Тотальные институты

Я уже описал роль представителя, которую могут быть обязаны исполнять сотрудники высшего звена. Поскольку они должны действовать тактично и эффективно во внешнем обществе, лучше набирать их из той же небольшой социальной группы, из которой набирают лидеров других социальных единиц в обществе. Кроме того, если все сотрудники набираются из той страты окружающего общества, которая прочно и легитимно занимает более высокое положение, чем страта, из которой происходят все постояльцы, тогда расслоение окружающего общества будет, по всей видимости, закреплять и делать устойчивой власть персонала. Примером служили Вооруженные силы Британии до Первой мировой войны, так как в них все рядовые говорили на «простонародном» языке, а офицеры — на английском частных школ, свидетельствовавшем о так называемом «хорошем образовании». Точно так же, поскольку ремёсла, занятия и профессии тех, кто становится постояльцами, часто необходимы внутри института, персонал, по понятным причинам, будет позволять и даже поощрять определенный перенос ролей [245] .

245

Это относится даже к концентрационным лагерям. См., например: Cohen. Op. cit. P. 154. Святой Бенедикт проницательно отмечает опасность этой практики: «Мастера, если бывают в монастыре (из братий), должны делать свои дела со всем смирением. Если кто из них станет гордиться мастерством своим, как доставляющий через него монастырю нечто, такого отставить надо от мастерства и опять не приставлять к нему; разве только, когда смирится, авва может позволить ему опять заняться им» (Устав святого Бенедикта. Гл. 57 [Указ. соч. с. 639]).

Проницаемость тотального института может, таким образом, иметь разные последствия для его функционирования и сплоченности. Прекрасной иллюстрацией служит шаткое положение низшего персонала. Если институт достаточно проницаем для общества, тогда сотрудники низшего звена могут быть такого же или даже более низкого социального происхождения, что и постояльцы. Являясь носителями той же культуры, что и культура домашнего мира постояльцев, они могут служить естественным каналом коммуникации между высшим руководством и постояльцами (хотя этот канал часто закрыт для восходящей коммуникации). Но по той же причине им будет сложно поддерживать социальную дистанцию с теми, за кого они отвечают. Как показал недавно один исследователь тюрем, это может только усложнять роль надзирателя, делая его еще более доступным для насмешек постояльцев и укрепляя их ожидание, что он будет нестрогим, благоразумным и сговорчивым [246] .

246

Sykes. Corruption of Authority. См. также: Cantine, Rainer. Op. cit. P. 96–97.

Каковы бы ни были достоинства и недостатки непроницаемости и сколь бы радикальным и воинственным ни казался тотальный институт, его стремление к перетасовке статусов всегда будет ограниченным, а социальные различия, уже утвердившиеся в окружающем обществе, будут тем или иным образом использоваться, поскольку иначе институт не сможет вести необходимые дела с обществом и признаваться им. Судя по всему, в западном обществе нет тотальных институтов, совместное проживание в которых было бы организовано совершенно без учета пола постояльцев, а в тех из них, которые, вроде женских монастырей, кажутся свободными от социально-экономического расслоения, работу по хозяйству на самом деле чаще всего выполняют выходцы из крестьян, точно так же как в наших знаменитых интегрированных психиатрических больницах уборкой мусора занимаются, как правило, только чернокожие постояльцы [247] . Аналогичным образом в некоторых британских интернатах мальчикам благородного происхождения могут прощать большее количество нарушений местных правил [248] .

247

В любом учреждении роли, находящиеся на самом верху и на самом низу, как правило, относительно проницаемы для стандартов окружающего общества, в то время как наибольшую непроницаемость демонстрируют средние уровни институциональной иерархии.

248

Orwell. Op. cit. P. 510, 525.

