Тоска по окраинам
Шрифт:
«Знаешь, милая, – писал А.М. – я слишком стар, чтобы играть в sex and the city. Но всё еще могу показать тебе его in your room». «Оу. Оу-оу», – подумала она. У них начался неловкий и, признаться честно, скучноватый флирт: она забыла половину нужных слов по-английски, он заменял их русскими, которые шли невпопад и только смешили.
Но спустя какое-то время пошло веселее: она поняла, что вообще-то всё равно, что подумает настоящий А.М., и начала играть свою роль на всю катушку; не отставал и он. Отдышавшись после очередной сессии, он неожиданно спросил: эй, так когда ты собираешься ко мне в Тбилиси?
Это скомканное приглашение застало ее врасплох. В Тбилиси она была три года назад с подругой – уже помолвленная с почти-бывшим, еще влюбленная в него и верившая, что всё всерьез. Потому даже
У него впереди два месяца работы, теперь он строит дома в Батуми – а потом можно думать про Тбилиси, про Петербург, про совместный отдых где угодно. Закрыты сейчас Италия и Франция – ну и что, полно еще других стран для них двоих, от Будапешта до чинной Вены, королевства для королей.
«А что там – в Батуми?» – интересовалась она, еще не принимая приглашения А.М. всерьез. Выяснилось, что в Батуми ходит поезд-кукушечка по заснеженным тропкам, что там есть пляж и поющие под гитару красивые девочки, что рядом можно кататься на лыжах, а можно купаться в море, а дома, которые строил А.М., – они вообще для семей с детьми, рядом детские площадки и парковки для больших автомобилей. «И я всё мечтала, мечтала», – ехидно приговаривала Анастасия сама про себя, но эта сюжетная ветка уже разогналась в ее фантазии. С А.М. могли бы получиться великолепные дети – здоровые, красивые, с изящной княжеской фамилией, со всем, что им только пожелается… Такие, как А.М., никогда не бросают своих детей. Они были бы такие же забавные, насмешливые и трогательные, как он сам; а она, может быть, наконец-то смогла бы наслаждаться заплетанием кос и готовкой толстых блинчиков. Первенца назвали бы Александр, «победитель», по-грузински – Лексо; он вырос бы талантливым музыкантом или академиком, красивый гордый мальчик-грузин.
А сколько, в самом деле, стоит полететь в Тбилиси? Она прекрасно помнила прошлый визит, можно было стихи написать: лоукостер и хостел, хурма-чихиртма. За четыре дня она почти ничего не увидела: половину времени сожрала работа, еще треть – капризная идиотка-спутница. Но в целом ей понравилось и ласковое осеннее тепло, и сладкое вино, и дешевый виноград «дамские пальчики», и липкие листы из фенхеля, и узкие улочки с ленивыми носатыми котами, которые дремали прямо на бордюрах, и даже шумные туристы на фуникулере, под закат ехавшие в парк Мтацминда. Может, это как раз то, что нужно?
И вот солнце, оранжевое, как хурма, засветило в полную силу. Соседка-подружка пекла сырники, всё так же разминая вилкой банан в миске и смешивая с пресным тофу. Вдвоем они толклись на тесной кухоньке в одинаковых ночных рубашках на пуговицах, с одинаковыми же растрепанными головами.
За вьетнамским кофе и сырниками она вдруг выложила всё: про забывшегося было почти-бывшего-мужа, про «помнишь, грузинчик такой», про их веселую и пошлую донельзя переписку. «Вот видишь, – подытожила подружка, – как хорошо всё складывается». «Эту песню не задушишь, не убьешь», – кивнула Анастасия, допивая сахаристый осадок.
Они договорились встретиться после работы – пятница как-никак – сходить в кино на новый, вроде бы недурной фильм. До метро она шла, краснея, не в силах оторваться от вчерашних сообщений. В самом деле, что ли, поехать в Тбилиси?
На полпути к офису она замерла: на афишный столб натянули новую растяжку – рекламировали газету, основанную еще при царе Горохе. «Старый друг лучше», – кричала красная надпись. «Безусловно, лучше», – согласилась она и ускорила шаг.
Сознание подсовывало романтическую белиберду с ярко-желтыми тюльпанами, весенними юбками и песенками про романтическую дрожь в теплом свитере. Кое-что все-таки омрачало ее триумф – что-то вроде раскаяния перед почти-бывшим-мужем. Считается ли это изменой? Сможет ли она скрыть всё это от него в случае примирения? (Ого, да, оказывается, она ждет примирения?)
