Трансильвания: Воцарение Ночи

Я кинулась на нее и попыталась сдавить ей горло, но она лишь рассмеялась и заломала мне руку за спину, склонившись к уху. — Я больше не слабенькая девочка Андреа, я даже больше не почти сильная девушка-волчица Кира. Во мне силы нескольких миров, во мне сила Дракона. Что ты можешь против меня?

— Отмени метку. Ты обманула меня! — Я тяжело хрипела, Дэна же не желала меня отпускать.

— Соглашусь. Есть грешок. Пообещала несовместимое с реальностью, но иначе твоего согласия было не получить. Метка никогда не появится без добровольного согласия. Как бы то ни было, теперь она есть, а, значит, процесс запущен. Я ничего не могу с этой минуты отменить. Даже если бы захотела. Кто виноват в том, что ты мозги отключила, игнорируя слова ‘Придется очиститься от порока и отказаться от убийств.’ Только для тебя твой муж, ах да, прости уже не твой, и никогда не будет, любимый, единственный, неповторимый и самый лучший. По мировым понятиям же, он — порочная ночная тварь, которая, начиная с завтрашнего дня никогда не коснется моей подруги, а она проснется полноценной, заживет, вдыхая полной грудью, не чувствуя этой разжижающей мозги до состояния мокрой слизи зависимости. Я обещала, что вырву из твоего сердца этот черный, грязный комок, и вот он — больше не твой. Но ты зря тратишь время, беседуя тут со мной. Время до полуночи еще есть. Не хочешь разве попрощаться? Тебе никогда не хватало его, даже когда он был рядом. Тебе всегда было мало. Беги, Лора, беги. Обгоняй метку. Урви последние минуты счастья. Как знать, может, пробьет полночь, ты сразу и покончишь с ним, вобьешь кол, когда он этого совсем не ожидает, еще лежа с ним в кровати. На это надеясь, я, собственно говоря, и отпускаю тебя сейчас. Но чтобы после полуночи была у меня, как штык. Не найду тебя, будет хуже всем. Помяни мое слово. Может, потом тебе и будет плевать, но пока эта угроза еще имеет значение. Поэтому подумай десять раз перед тем, как сопротивляться. Ты увидишь уже завтра, как просто не любить то, что ведет тебя к деструкции…

Прочь от ненавистного света в беззвездную ночь…

В полторы минуты я покрыла расстояние от входа в пещеру до замка. Ворвавшись в открытые ворота и двери дома, я почувствовала себя немного легче. Метка с огненной ‘K’ больше не жгла ладонь, как там, в лесу. Я добралась до шестнадцатого этажа, но сил открыть дверь, войти и рассказать о том, как глупо попалась на удочку, как продала все, что любила за возможность получить силу и мощь, как у Дэнеллы, у меня не хватило. Я не смогу посмотреть в эти глаза и сказать, что ухожу и оставляю их. Сказать, что уже завтра Хранители Баланса Измерений заберут каждое его воспоминание обо мне, сотрут память обо всем, что у нас было. Прислонившись спиной к двери и тихонько всхлипывая, я сползла вниз.

— Твою мать! Идиотка! Я всегда была такой. Мне было мало того, что имела. Всегда хотелось большего, но теперь я потеряла все в наказание…

В ярости я несколько раз ударила рукой по красному бархатному дивану, напротив которого сидела на полу. Будь я проклята…

Сдерживая крик, вырывавшийся из глотки, я не сдерживала слезы, которые нестерпимо жгли глаза… Завтра я буду желать лишь убить того, кого любила больше жизни. Того, за кого была готова умереть, но мне не позволили. Глаза заволокло ощущение абсолютного горя слезной поволокой. Я опустила горячую голову на сплетенные пальцы рук.

Он появился из коридора, а не из комнаты.

— Бабочка, иди сюда. — Подняв меня за руку, он крепко сжал меня в своих объятиях.

— Я… — Сил продолжить не хватило. Вцепившись в лацканы пиджака, я утирала слезы и снова обнимала его за шею.

