Тотальные институты

Моральная карьера представителя той или иной социальной категории предполагает стандартную последовательность изменений в его представлениях о Я, в том числе, прежде всего, — о собственном Я. Эти полускрытые направления изменений можно выявлять, изучая его моральный опыт, то есть события, которые знаменуют собой поворотные моменты в мировоззрении человека, хотя детали этого мировоззрения бывает сложно установить. Также можно выявлять открытые тактики или стратегии, то есть позиции, которые он успешно занимает во взаимодействиях с конкретными другими, сколь бы глубоко спрятанным и непостоянным ни было его внутреннее отношение к этим способам представления себя другим. Описывая моральный опыт и открыто занимаемые личные позиции, можно получить относительно объективную картину относительно субъективных процессов.

Каждая моральная карьера и соответствующее Я помещены в определенную институциональную систему, будь то общественное учреждение вроде психиатрической больницы или же комплекс персональных и профессиональных взаимоотношений. Таким образом, Я можно понимать как существующее в условиях, которые социальная система создает для своих членов. В этом смысле Я не является собственностью человека, которому оно приписывается, а скорее встраивается в механизмы социального контроля, осуществляемого над человеком им самим и его окружением. Этот особый вид институциональных условий не столько поддерживает Я, сколько создает его.

В данной статье были рассмотрены два типа институциональных условий и было показано, что происходит с человеком, когда соответствующие правила теряют силу. Первый тип условий связан с воспринимаемой лояльностью ближайшего лица. Я будущего пациента описывается как функция от способа взаимосвязи трех ролей, возрастающая и убывающая в зависимости от типа отношений между ближайшим лицом и посредниками. Второй тип условий связан с защитой той версии себя, которую человек представляет другим, и с тем, каким образом снятие этой защиты может становиться систематическим, пусть и непреднамеренным, аспектом работы учреждения. Я хочу подчеркнуть, что это лишь два типа институциональных правил, определяющих Я участника; другие, не рассмотренные в настоящей статье, не менее важны.

В случае обычного цикла социализации взрослого человека ожидается, что вместо отчужденного и умерщвленного Я появится новый набор убеждений относительно мира и новое представление о Я. В случае пациента психиатрической больницы это перерождение иногда принимает форму глубокого убеждения в правоте психиатрической точки зрения или участия, пусть даже кратковременного, в общественном движении за улучшение условий содержания пациентов в психиатрических больницах. Однако моральная карьера психически больного пациента представляет интерес сама по себе: она показывает, что, сбросив облачение своего старого Я или принудительно лишившись его, человек не обязан искать новое одеяние и новую аудиторию, перед которой он будет склонять голову. Вместо этого он может начать практиковать (хотя бы недолго) перед всеми группами аморальное искусство бесстыдства.

Подпольная жизнь государственного института [291] Исследование способов выживания в психиатрической больнице

Введение Действие и характер

I

Узы, связывающие индивида с различными социальными единицами, имеют общие свойства. Идет ли речь об идеологии, государстве, торговле, семье, человеке или о простом разговоре, вовлеченность индивида в них будет обладать одними и теми же основными характеристиками. Ему придется брать на себя обязательства: одни — «холодные», требующие отказа от альтернативных возможностей, выполнения работы, оказания услуг, траты времени или денег; другие — «горячие», требующие приобщения, отождествления, эмоциональной привязанности. Таким образом, вовлеченность в социальную единицу предполагает как приверженность, так и привязанность.

291

Сокращенная версия данной статьи была представлена на ежегодном съезде Американского социологического общества (г. Вашингтон, округ Колумбия, август 1957 г.).

Понять, какого рода приверженности и привязанности требует социальная единица от своих участников, нельзя, не поняв, где эти приверженность и привязанность должны заканчиваться. Армия требует от солдата быть храбрым, но устанавливает предел, превысив который его храбрость выйдет за рамки долга; кроме того, он может иметь право на отпуск по семейным обстоятельствам, если у него умер отец или рожает жена. Точно так же жена может предполагать, что на публике ее муж будет стоять рядом с ней, чтобы они зримо образовывали ячейку общества, но при этом ей каждый будний день приходится отдавать его миру работы; муж же может иметь право время от времени проводить вечер в баре в одиночку, играть с друзьями в карты или распоряжаться какой-либо другой оговоренной формой свободы.

