Травоядный. Том III
Шрифт:
— Не волнуйся. Это всё, что у меня есть. Надо использовать. Зелье быстро снимет эффект, обещаю, — сказала она, глядя невинными глазами. Но я знал её истинную натуру, знал, что за этой маской скрывается безумие.
«Зелье может быть полезным. В моём арсенале и правда пробел со снятием эффектов», — подумал я, взвешивая риск.
— Хорошо, — кивнул я, скрытно забрав склянку, пока никто не смотрел.
К столику подошла молоденькая официантка. Она поправила рыжую копну волос, улыбнулась, сверкнув здоровыми зубами, и посмотрела мне в глаза. Лёгкий вздох выдал её интерес,
— Чего желаете? — спросила рыжая, наклоняясь к столику и демонстрируя декольте, едва прикрытое лёгкой тканью. — У нас хвалят… хлопковые булки, — прошептала она, не отводя взгляда, её голос был мягким, с лёгкой хрипотцой.
— Булки, говорите… Интересно, — улыбнулся я, подыгрывая, чувствуя, как её взгляд ласкает моё эго.
— Кхе-кхе! — вмешалась Санрея, её кашель был резким, как удар хлыста. — Кувшин разбавленного вина и еды! Побыстрее! — скомандовала она, её тон резал воздух.
Официантка бросила на неё косой взгляд, полный холодного презрения, и удалилась, покачивая бёдрами, будто нарочно дразня.
— Кабель… — буркнула Санрея, её голос сочился ядом.
— Я мужчина. У меня потребности, — отмахнулся я, вскрывая склянку с лёгким щелчком.
— А разве я не женщина? — тихо добавила она, её слова повисли в воздухе, как тень обиды.
Я не ответил, вместо этого сказал, глядя ей в глаза:
— Начнём?
Она кивнула, её губы сжались в тонкую линию. Я залпом выпил жижу, чувствуя, как горький вкус обжигает горло. Через секунду всё закрутилось, сознание помутилось, словно мир завертелся в безумном танце. Яд действовал быстро: доза не смертельная, но галлюцинации обещали быть яркими, как лихорадочный сон.
— Давай… зелье, — пробормотал я заплетающимся языком, чувствуя, как язык тяжелеет.
Её ревнивый взгляд, полный тёмной одержимости, не предвещал ничего хорошего. Но выбора не было. Она протянула зелье, и я взял его дрожащей рукой. Многие сочли бы моё доверие ошибкой, но я доверял. Нерушимый контракт связывал нас: её жизнь зависела от моей, но не наоборот. Я недооценил силу её безумной любви. Сильно недооценил.
Я выпил зелье большими глотками, вытер губы тыльной стороной ладони. Подумал: «Странно, кинзы не чувствую».
Мир растворился. Всё стало смазанной картиной, будто художник растёр краски по холсту, не заботясь о форме. С каждым движением кисти красного становилось больше — кровь, огонь, боль. Она нарастала, пока не заполнила всё, поглощая разум.
— Ааа! — заорал я, и зрение начало проясняться, как после долгого кошмара.
Голова раскалывалась, словно по ней били молотом. Кровь пульсировала в висках, вены горели, как раскалённые нити. Эфир бурлил внутри, как после жестокой битвы, выжигая остатки яда. Я взглянул на руки: они сжимали окровавленные клинки, кровь залила меня до локтей, липкая, тёплая. Вонь железа ударила в нос, смешавшись с запахом смерти. Зал был усеян трупами, их тела лежали в неестественных позах, словно сломанные куклы. У ног лежала официантка, её голова с рыжими волосами, спутанными от крови, откатилась к столику. Санрея смотрела на меня с восхищением, её глаза горели безумным светом.
— Обслуживание ужасное! Еду так долго несут! Пойдём в другое! — объявила она, вставая, её голос был лёгким, будто она говорила о погоде.
Гнев хлынул в горло, ударил в голову, как набат, заглушая всё. Я рванулся, вливая Эфир в ноги, пересёк зал в мгновение и схватил Санрею за горло, прижав к стене с такой силой, что дерево скрипнуло.
— Сука! Я могу убить тебя прямо сейчас! Ты опоила меня дерьмом! — рявкнул я, чувствуя, как пальцы дрожат от ярости. — Ты хоть представляешь, что теперь будет?!
— Что будет? Представляю, — спокойно ответила она, без намёка на страх, её голос был холодным, как лёд. — Нас тут никто не знает. Мы только пришли в город и так же незаметно исчезнем. Бойню спишут на местных — они не рады порабощению. — Она нежно коснулась моей руки, её пальцы были холодными. — Я готова отдать тебе тело, сердце, душу, жизнь. Если захочешь убить меня, я приму это с радостью.
«Больная сука…» — подумал я, чувствуя, как гнев смешивается с отвращением. Я отпустил её горло, отступив на шаг.
— Уходим! — бросил я, не глядя на неё.
Через два дня мы достигли земель племени Тамас. Я всё размышлял, как наказать Санрею. Я терял над ней контроль, и это бесило, как заноза под кожей. Когда Артур с нами, он держит её в узде — его не взять зельями, да и сам он в них мастер, способный разобрать любой состав по запаху. Но без него она обходит контракт, находя лазейки, как змея. Я понимал её чувства, её привязанность, что граничила с безумием. Я вытащил её из подземелий того ублюдка, где он истязал её тело и душу, оставив шрамы, которые никогда не заживут. Она не могла остаться нормальной. Но пока я не разберусь с отцом, она нужна, как острое лезвие, которое нельзя выбросить.
— Подготовила? — спросил я, мой голос был сухим, как пустынный ветер.
— Да, — ответила Санрея, протягивая подсумок с креплением на ногу, её пальцы слегка дрожали.
— Я пошёл, — бросил я и рванул к поселению на двадцать домов, не оглядываясь.
По пути проверил арбалет, его механизм щёлкнул с привычной точностью, и выпил зелья, чувствуя, как их сила растекается по венам. Рука сжимала клинок, сумерки сгущались, окрашивая небо в багровый цвет. Племя сохраняло независимость только благодаря одному из самых опасных ядов в мире, способному принимать любую форму: газ, жидкость, что угодно. Атаковать через реку сложно, с воздуха — всё открыто, как на ладони. Их падение — вопрос времени. Но мне нельзя было вступать в бой, только тень и хитрость.
«Основные силы у дома вождя. Дома стоят реже дальше. Теней хватает. Шаман — в крайней хижине, ближе к горе, — разглядывал я местность с дерева, укрытый листвой. Зелье Прозрачной Плоти делало меня почти невидимым, Аромат Ветра скрывал запах, Дух Совы — шаги. Всё — работа Санреи, её гениальность в каждой капле. — Патрули сменяются каждые два часа, пересменка — не больше минуты».
Я затих, как хищник перед прыжком. Внизу послышались шорохи, лёгкий хруст веток. Разум понимал: меня не услышат. Но дыхание замедлил — перестраховка, выработанная годами.