— Я все знаю. Я уже прочел твои мысли. У нас не так и много времени. Идем. Я сделаю то, о чем ты давно просила. Только попрощаешься с детьми…

Я поочередно заходила в каждую из двадцати пяти комнат. Двадцать шестая, Анны, пустовала. На днях она уехала в отдаленное от нас поместье под названием ‘Травенс’ со своим потенциальным мужем, Бароном Эронауэром. Я ничего не объясняла детям, просто прощалась. Последняя встреча с мягкосердечным Владом далась мне особенно тяжело. Глядя в его глаза, все равно, что в свои собственные, я разрыдалась еще сильнее и обняла сына так крепко, как только могла. Все они уже были абсолютно взрослыми, красивыми и самостоятельными, достигнув возраста, в котором их биологическое развитие замерло. Возраста в двадцать два года.

Потом мой муж куда-то сходил, кажется, на третий этаж, и там, по всей видимости, снял со стены свою цыганскую гитару.

Брели мы не очень долго по лесу и вышли на маленькую, но уютную полянку возле озера. Я пронзительно смотрела перед собой вперед на заросли осоки, еще даже не имея представления о том, какую череду событий запустит вскоре эта острая трава.

Лиричный звук гитары разрезал ночную тишину, и колеблющаяся Луна на черном небосводе внезапно улыбнулась нам. Он пел на цыганском песню о прекрасной Луне и цыгане, влюбленном в нее навечно. Бог весть как я понимала цыганский язык, не изучая его ни в школе, ни в институте, но понимала. Он не только превосходно играл, но и его голос звучал так печально и одновременно с этим томительно, что захватывало дух. Склонив голову к груди и закрыв глаза под спадавшими на лицо черными прядями волос, смахнув набежавшие слезы и положив гитару диагонально себе на колено, оправив черный камзол и слегка выставив ногу вперед, он нежно коснулся пальцами струн, которые зазвенели протяжно и глубоко. В чем-то даже мрачно. Окончив играть и петь, он открыл глаза. Черные и бездонные, как сама ночь. Я склонилась к темному ангелу своей жизни и аккуратно вытерла слезу с его щеки.

— Прекрати, иначе я тоже начну, и это будет не вечер прощания, а вечер скорби.

— Я всегда плакал, когда играл на гитаре. Это скорее пережитки прошлого. Еще из человеческих воспоминаний. Маргарита Ланшери жила в таборе, а я… Имея цыганское происхождение все равно не чувствовал себя свободным. Мой отец, будь он трижды проклят, готовил меня к тому, чтобы стать князем еще с юности, заставляя еще и участвовать в жизни организации Ордена Дракона. Но все, чего я хотел, в юношеском порыве, это понравиться ей. Она была старше и смотрела на меня, как на глупого, не знавшего, чего желаю, не имевшего представлений о жизни юнца. Ей было почти двадцать восемь. А мне почти девятнадцать. Она отказывалась видеть во мне мужчину. Пока я не взял в руки гитару. Та ночь изменила все в нашей жизни. Исполнив ту же песню, что и тебе сейчас, я заметил ее этот взгляд. Огонь загорелся в ней и пронзил ее насквозь. Она взяла меня за руку вот так, как ты сейчас, и уже не отпускала. В ту ночь на ней был красный танцевальный костюм. Огромная алая юбка, полы которой, как огонь, от каждого взмаха разрезали своим цветом ночь. Когда все в таборе разошлись, она танцевала для меня, а я пел ей. А потом мы поддались страсти, которая охватила нас с головой. До меня у Маргариты был мужчина, она была уже опытной женщиной, потому что встречалась с моим на то время лучшим другом — Гэбриэлом Ван Хельсингом. У меня же она была первой. Как я смотрел на эту женщину… Вся моя семья, и Валерий-завоеватель и мать Алианна, были против безродной цыганки для будущего князя. Но наша любовь была сильнее воли моих родителей. Она даже рассталась с Гэбриэлом, чтобы быть со мной. И умереть потом из-за меня. Так мой друг стал моим врагом, а когда я не смог помешать состоявшейся казни жены, убил меня в порыве злости. Он тоже тебя любил, Лора. Так любил, что разрушил нашу дружбу и вонзил мне клинок прямо в сердце. И хоть память у него и забрали Хранители Баланса Измерений, второй раз, уже вампира, он тоже убивал меня особенно рьяно, видимо, подсознательно, все еще отдавая дань мести за Маргариту, самое большое чувство в жизни нас обоих. Мы были прокляты любовью к тебе. Все остальное казалось нам, даже другие девушки, жалкой пародией на тебя.