Эти социальные узы и связанные с ними ограничения представляют собой классическую двойную тему социологии. В западном обществе символом этой двойной темы выступает формальное соглашение или договор, в котором одним росчерком пера отдается дань, как соединяющим узам, так и признаваемым ограничениям соединяемых ими сторон.

Но эту двойную тему следует расширить. Как показал Дюркгейм, за всяким договором стоят неоговоренные допущения о его участниках [292] . Соглашаясь насчет того, что они должны и не должны друг другу, стороны неявно соглашаются с общей правомерностью указанных в договоре прав и обязанностей, с различными условиями признания их недействительности и с легитимностью различных типов санкций против стороны, нарушившей договор; стороны, заключающие договор, также неявно признают свою правоспособность, добросовестность и пределы, в которых следует доверять заслуживающим доверия участникам договора. Соглашаясь отказаться от одних вещей и оставить за собой другие, индивид неявно признает, что он является лицом, которое владеет этими отдаваемыми и оставляемыми вещами, и что он является лицом, которое считает легитимным заключать договоры, касающиеся этих вещей. Словом, заключить договор — значит принять допущение, что заключивший его является лицом, обладающим определенным характером и сущностью. Поэтому даже придирчивый и подробный договор с тщательно прописанными обязательствами и правами индивида может опираться на очень широкий набор допущений относительно характера этого индивида.

292

Emile Durkheim. Professional Ethics and Civic Morals / Trans. Cornelia Brookfield (London: Routledge & Kegan Paul, 1957). P. 171–120.

Если подобные предположения насчет своего и чужого Я заложены в формальном договоре, то есть в узах, которые вообще-то должны быть максимально независимы от личных пристрастий и характера участников, тогда в основе остальных, менее строгих типов связей должно лежать еще большее количество предположений насчет Я участников. В узах вроде дружбы или родства, в рамках которых, как иногда говорят, можно просить обо всем, что явно не запрещено, важное допущение, позволяющее быть хорошим другом или настоящим братом, заключается в том, что человек действительно является тем, кто может быть хорошим другом или настоящим братом. Если кто-то оказывается неспособным содержать жену и четырех детей, он становится человеком, который может не справиться с подобной задачей.

Если любой тип уз предполагает обширные представления о человеке, связанном ими, тогда следует поставить вопрос о том, как индивид обходится с таким определением самого себя.

Есть радикальные варианты. Он может открыто пренебрегать своими обязательствами, отстраняться от того, с чем он был связан, и не стыдиться чужих переопределяющих взглядов. Он может не признавать те представления о себе, которые предполагаются его узами, но не проявлять эту отчужденность в своих действиях. Он может признавать тот способ определения себя, который предполагает его вовлеченность, являясь тем, кем он, по мнению других вовлеченных сторон, должен быть.

На практике индивид часто сторонится всех этих крайностей. Он старается не принимать полностью все допущения о самом себе, предполагаемые его узами, позволяя себе демонстрировать определенную незаинтересованность даже при исполнении своих основных обязательств.

Именно эту тему выражаемой дистанции и некоторых шаблонов поведения, лежащих в ее основе, я и хочу здесь рассмотреть. Я предлагаю обсудить, главным образом, одну социальную единицу — «инструментальные формальные организации». При этом я буду опираться преимущественно на материалы исследования психиатрической больницы как одного из примеров таких организаций.

II

«Инструментальную формальную организацию» можно определить как систему преднамеренно скоординированных действий, направленных на достижение общих эксплицитных целей. Ее продуктом могут быть материальные артефакты, услуги, решения или информация, которые могут распределяться среди участников организации множеством способов. Предметом моего интереса будут в основном формальные организации, размещающиеся в отдельном здании или комплексе близко расположенных зданий; для удобства я буду называть такую огороженную стенами единицу общественным учреждением, институтом или организацией.