Одно из самых интересных различий между тотальными институтами заключается в социальной судьбе покинувших их постояльцев. Обычно они оказываются географически рассеянными; различается степень, в которой, несмотря на эту дистанцию, поддерживаются структурные связи. На одном конце шкалы находятся одногодки-выпускники бенедиктинского аббатства, которые не только поддерживают с ним неформальную связь, но и обнаруживают, что на протяжении всей их последующей жизни их работа и географическое местоположение будут определяться их совместным обучением в монастыре. На том же конце шкалы находятся бывшие заключенные, чье пребывание в тюрьме делает уголовную жизнь их призванием, а их самих — частью опутывающего всю страну подпольного сообщества, которое определяет их дальнейшую жизнь. На другом конце шкалы находятся призывники из одной казармы, которые сразу после демобилизации с головой уходят в частную жизнь и даже не принимают участия в обязательных полковых сборах. Здесь также находятся бывшие пациенты психиатрических больниц, которые старательно избегают всех людей и событий, которые могут иметь какое-либо отношение к их больнице. Посередине между этими полюсами находятся объединения «однокашников» из частных школ и университетов, которые функционируют как добровольные сообщества для распределения жизненных шансов среди знакомых между собой выпускников.

II

Я определил тотальные институты денотативно, путем их перечисления, а затем попытался указать некоторые их общие характеристики. Сейчас уже существует значительный объем литературы об этих учреждениях, и мы можем перейти от простых предположений к выстраиванию целостной рамки для описания анатомии и жизнедеятельности данного вида общественного животного. Без условно, сходства между тотальными институтами столь явные и повторяющиеся, что мы вправе подозревать, что у их существования есть важные функциональные причины и что эти сходства можно связать воедино и дать им функциональное объяснение. Думаю, когда мы это сделаем, мы станем меньше хвалить и обвинять конкретных суперинтендантов, комендантов, надзирателей и настоятелей и начнем осмыслять социальные проблемы тотальных институтов, обращаясь больше к базовому структурному устройству, общему для всех них.

Моральная карьера психически больного пациента

Традиционно термин «карьера» применялся к тем, кто продвигается вверх в рамках какой-либо респектабельной профессии. Однако сейчас его используют в расширенном смысле для обозначения любого социального отрезка жизненного пути любого человека. За отправную точку берется естественная история: уникальные исходы игнорируются в пользу происходящих со временем изменений, которые являются базовыми и обыденными для членов определенной социальной категории, даже если они происходят с каждым из них независимо друг от друга. Такая карьера не может быть блистательной или разочаровывающей; она не может быть ни успешной, ни провальной. Я хочу рассмотреть с этой точки зрения психически больного пациента.

Одно из преимуществ понятия карьеры заключается в его двусторонности. Одна его сторона связана с внутренними вещами, дорогими и близкими, вроде образа себя и чувства идентичности; другая его сторона касается официального положения, юридических отношений и образа жизни и является частью публично доступного институционального комплекса. Таким образом, понятие карьеры позволяет двигаться туда и обратно между личным и публичным, между Я и значимым для него обществом, не полагаясь излишне на данные о том, кем человек, с его слов, воображает себя.

Данная статья представляет собой попытку применить институциональный подход к исследованию Я. Главным предметом изучения будут моральные аспекты карьеры — регулярная последовательность изменений, которые карьера вызывает в Я человека и в его системе образов, исходя из которой он судит о себе и о других [249] .

Категория «психически больной пациент» будет пониматься сугубо социологически. С социологической точки зрения психиатрический взгляд на человека имеет значение, лишь если он меняет его социальную судьбу, — изменение, которое в нашем обществе становится фундаментальным, когда и только когда человека подвергают госпитализации [250] . Поэтому я исключаю некоторые близкие категории: невыявленных кандидатов, которых в соответствии со стандартами психиатрии сочли бы «больными», но которых таковыми никогда не считают ни они сами, ни другие, хотя они и могут доставлять всем много неприятностей [251] ; пациентов частных психиатров, считающих возможным лечить их с помощью лекарств или шоковой терапии вне больницы, и клиентов с психологическими проблемами, проходящих психотерапию. Я включаю любого, независимо от его стойкости, кто тем или иным образом попал внутрь мощного механизма оказания больнично-психиатрических услуг. Таким образом, влияние отношения к индивиду как к психически больному пациенту можно четко отличить от влияния на его жизнь личностных особенностей, которые врач счел бы психопатологическими [252] . Люди, которые становятся пациентами психиатрической больницы, сильно различаются по типу и степени выраженности болезни, которую им приписал бы психиатр, а также по признакам, на которые обратили бы внимание непрофессионалы. Но важно, что, ступив на этот путь, все они сталкиваются с похожими обстоятельствами и реагируют на них похожим образом. Так как эти сходства обусловливаются не психической болезнью, они могли бы иметь место и без нее. Могущество социальных сил проявляется не только в том, что одинаковый статус психически больного пациента способен наделить группу людей единой судьбой и постепенно, в силу этого, единым характером, но и в том, что такой социальной перековке можно подвергнуть, вероятно, самый неподатливый и разнородный человеческий материал, который общество способно собрать вместе. Для полноценной иллюстрации классического цикла реакций, в результате которого в обществе психодинамически формируются девиантные подгруппы, здесь недостает лишь многочисленных примеров замкнутой групповой жизни бывших пациентов.