Он наклонился ко мне. В глазах моих стояли слезы. — Как ты можешь любить меня после всего, что я тебе сделал?

— Может просто безродная цыганка не может забыть своего князя и его гитару, соединившую их сердца одной ночью?.. — Запустив руку в его волосы, я коснулась его губ.

Эта близость. В последний раз… Пьянила. Я не чувствовала в его прикосновениях ни намека на грубую мужскую силу, с какой он обычно брал меня. С удивлением я открыла глаза. — Для меня открытие, честно говоря, что ты умеешь быть нежным.

Зажав мое лицо между ладоней, он коснулся губами моего лба. — Ты против? Хочешь вернуть ненормальное похотливое животное со склонностью к садизму назад? Мне позвать его? Он всегда где-то рядом. Далеко не уходит.

Я отрицательно покачала головой, склонив голову ему на грудь. Мы лежали в зарослях ивняка, и он слегка водил пальцами по моей спине.

— Я был таким, пока не опустился. — Задумчиво произнес он. — Добрым, мягким и нежным. Годы вампиризма, жажды крови, тысяч и тысяч тысяч посаженных на кол, предательств, боли, двух смертей, гибели нескольких моих невест и даже жены Элеоноры, сделали из меня того, кем я являюсь сейчас. Неуравновешенный маньяк с желанием подавлять единственную женщину, которую любит. Прости меня, моя бабочка, я не хочу этого в душе, но испорченная натура… Она все равно пролезает наружу. И среди всего этого иногда я позволяю себе вспомнить, что такое быть человеком. С вампирскими привилегиями.

Он улыбнулся, выпуская свои черные, как ночь, крылья и обнимая ими меня. Это было настолько волшебно, что я даже забыла, как дышать.

— Что там с твоей меткой Хранителя? — Он взял меня за руку и посмотрел на ладонь, касаясь пальцами контура огненной ‘K’. — Пока огонь ее оранжевый, это еще ты. Когда примешь силу новой ипостаси Киры, метка станет красной. Когда захочешь убить каждого вампира, включая меня, она будет клубиться черным огнем и дымом. Пока же ты еще здесь, и ты еще ты.

Он коснулся губами метки на ладони, и я закрыла глаза.

— Откуда ты столько знаешь о метке, и что будет, если я откажусь от сил Дэнеллы?

— Я живу уже очень долго, любовь моя. С Хранителями Архивов и Хранителями Баланса Измерений, с многими из них я знаком лично. А от сил не советую отказываться. Дэнелла Тефенсен сейчас владеет силой нескольких измерений, и, если ты ударишь ее ее же потоком посланной энергии, вернув его ей обратно, она тебя в порошок сотрет, но прежде покажет тебе и мою гибель, и всех твоих детей. Не связывайся с ней, мотылек. Ты проиграешь. Просто закрой глаза, выдохни и откажись от убийств и всего порочного в твоей жизни.

— Но если мой главный порок — жизнь моя?

— Тогда откажись от жизни. Умрешь и переродишься. Еще и задышишь свободно. Я тебя даже с легким сердцем отпускаю. От нашей связи одна только боль. А там спокойнее будет.

— Предатель. Заставляешь меня забыть тебя. Бог видит, как я ненавижу тебя. — Я снова склонилась к его губам. Мой запретный отныне рай. Моя любовь…

— Ненавидишь?

— Сильнее, чем ты можешь представить.

Поцелуй был болезненным, мучительным, но когда мои пальцы скользнули в ворот его рубашки, он мягко, но требовательно остановил мою руку, посмотрев сосредоточенно на ладонь.