И нежные ширятся очи. Я, сомневавшийся долго во многом, Вдруг я поверил навеки, Что предназначено там, Тщетно рубить дровосеку. Много мы лишних слов избежим. Просто я буду служить вам обедню, Как волосатый священник с длинною гривой, Пить голубые ручьи чистоты, И страшных имен мы не будем бояться.

13 сентября 1921,1922

Я и ты*

– Стой, девушки, жди! Ля! паны! на дереве, Как сомашечие, целуются, гляди! Девочки, матушки, ля! Да, Верочка, что ты? Ума решилась? Тебе на воздухе земля? Да спрячьтесь в пещере вы! На поцелуи в дереве охота? Девушки, ай! Ах вы, сени, мои сени, Да в черемухе весенней! – Качались гибко ветки, И дева спрыгнула стыдливо И в чаще яблоней исчезла. А дым весны звездою жезла Давал ей знаки шаловливо. Сияй невестой в белой сетке, Черемуха моя! Ты трепетала, черемуха моя! Шмели гудят. Летит оса. Пчела летит за небеса. И свист гудящий тысяч жал Собором светлым окружал Цветов весенних образа. Гудят, как в полночи гроза, Висят, как божии глаза, Пчелы медовые обеды, Искали в воздухе победы. И то не ложь, и это истина! Я плакал на воздушной пристани. Жучок цветок весны пилил, А я же тихи слезы лил. Вы не птицы и не звери вы! До распустившихся листов Медовым пламенем цветов Все дерево горело. Глазам – веселая дорога, Украденным в семействе бога! Черней, дыра в пещере, Нет Богоматери, есть череп! Вершина дерева качается, Здесь не показываются люди, Хребты изученных оков. Кругом нее дрожащий студень Прекрасных белых лепестков. Она цепляется за ветки, Она кого-то в небе ждет, Русалка веток – выстрел меткий – Сейчас на землю упадет. Как птица дикая Иль сельской улицы девчонка, Ее синеет рубашонка, Глазами черными поводит, Как парой неги словарей, Как по морю, по веткам ходит. Она стоит, она идет И взором юношу зовет. На ветке черной и трясучей Она стоит одна меж сучей И, черным пузом загорелая, нагая Сквозит
в рубахе синей и подоле.
Рабыней сдалась синей воле В окне черемухи – невесты гая, Ногами голыми шагая, Русалка воздуха, пугая Вдруг пролетевших снегирей. И девы звонко хохотали И побежали землю рыть. Что делать им? мы не испытали, Как можно птичей жизнью жить. А дым весны зовет медами Людей и пчел идти стадами, Лететь сюда, как в белый дом. На теле глиняно-гнедом Горела синяя рубашка. Вэ веток было гулко. О, сумасшедшая прогулка! Кормил медами шаловливо. К чему, откуда, зачем? Откуда нравы? малиновки? ракла? Огнем горячим Рубашка синяя пекла. Чернело пузо в промежутке. А первые шаги так жутки. Внизу же юноша стоял, Лучистой радостью сиял И, написав в глазах мольбу, Не знал, что вылетит в трубу Девичьего мяса. И корень груди тоже трясся. – Нашли, где целоваться! А девка неплохая цаца!

1921

«И шлюха ровных улиц слов…»*

И шлюха ровных улиц слов, Созвучий потаскушка Правительством черных очей Пришла и явилась: «Мы тут!» Пожаром души силачей Ресницы поют на лету.

1921

«Он голубой, как день…»*

Он голубой, как день. Она черна, как ночь. Вы нежны, вы невинны. Вы суток половины.

1921

«Там, где солнце чистоганом…»*

Там, где солнце чистоганом Светит доброму и злому, Я одна с моим цыганом Делю время и солому. День голубой, а ночь темна, Две суток половины. И я у ног твоих раба, Мы оба, мы невинны.

1921

«Где волосы, развеянные сечью…»*

Где волосы, развеянные сечью, И мимо глаз и на плечах, И время, вспугнутое речью, Дрожит в молчания лучах. Лоб черепа немного вогнут И бычей брови очерк тверд, И губы дерзкие не дрогнут, Как полководцы страстных орд. Она к нему близка за то ли, Что он недвижен, видя кровь?

1921

«Щека бела, как снег, и неприятна…»*

Щека бела, как снег, и неприятна. Чахотки алой пятна. И на мелу ее скулы И волков бешеным укусом Алели губы красным бусам.

1921

«Девы сумрачной хребет…»*

Девы сумрачной хребет, Он прекрасно и угрюмо На полях зеленых цвел, Леса сумрачные думы Тенью божеской обвел.

1921

Утром*

Слышишь ли шум, о мой друг? Это Бог прыгнул в Буг.

1921

«Воздушистый воздухан…»*

Воздушистый воздухан Воздухее воздухеи, Воздухее воздухини. Сидушистый сидухан Сидухее сидухини, Сидухее сидухеи. Колышистый колыхан Колыхее колыхини, Колыхее колыхеи. Едушистый едухан Едухее едухеи. Видушистый видухан Видухее видухеи, Видухее видухини.

<1921>

Нежный язык*

Сегодня вещи Нежны и вещи. Неженки-беженки В небе плывут.

1921

Грубый язык*

На, дубину в зубы – Мой поцелуй. Красней, Алей Рябиной грубой. Разбрызганные брызги Оглобли красной. Вишневые цветы – Раздавленные губы. И воздух в визге.

1921

«Где засыпает невозможность на ладонях поучения…»*

Где засыпает невозможность на ладонях поучения, Чтоб реки вольные, земного тела жилы, Их оторвали бы от умных рук могилы. Так ловит мать своих сынов Под лезвием взбесившихся коров. Мешайте всё в напитке общем, Слова «мы нежны!», «любим!», «ропщем!» И пенье нежной мглы моряны голубой Бросайте чугуну с бычачьей головой! С венком купен – волчицы челюсть, С убийцею – задумчивое ладо, С столетьями – мгновений легкий шелест, И с хмелем лоз – стаканы яда, Со скотской дворовой жижей – голубое, И пенье дев – с глухонемым с разодранной губою, Железу острому – березу И борову – святую грезу. Чтоб два конца речей Слились в один ручей И вдруг легли, как времени трупы, У певучих бревен халупы.
Поделиться с друзьями: