Том 3. Басни, стихотворения, письма

Орел и пчела

Счастлив, кто на чреде трудится знаменитой:   Ему и то уж силы придает, Что подвигов его свидетель целый свет. Но сколь и тот почтен, кто, в низости сокрытый, За все труды, за весь потерянный покой,   Ни славою, ни почестьми не льстится,    И мыслью оживлен одной:    Что к пользе общей он трудится. Увидя, как Пчела хлопочет вкруг цветка, Сказал Орел однажды ей с презреньем:    «Как ты, бедняжка, мне жалка,   Со всей твоей работой и с уменьем! Вас в улье тысячи всё лето лепят сот:    Да кто же после разберет    И отличит твои работы?    Я, право, не пойму охоты: Трудиться целый век, и что ж иметь в виду?.. Безвестной умереть со всеми наряду!    Какая разница меж нами! Когда, расширяся шумящими крылами,    Ношуся я под облаками,    То всюду рассеваю страх: Не смеют от земли пернатые подняться, Не дремлют пастухи при тучных их стадах; Ни лани быстрые не смеют на полях,    Меня завидя, показаться». Пчела ответствует: «Тебе хвала и честь! Да продлит над тобой Зевес свои щедроты! А я, родясь труды для общей пользы несть,   Не отличать ищу свои работы, Но утешаюсь тем, на наши смотря соты, Что в них и моего хоть капля меду есть».

Заяц на ловле

   Большой собравшися гурьбой,    Медведя звери изловили;    На чистом поле задавили —     И делят меж собой,     Кто что́ себе достанет. А Заяц за ушко медвежье тут же тянет.      «Ба, ты, косой»,   Кричат ему: «пожаловал отколе?   Тебя никто на ловле не видал».—    «Вот, братцы!» Заяц отвечал: «Да из лесу-то кто ж, — всё я его пугал    И к вам поставил прямо в поле     Сердечного дружка?» Такое хвастовство хоть слишком было явно,    Но показалось так забавно, Что Зайцу дан клочок медвежьего ушка.    Над хвастунами хоть смеются, А часто в дележе им доли достаются.

Щука и кот

Беда, коль пироги начнет печи сапожник,    А сапоги тачать пирожник,    И дело не пойдет на лад.    Да и примечено стократ, Что кто за ремесло чужое браться любит, Тот завсегда других упрямей и вздорней:    Он лучше дело всё погубит,      И рад скорей     Посмешищем стать света,   Чем у честных и знающих людей Спросить иль выслушать разумного совета.    Зубастой Щуке в мысль пришло   За кошачье приняться ремесло. Не знаю: завистью ль ее лукавый мучил,   Иль, может быть, ей рыбный стол наскучил? Но только вздумала Кота она просить,   Чтоб взял ее с собой он на охоту,    Мышей в анбаре половить. «Да, полно, знаешь ли ты эту, свет, работу?»    Стал Щуке Васька говорить:   «Смотри, кума, чтобы не осрамиться:     Не даром говорится,    Что дело мастера боится».— «И, полно, куманёк! Вот невидаль: мышей!     Мы лавливали и ершей».—   «Так в добрый час, пойдем!» Пошли, засели.    Натешился, наелся Кот   И кумушку проведать он идет; А Щука, чуть жива, лежит, разинув рот,—    И крысы хвост у ней отъели. Тут видя, что куме совсем не в силу труд, Кум замертво стащил ее обратно в пруд.     И дельно! Это, Щука,      Тебе наука:     Вперед умнее быть    И за мышами не ходить.

Волк и кукушка

«Прощай, соседка!» Волк Кукушке говорил: «Напрасно я себя покоем здесь манил!   Всё те ж у вас и люди, и собаки: Один другого злей; и хоть ты ангел будь,    Так не минуешь с ними драки».—    «А далеко ль соседу путь?   И где такой народ благочестивой,   С которым думаешь ты жить в ладу?» —    «О, я прямехонько иду    В леса Аркадии счастливой.    Соседка, то́-то сторона!   Там, говорят, не знают, что́ война;    Как агнцы, кротки человеки,    И молоком текут там реки; Ну, словом, царствуют златые времена! Как братья, все друг с другом поступают, И даже, говорят, собаки там не лают,     Не только не кусают.    Скажи ж сама, голубка, мне,    Не мило ль, даже и во сне,   Себя в краю таком увидеть тихом?    Прости! не поминай нас лихом!    Уж то-то там мы заживем:     В ладу, в довольстве, в неге!   Не так, как здесь, ходи с оглядкой днем,   И не засни спокойно на ночлеге».—   «Счастливый путь, сосед мой дорогой!» Кукушка говорит: «а свой ты нрав и зубы    Здесь кинешь, иль возьмешь с собой?» —     «Уж кинуть, вздор какой!» —   «Так вспомни же меня, что быть тебе без шубы».     Чем нравом кто дурней, Тем более кричит и ропщет на людей: Не видит добрых он, куда ни обернется,   А первый сам ни с кем не уживется.

