Травоядный. Том III

Двое полуголых аборигенов пробирались через заросли, сжимая копья с наконечниками из Тармилида — минерала, из-за которого Империя нацелилась на эти земли. Крепкий, острый, он проводил Эфир, усиливая оружие, но требовал слишком много сил.

«Но он менее практичен, чем сталь. Жрёт Эфир ради мнимой силы, нивелируя мастерство», — думал я, провожая их взглядом, пока их силуэты не растворились в сумерках.

Пора! Я слетел с дерева бесшумно, как тень, и двинулся к поселению. Дождался пересменки, когда патруль отвернулся, прошмыгнул к стене домика и укрылся в тени. Тень — моя подруга, любовница, что укрывает меня от глаз врагов. Она повела меня дальше, по дуге, обходя дом вождя, пока я не оказался на крыше шаманской хижины. Луна светила ярко, её серебристый свет заливал всё вокруг, и я влил ещё зелья Прозрачной Плоти — отдача будет через часы, но сейчас это не важно.

Прижался ухом к крыше, усиленной плетёной травой, и влил Эфир в перепонки, обостряя слух. Внутри звучали голоса: женский, мягкий, и мужской, низкий, как рокот далёкого грома. Язык местных был мне чужд, но иногда проскальзывали слова на Древнем, отрывистые, как удары барабана. Санрея разобрала бы их, я — нет. В кармане лежала записка от переводчика, выведенная аккуратным почерком: «Мне нужен Грозовой Цветок. Отдай — будешь жить. Закричишь — умрёшь».

Сорок минут я лежал неподвижно, провожая взглядом патрули, их тени мелькали в лунном свете. Странное чувство — быть на открытом месте, но невидимым, если не двигаться. Наконец мужчина вышел, его шаги затихли в ночи.

«Шаманка. Тем проще. У женщин страх громче», — подумал я, пробираясь к окну, где занавеска колыхалась от лёгкого ветра.

Стекла не было, лишь грубая ткань. Дождался, пока свет внутри погас, и проник внутрь, ступая мягко, как кот. Сердце заколотилось, едва лапы коснулись нетёсаного пола, шершавого от времени. В углу, на плетёной подстилке, сопела женщина, лежа спиной ко мне. Фортуна на моей стороне. Артур вечно твердит о ней, но, похоже, мне досталась крупица его удачи.

Я подкрался, сжимая кинжал, его холодная сталь успокаивала нервы. Не хотел пугать бедняжку. Нужно тактично, как хирург. Оказавшись за ней, медленно направил клинок к её горлу, чувствуя, как её дыхание слегка дрожит.

Но тишину нарушил мягкий голос с лёгкой хрипотцой, словно шёпот ветра в листве:

— Сталь ни к чему, идущий в тени.

Я схватил её за голову, рывком притянув к себе, и приставил клинок к горлу, чувствуя, как её пульс бьётся под пальцами.

— Знаешь общий язык, значит, — тихо проговорил я, мой голос был холодным, как сталь. — Закричи — залью всё твоей кровью.

— Не волнуйся, я ждала тебя, — ответила она, её голос был спокойным, почти безмятежным.

— Без пророческой херни, — выплюнул я, чувствуя, как раздражение закипает внутри. Пророки — неприятные твари, их слова, как яд, проникают в разум. Девяносто девять из ста — мошенники, но встретить настоящего в этой глуши я не ожидал. — Рассчитаемся на месте, без проблем? — спросил я, сжимая рукоять.

— Цветок Грома… Ты пришёл за ним. Но у меня его нет. Сейчас нет, — ответила она, её слова звучали как приговор.

«Она что-то умеет. Или догадалась? Какая разница», — решил я, подавляя желание закончить всё здесь и сейчас.

— Когда будет? — спросил я, придвинув остриё ближе, так, что кожа натянулась под лезвием.

— Скоро, — сказала она, медленно вставая, её движения были плавными, как у змеи. Кинжал от горла я не убрал. — Пойдём. — Она шагнула мимо, её тень скользнула по стене.

— Стой! Думаешь, я идиот? Хочешь к патрулям? Выпущу кишки! — прорычал я, чувствуя, как терпение истончается.

Она медленно повернулась и посмотрела мне в глаза. В её взгляде не было страха — лишь свет, холодный, как звёзды, видение будущего. Она знала, на что я способен, и не боялась, будто её судьба уже была решена.

Зубы скрипнули, я сжал рукоять до боли в пальцах.

— Веди, — прорычал я, мой голос дрожал от сдерживаемой ярости. — Почую неладное — прикончу.

Мы вышли из хижины, когда мимо шёл патруль, их копья поблёскивали в лунном свете. Двинулись за ним, держась на расстоянии, чтобы не заметили, шаги шаманки были бесшумными, как у призрака. Воины ушли, а мы свернули к горе. Тропа вилась змеёй к вершине, узкая, усыпанная острыми камнями.

— Хочешь узнать, что тебя ждёт? — спросила она, когда хижина стала размером с перстень, её силуэт растворился в ночи. Всё это время мы шли молча, лишь ветер шуршал в зарослях.

— Судьба? Не интересно. Я знаю, что меня ждёт. Иду своей дорогой и вижу свет в конце, — ответил я, мой голос был твёрд, как сталь.

— Свет? — переспросила она, её тон был почти насмешливым. — А я вижу лишь кровь.

Я сжал губы, чувствуя, как её слова цепляют что-то внутри. Как много она видит?

— Я убью его? — спросил я, не отводя взгляда от её спины.

— Убьёшь, — ответила она без паузы.

— И сам умру?

— Умрёшь.

— Хорошо, — кивнул я, принимая её слова, как данность.

Мы обогнули скальные зубы, что местные звали Челюстью Чайра — их бога, злого и свирепого, чьи клыки, по легендам, грызли небо. Поднялись выше, где воздух стал холоднее, а ветер резче.

Закапал дождь, мелкий, но настойчивый. Чистое небо затянули тяжёлые тучи, поглощая звёзды. Луна исчезла, свет померк, оставив лишь серую пелену. Молнии сверкнули вдалеке, их свет на миг озарил тропу.

— Но твой путь не закончится со смертью, — сказала она, её голос стал ниже, почти пророческим.

— Что несёшь? Смерть — финал. Достойный, долгожданный. Мы рождаемся ради него, — равнодушно ответил я, но её слова задели что-то глубоко внутри.

— Клыки и когти, серый мех, чёрный дым. Сталь, ветер, — говорила она, её слова звучали как заклинание, как ритм древнего барабана.

— Что значит этот бред? — спросил я, чувствуя, как раздражение перерастает в гнев.