Я Пра из Прей. Вся жизнь моя есть пря.Я, неусыпная, слежу за домом.Оглушена немолкнущим содомом,Кормлю стада голодного зверья.Мечась весь день, и жаря, и варя,Варюсь сама в котле, давно знакомом.Я Марье раскроила череп ломомИ выгнала жильцов, живущих зря.Варить борщи и ставить самовары –Мне, тридцать лет носящей шаровары, –И клясть кухарок? – Нет! Благодарю!Когда же все пред Прою распростерты,Откинув гриву, гордо я курю,Стряхая пепл на рыжие ботфорты.
6
Миша
Я с чердака за домом наблюдаю:Кто вышел, кто пришел, кто встал поздней.И,
с беспокойством думая о ней,Я черных глаз, бледнея, избегаю.Мы не встречаемся. И выйти к чаюНе смею я. И, что всего странней,Что радости прожитых рядом днейЯ черным знаком в сердце отмечаю.Волнует чувства розовый капот,Волнует думы сладко-лживый рот.Не счесть ее давно-отцветших весен.На мне полынь, как горький талисман.Но мне в любви нескромный взгляд несносен,И я от всех скрываю свой роман.
7
Тобик
Я фокстерьер по роду, но батар.Я думаю, во мне есть кровь гасконца.Я куплен был всего за полчервонца,Но кто оценит мой собачий жар?Всю прелесть битв, всю ярость наших свар,Во тьме ночей, при ярком свете солнца,Видал лишь он – глядящий из оконцаМой царь, мой бог – колдун чердачных чар.Я с ним живу еще не больше году.Я для него кидаюсь смело в воду.Он худ, он рыж, он властен, он умен.Его глаза горят во тьме, как радий.Я горд, когда испытывает онНа мне эффект своих противоядий.
8
Гайдан
Я их узнал, гуляя вместе с ними.Их было много. Я же шел с одной.Она одна спала в пыли со мной.И я не знал, какое дать ей имя.Она похожа лохмами своимиНа наших женщин. Ночью под лунойЯ выл о ней, кусал матрац сеннойИ чуял след ее в табачном дыме.Я не для всех вполне желанный гость.Один из псов, когда кидают кость,Залог любви за пищу принимает.Мне желтый зрак во мраке Богом дан.Я тот, кто бдит, я тот, кто в полночь лает,Я черный бес, а имя мне – Гайдан.
<Май 1911
Коктебель>
«Шоссе… Индийский телеграф…»
Шоссе… Индийский телеграф,Екатерининские версты.И разноцветны, разношерстныПоля осенних бурых трав.Взметая едкой пыли виры,Летит тяжелый автобус,Как нити порванные бус,Внутри трясутся пассажиры.От сочетаний разных тряскСпиною бьешься о пол, о кол,И осей визг, железа лязг,И треск, и блеск, и дребезг стекол.Летим в огне и в облаках,Влекомы силой сатанинской,И на опаснейших местахСмятенных обормотов страхСмиряет добрый Рогозинский.
<1912
Коктебель>
Серенький денек
И. Г. Эренбургу
Грязную тучу тошнило над городом.Шмыгали ноги. Чмокали шины.Шофёры ругались, переезжая прохожих.Сгнивший покойник с соседнего кладбища,Во фраке, с облезшими пальцами,Отнял у девочки куклу. Плакала девочка.Святая привратница отхожего местаВарила для ангелов суп из старых газет: «Цып, цып, цып, херувимчики… Цып, цып, цып, серафимчики… Брысь ты, архангел проклятый, Ишь, отдавил серафиму Хвостик копытищем…»А на запасных путяхСтарый глухой паровозКормил жаркой чугунною грудьюМладенца-бога.В яслях лежала блудница и плакала.А тощий аскет на сносях,Волосатый, небритый и смрадный,В райской гостиной, где пахлоДухами и дамскою плотью,Ругался черными словами,Сражаясь из последних силС голой Валлотоновой бабойИ со скорпионом,Ухватившим серебряной лапкою сахар.Нос в монокле, писавший стихи,Был сораспят аскету,И пах сочувственноПачулями и собственным полом.Медведь в телесном трико кувыркался.Райские
барышниПили чай и были растроганы.А за зеркальным окномСгнивший покойник во фраке,Блудница из яслей,Бог паровозныйИ Божья Матерь,Грустно меся ногами навозную жижу,Шли на западК желтой, сусальной звезде,Плясавшей на небе.
10 декабря 1915
Париж
«Из Крокодилы с Дейшей…»
Из Крокодилы с ДейшейНе Дейша ль будет злейшей? Чуть что не так –Проглотит натощак…У Дейши руки цепки,У Дейши зубы крепки. Не взять нам в толк:Ты бабушка иль волк?
Июнь 1917
Коктебель
Татида
(Надпись к портрету)
Безумной, маленькой и смелойВ ваш мир с Луны упала я,Чтоб мчаться кошкой угорелойПо коридорам бытия.
12 октября 1918
«Вышел незваным, пришел я непрошеным…»
Вышел незваным, пришел я непрошеным,Мир прохожу я в бреду и во сне…О, как приятно быть Максом Волошиным Мне!
<Лето 1923
Коктебель>
«За то, что ты блюла устав законов…»
Анчутке
За то, что ты блюла устав законовИ стопы книг на полках и в шкафах;За то, что делала «наполеонов»На тезоименитных торжествах;За то, что ты устраивала сборыНа желтый «гроб», на новые заборыИ, всех волошинцев объединив,Ты возглавляла дачный коллектив;За то, что ты присутствовала скромноНа всех попойках и вносила пайИ – трезвая – была сестрой приемнойУпившимся бурдою невзначай;За то, что ты ходила за больнымиПоэтами, щенками… и зато,Что, утаив пророческое имя,Нимб святости скрывала под пальто;За то, что соглашалась выйти замужЗа жуткого ветеринара ты,За то, что как-то признавалась нам уж,Что хромота есть признак красоты;За то, что с осиянными очамиОт Белого ты не спала ночами,В душе качая звездную метель;За то, что ты была для всех – АНЧУТКОЙ,Растрепанной, нелепою и чуткой, –Тебя благословляет Коктебель!
1 сентября 1924
Коктебель
Мистеру Хью
Е. С. Кругликовой
Хорошо, когда мы духом юны,Хоть полвека на земле цветем,И дрожат серебряные струныВ волосах и в сердце молодом.Мир любить, веселием согретый,Вольных гор синеющий уютИ чертить немые силуэты –Беглый след несущихся минут.Знать лишь то, что истинно и вечно,Красотою мерить жизнь своюИ над жизнью танцевать беспечно,Как изящный мистер Хью.
9 сентября 1926
Коктебель
«На берегах Эгейских вод…»
На берегах Эгейских водБелье стирала Навзикая.Над Одиссеем небосводВращался, звездами мерцая.Эфир огнями проницая,Поток срывался Персеид.И, прах о небо зажигая,Не остывал аэролит.Я падал в бездны. Мой полетНасквозь, от края и до края,Алмазом резал синий лед,Пространство ночи раздирая.Денница – жег миры тогда я,Сам пеплом собственным повит,Но, стужу звездную пронзая,Не остывал аэролит.Из века в век, из рода в род, –Лафоргов вальс планет сбивая,Сперматозоиды фокстротТанцуют, в гроте нимф сверкая.И Афродита площаднаяТела качает, дух щемит,Чтоб, вечность оплодотворяя,Не остывал аэролит.Поэт, упавший к нам из рая,Ты спишь под гнетом звездных плит,Чтоб, в землю семя зарывая,Не остывал аэролит.