Петух и жемчужное зерно

   Навозну кучу разрывая,   Петух нашел Жемчужное Зерно    И говорит: «Куда оно?     Какая вещь пустая! Не глупо ль, что его высоко так ценят? А я бы, право, был гораздо боле рад Зерну ячменному: оно не столь хоть видно,       Да сытно».    Невежи судят точно так: В чем толку не поймут, то всё у них пустяк.

Крестьянин и работник

  Когда у нас беда над головой,    То рады мы тому молиться,    Кто вздумает за нас вступиться;    Но только с плеч беда долой, То избавителю от нас же часто худо:    Все взапуски его ценят,   И если он у нас не виноват,      Так это чудо!    Старик-Крестьянин с Батраком     Шел, под-вечер, леском    Домой, в деревню, с сенокосу, И повстречали вдруг медведя носом к носу.    Крестьянин ахнуть не успел,    Как на него медведь насел. Подмял Крестьянина, ворочает, ломает, И, где б его почать, лишь место выбирает:    Конец приходит старику.   «Степанушка родной, не выдай, милой!» Из-под медведя он взмолился Батраку. Вот, новый Геркулес, со всей собравшись силой,     Что только было в нем,   Отнес полчерепа медведю топором И брюхо проколол ему железной вилой.   Медведь взревел и замертво упал:     Медведь мой издыхает.    Прошла беда; Крестьянин встал,    И он же Батрака ругает.    Опешил бедный мой Степан. «Помилуй», говорит: «за что?» — «За что, болван!    Чему обрадовался сдуру?    Знай колет: всю испортил шкуру!»

Обоз

    С горшками шел Обоз,   И надобно с крутой горы спускаться. Вот, на горе других оставя дожидаться, Хозяин стал сводить легонько первый воз. Конь добрый на крестце почти его понес,    Катиться возу не давая;    А лошадь сверху, молодая. Ругает бедного коня за каждый шаг:    «Ай, конь хваленый, то́-то диво!    Смотрите: лепится, как рак; Вот чуть не зацепил за камень; косо! криво!    Смелее! Вот толчок опять.    А тут бы влево лишь принять.   Какой осел! Добро бы было в гору,     Или в ночную пору;    А то и под-гору, и днём!    Смотреть, так выйдешь из терпенья! Уж воду бы таскал, коль нет в тебе уменья!    Гляди-тко нас, как мы махнем!    Не бойсь, минуты не потратим,   И возик свой мы не свезем, а скатим!» Тут, выгнувши хребет и понатужа грудь,   Тронулася лошадка с возом в путь; Но только под-гору она перевалилась, Воз начал напирать, телега раскатилась; Коня толкает взад, коня кидает вбок;   Пустился конь со всех четырех ног       На-славу;   По камням, рытвинам, пошли толчки,       Скачки,   Левей, левей, и с возом — бух в канаву!    Прощай, хозяйские горшки! Как в людях многие имеют слабость ту же:   Всё кажется в другом ошибкой нам:    А примешься за дело сам,    Так напроказишь вдвое хуже.

Вороненок

      Орел   Из-под небес на стадо налетел     И выхватил ягненка, А во́рон молодой вблизи на то смотрел.    Взманило это Вороненка, Да только думает он так: «Уж брать, так брать,    А то и когти что́ марать! Бывают и орлы, как видно, плоховаты.    Ну, только ль в стаде что́ ягняты?     Вот я как захочу      Да налечу, Так царский подлинно кусочек подхвачу!»    Тут Ворон поднялся над стадом,    Окинул стадо жадным взглядом: Из множества ягнят, баранов и овец Высматривал, сличал и выбрал, наконец,     Барана, да какого?    Прежирного, прематерого, Который доброму б и волку был в подъем.    Изладясь, на него спустился   И в шерсть ему, что силы есть, вцепился. Тогда-то он узнал, что добычь не по нем. Что хуже и всего, так на баране том    Тулуп такой был прекосматый,    Густой, всклокоченный, хохлатый, Что из него когтей не вытеребил вон     Затейник наш крылатый, И кончил подвиг тем, что сам попал в полон. С барана пастухи его чинненько сняли;    А чтобы он не мог летать,    Ему все крылья окарнали    И детям отдали играть. Нередко у людей то ж самое бывает,      Коль мелкий плут    Большому плуту подражает: Что́ сходит с рук ворам, за то воришек бьют.

Слон на воеводстве

    Кто знатен и силен,      Да не умен, Так худо, ежели и с добрым сердцем он.