249

Материалы, касающиеся моральной карьеры, можно найти в ранних социально-антропологических исследованиях церемоний смены статуса и в классических социально-психологических описаниях впечатляющих изменений в представлении о себе, которыми сопровождается участие в общественных движениях и сектах. Недавно новые релевантные данные были получены в психиатрических исследованиях проблем «идентичности» и в социологических исследованиях рабочих карьер и «социализации взрослых».

250

Этот тезис был недавно выдвинут в книге: Elaine Camming, John Camming. Closed Ranks: An Experiment in Mental Health Education (Cambridge: Harvard University Press, 1957). P. 101–102: «Клинический опыт подтверждает, что многие люди определяют психическую болезнь как „состояние, от которого человека лечат в психиатрической больнице“ … Психическая болезнь представляется чем-то, что поражает людей, которые должны сразу лечь в психиатрическую больницу, а пока этого не произойдет, почти все, что они делают, является нормальным». Лейла Дизи [Лейла Калхун Дизи (Leila Calhoun Deasy, 1924–2010) — американский социолог, исследовательница проблем здравоохранения и психиатрии. Получила докторскую степень по социологии в Корнеллском университете в 1953 году. Преподавала в Университете штата Флорида. Работала в Лаборатории исследований социальной среды НИПЗ в Бетесде.] указала мне на сходство этой ситуации с преступлениями «белых воротничков». Среди уличенных в соответствующей деятельности социальную роль преступника отводят лишь тем, кто не смог избежать тюрьмы.

251

Только сейчас исследователи начали изучать истории болезни в психиатрических больницах, показывая, сколько проблем может доставить себе и другим человек, прежде чем кто-то начнет смотреть на него с психиатрической точки зрения, не говоря уже — предпринимать против него психиатрические действия. См.: John A. Clausen, Marian Radke Yarrow. Paths to the Mental Hospital // Journal of Social Issues. 1955. Vol. 11. № 4. P. 15–32; August B. Hollingshead, Fredrick C. Redlich. Social Class and Mental Illness: A Community Study (New York: Wiley, 1958). P. 173–174.

252

Пример того, как эта точка зрения может применяться к любым формам девиантности, см. в: Edwin Lemert. Social Pathology: A Systematic Approach to the Theory of Sociopathic Behavior (New York: McGraw-Hill, 1951). Особ. p. 74–76. Применительно к умственно отсталым см.: Stewart Е. Perry. Some Theoretic Problems of Mental Deficiency and Their Action Implications // Psychiatry. 1954. Vol. 17. № 1. P. 45–73, особ. p. 67–68.

Эту общесоциологическую точку зрения значительно усиливает один ключевой факт, установленный социологически ориентированными исследователями психиатрических больниц. Как было неоднократно показано в исследованиях дописьменных обществ, восхищение чужой культурой, ее неприятие и убежденность в ее варварстве могут уменьшаться по мере ознакомления исследователя с представлениями о жизни, которых придерживаются изучаемые им люди. Исследователь психиатрических больниц может точно так же обнаружить, что безумие или «нездоровое поведение», которое приписывают психически больному пациенту, во многом является продуктом социальной дистанции, отделяющей высказывающего подобные суждения человека от ситуации пациента, а не результатом психической болезни. Каковы бы ни были особенности разнообразных психиатрических диагнозов пациентов, и какой бы уникальной ни была социальная жизнь «внутри» больницы, исследователь может обнаружить, что оказался в сообществе, ничем существенно не отличающемся от любого другого сообщества, которое он изучал прежде. Конечно, если он ограничивается сообществом условно выписанных пациентов за стенами больницы, он может полагать, как полагают некоторые пациенты, что жизнь в закрытых палатах крайне причудлива, а находясь в закрытых палатах приемного отделения или отделения для выздоравливающих, он может полагать, что «тяжелые» палаты для хронических больных представляют собой совершенно безумные в социальном плане места. Но стоит ему оказаться в «худшей» палате в больнице и проявить сочувствие к лежащим там пациентам, она тоже может стать достойным социологического исследования местом, где существует полностью осмысленный социальный мир, в котором можно жить. Это ни в коем случае не отрицает того, что в любой палате он обнаружит меньшинство или группу пациентов, которые кажутся совершенно неспособными следовать правилам социальной организации, или что упорядоченное соответствие нормативным ожиданиям в обществе пациентов возможно отчасти благодаря стратегическим мерам, тем или иным образом институционализированным в психиатрических больницах.