В конце концов, Анастасия не сомневалась, что за два года их смешного постылого брака почти-бывший занимался вещами и похуже. Но доказательств у нее не было – кроме едкого, противного, как комариный писк, тошнотворного ощущения предательства и беды.
Оттарабанив
положенное рабочее время, в семь часов она снова вышла на Невский. Солнце уже выключили, в городе снова стало зябко и противно; быстрыми-быстрыми мелкими шажочками она добралась до кинотеатра.Фильм оказался страшным и мрачным – про маяк, зимовку, выпивку, чаек, поедающих внутренности. «М-да», – в унисон проговорили она и Светлана, выходя на серую улицу. Было поздно, нужно было двигаться к метро – и странно было теперь ехать в сторону мрачного ледяного залива, после этого дурацкого фильма про морячков.
– Знаешь, – начала подружка, – всё собиралась тебе сказать. Я ведь съезжаю в конце марта…
– Это я знаю, – кивнула Анастасия.
– Да, но ты не знаешь ведь, что я насовсем уезжаю. В Минск.
– В Минск?
Она знала, что подружка едет на родину по делам: повидать своего ясноглазого мальчика, разобраться с документами и визами, вывезти кое-какие вещи… Но – навсегда?..
– Ты знаешь, ведь Сережа давно меня уговаривал. – Светлана стащила толстую варежку и раскрыла сумочку, нашаривая проездной. Метро обдавало душным теплом, зеленел барельеф Маяковского. – Вот и договорился. Я подумала: что я теряю? Не узнаешь, пока не попробуешь, правда? – Она улыбнулась, протискиваясь через турникет.
«Вот и всё, – подумала Анастасия. – Теперь я осталась одна».
– Но я буду приезжать, – продолжала щебетать подружка. – У меня же здесь осталась половина работы, типографии, выставки… Опять же, вещи я за один раз не увезу. Да и вообще всё может не получиться.
Анастасия внутренне желала, чтобы не получилось. Она начала припоминать разговоры всех этих недель – пока она упоенно жаловалась на почти-бывшего-мужа, его обидные слова, возвращения под утро и швыряния мебелью, подружка деликатно молчала про свое новое счастье в лице ясноглазого Сереженьки. Иногда она все-таки вворачивала фразы про то, как Сережа не любит серый Петербург, как он уговаривает ее приехать и работать вместе, – но эти картины повисали над их кухонькой, как куски выцветшего диафильма, улетали в форточку, не успевая обрести плоть и кровь. А теперь обрели. И Анастасия понимала, что это уже не остановить, ничем, никогда – можно только приготовиться к ядерной зиме одиночества. Скрепить все силы. Выстрадать до конца.
Или поехать в Тбилиси.
Закрылся их уютный, милый, теплый лекторий, куда Анастасия с коллегами ходила слушать заезжих докторов и писателей. Теперь, разводили руками организаторы, в городе запрещены любые сборища свыше пятидесяти человек, простите.
Закрылись большие кафе-залы, где можно было пробовать по очереди все кухни мира, обходя зал с гребешками, пельменями, вареной брокколи, жирными сашими, булками и цитрусовым кофе на сливках, оливками и хумусом, пастрами и беляшами. Закрылись галереи и музеи – мечта об А.М., склоняющем голову к Аполлону, растаяла. Закрылись даже театры – и ей пришлось срочно сдавать билеты на водевиль в честь стареющей красотки-актрисы, за которой, говорили, ухаживал сам Гагарин. Всё смешалось, предвещая массовую паническую атаку; вдруг в магазинах пропала мерзкая гречка и рулоны дешевой туалетной бумаги, старухи тащили домой соль, масло, спички и дешевые макароны.
Она была уверена, что всё это ненадолго, и опасная волна до них не докатится. Вслед за Италией и Францией закрылись Германия, Англия, Штаты… С другой стороны, запретный Китай открыли – и чехольчики с сумочками вновь стали возможны. Да и что такое этот вирус? По отрывкам новостей было ясно, что он не страшнее обычной простуды, а значит, нет причин бояться. Были осложнения на легкие, были случаи пневмонии, – но они бывают и при обычном гриппе и им, молодым, совсем не страшны.
Однако на работе стало тише обычного – прежний завал исчез, партнеры, кажется, в страхе расселись по домам. Не в силах больше скучать за компьютером, тупо пялясь в таблицы, Анастасия отпросилась в магазин – пора было обновить и прохудившиеся джинсы, и застиранный свитер. В голове мелькали смутные мысли про то, что теперь надо экономить – либо ехать в катышках в Тбилиси, либо щеголять новыми джинсами здесь. «Как-нибудь разберусь», – сердито отмахивалась она.