Карьера психически больного пациента естественным образом делится натри общепризнанные основные фазы: период до поступления в больницу, который я буду называть фазой будущего пациента; период пребывания в больнице, фазу госпитализированного пациента; период после выхода из больницы (если это происходит), то есть фазу бывшего пациента [253] . В данной статье речь пойдет только о первых двух фазах.

Фаза будущего пациента.

Сравнительно немногие будущие пациенты попадают в психиатрическую больницу по собственной воле, полагая, что это им поможет, или искренне соглашаясь с важными для них членами своей семьи. Скорее всего, эти новички обнаружили, что ведут себя так, что их поступки свидетельствуют о потере рассудка или контроля над собой. Такое мнение о себе является одной из самых распространенных угроз для человеческого Я в нашем обществе, в особенности потому, что оно формируется в момент, когда человек и без того достаточно встревожен, чтобы демонстрировать симптомы, которые он способен заметить сам. Вот как это описывал Салливан:

253

Эту простую картину усложняет опыт приблизительно трети бывших пациентов, а именно — повторное попадание в больницу, которое представляет собой рецидивную фазу или фазу повторно госпитализированного пациента.

В Я-системе человека, в котором протекают шизофренические изменения или шизофренические процессы, обнаруживается простейшая форма пронизанного глубочайшим страхом замешательства, заключающегося в использовании довольно общих, отнюдь не изящных и утонченных способов референции в попытке справиться с принципиальной невозможностью быть человеком — невозможностью быть тем, кто достоин существования [254] .

Переосмысляя себя вследствие подобной дезинтеграции своего Я, человек почти всегда пытается одновременно скрыть от других то, что он считает новыми фундаментальными фактами о самом себе, и выяснить, не стали ли они известны другим [255] . Здесь я хотел бы особо подчеркнуть, что ощущение потери рассудка основывается на культурно и социально обусловленных стереотипах относительно значения таких симптомов, как слуховые галлюцинации, утрата ориентации во времени и пространстве и чувство преследования, и что в некоторых случаях многие из наиболее зрелищных и убедительных симптомов указывают, с психиатрической точки зрения, лишь на временное эмоциональное расстройство в стрессовой ситуации, как бы сильно они ни пугали человека в момент их появления. Точно так же тревога, вызванная этими самонаблюдениями, и стратегии борьбы с этой тревогой не являются результатом психопатологии, а наблюдались бы у любого социализированного в нашей культуре человека, который бы почувствовал, что сходит с ума. Интересно, что разные субкультуры американского общества, очевидно, предоставляют разное количество готовых образов для подобных представлений о себе и в разной степени поддерживают их, что приводит к разным показателям самостоятельных обращений к врачу; способность замечать собственную дезинтеграцию без помощи психиатра является, по-видимому, одной из сомнительных культурных привилегий высших классов [256] .

254

Harry Stack Sullivan. Clinical Studies in Psychiatry (New York: Norton, 1956). P. 184–185.

255

Этот моральный опыт можно противопоставить опыту человека, приобретающего зависимость от марихуаны; когда он понимает, что может находиться «под кайфом» и при этом «косить под трезвого», не выдавая себя, он очевидно переходит на новый уровень потребления. См.: Howard S. Becker. Marihuana Use and Social Control // Social Problems. 1955. Vol. 3. № 3. P. 35–44, особ. p. 40–41.

256

См.: Hollingshead, Redlich. Op. cit. P. 187, таблица 6, где указывается частота добровольных обращений к врачу для разных социальных классов.