Три года счастья

А дальше Фрея берет за руку младшего брата, уводит ее в тень сада, ведь должны же они от мыслей того, что фактически они мертвы и лишились дыхания.

А дальше к горлу Элайджи Майклсона подступает ком, он теряет дар речи, не знает, что и сказать, ведь слезы его младшей сестры настолько реальные, как и боль, которую сейчас испытывает Клаус заточенный в стену с клинком в груди.

— Он знал. Ему пришлось стать якорем, для заклятия Фреи. Он спас нас.

Для Майклсонов настал их темный час, сегодня пророчество свершилось и семья пала.

Для Майклсонов настал тихий час длинною в пять лет.

========== Глава 72. Крылья. ==========

Ты снимаешь вечернее платье стоя лицом к стене,

И я вижу свежие шрамы на гладкой как бархат спине,

Мне хочется плакать от боли или забыться во сне,

Где твои крылья которые так нравились мне?

Где, твои крылья, которые нравились мне?

Где, твои крылья, которые нравились мне?

Мы все потеряли что-то, на этой безумной войне,

Кстати, где твои крылья? Которые нравились мне?

Мы погибнем без этих крыльев - которые нравились мне?

Наутилус Помпилиус - Крылья.

Очередной день.

Очередной закат после которого наступит рассвет.

Так ведь всегда происходит и будет происходить, только вот…

Яркий солнечный свет за окном, подарит новый день.

День умирает и вспышки солнца, напоминающие разводы крови в прозрачной воде, расползлись по небу. Жара, стоявшая в последние дни, чуть отступила и в воздухе пахло близостью грозы, что должна была даровать им всем облегчение.

Но дождя не будет или Фрея все же пожелала, чтобы дождь падал с небес.

Ребекка устало взглянула в небо, через окно в кухне: измученная, она готова поджечь травы, сад и весь дом, пустить кровь, чтобы ускориться, здесь время остановилось но она уже привлекла к себе нежеланное внимание старшей сестры, которая нарезала перец, для салата: подозрительные взгляды Фреи и Майклсон пришлось отойти от окна, отвести взгляд от Элайджи, который кажется разучился разговаривать, сидел на скамейке в саду целыми днями и вечерами, проклинал себя за все произошедшее с его семьей, думал, что совершил очередную глупость, а ведь Катерина была права и именно его решение привело ко всему этому : семья распалась, Клаус страдает, чтобы поддерживать их жизненные силы, Хоуп растет без отца.

Его решение запустил эффект домино.

Бесконечные мучения – это в порядке вещей, но они никогда не позволят друг другу умереть.

Бежать отсюда невозможно. Элайджа Майклсон не может быть рядом с братом в трудную минуту или прекратить его мучения.

Он не может быть с братом в трудную минуту.

Он не в силах выбраться от сюда и фактически Элайджа Майклсон мертв, а его тело запечатано в гробу.

Это ведь все не реальное : дом, сад, еда, кровь, напитки, комнаты, закат и рассвет, даже скамейка, на которой он сейчас сидит.

Все это не реальное, впрочем как и он.

Реальная привязанность к семье, брату, что продолжала ей рвать сердце, Элайджа осушает чашку чая, ставит ее на блюдце рядом с собой, поднимает голову к небу.

Неужели он задумался о морали, личному кодексу, что придерживался на протяжении столетий.

Умирает каждую минуту, что проживает в пустую.

За каждым восходом багровый закат.

Он ведь кровью связан со своей семьи и не может разорвать эту цепь.

Грустит?

Его разрывает чувства вины?

Если Элайджа пришел за Марселем, то неудивительно то, что Марсель пришел за его семье.

Марсель тот самый монстр грядущих дней. Монстр созданный их же семьей.

Монстр, который принес им погибель.

Если есть тот, за кем ты придешь, то есть те, которые придут за тобой.

Но жажда жизни и желание прожить еще один день, еще один час, были сильнее даже у такого монстра, как Элайджа Майклсон. Как и любовь оставалась сильнее ненависти и желания убить освободиться от нее.

Кол, у которого щемило сердце, желал что-то сказать брату и решился только спустя долгих месяцев, решился, сев с ним рядом, предварительно рукой сбросив на землю фарфоровую чашку с блюдцем.

И Элайджа тогда опустил голову, виновато глаза глядя на брата, в глазах которого ненависть так сильно сплелась с любовью, что нельзя было сказать, где начинается одно чувство и заканчивается другое.

— Боль такая реальная, даже в этом нереальном мире, да, дорогой братец. Давина ведь мертва по вине предков, меня, моей семьи, тех, кто не должен был допустить это. Знаешь, я был бы не против, если бы этот дом сгорел в огне.

— Я понимаю тебя, твою злобу из-за утраченной любви… Утраченного не вернуть…

— Так бы ты говорил, если бы я пришел за Кетрин? Так бы говорил, если бы я обрезал ее крылья, которые так нравились тебе и оставил бы шрамы на ее гладкой, бархатной кожи? Что с тобой, Элвйджа?

— Мы все что-то потеряли в той войне… Все…

— Ты был счастлив с ней, я видел это. Ты был счастлив, в отличие от этой волчицы, шлюшка Пирс стоила чего-то, потому что заставляла тебя жить…

— Прошу тебя, Коул…

— Нет, ты можешь сколько угодно спасать Ника, убеждать себя в то, что ты любишь Хейли, но это не так… Знаешь, я понял, что Кетрин была для тебя той женщиной, что и Давина для меня. Настоящей любовью. Давина не позволяла мне быть тем, кем я всегда являюсь, тоже самое Кетрин делала для тебя.

— И ты прав, Коул, но те крылья, Катерины, которые так нравились мне уже давно обрезали, ее белые крылья испачкались алой кровью, черной сажей. Тех крыльев уже нет… А я люблю ее, даже без тех крыльев, даже израненную, падшего ангела с черными крыльями.

— Любить ее ты ведь не перестал? Я прав… Я не знаю, как смогу жить в мире без Давины.

Так Элайджа Майклсон и не знал, зачем вся эта безумная война, жалкое существование, не знал, существует ли он без своего брата.

Глупо ведь доказывать, что сажа белая?

Глупо ведь Коул прав?

Где сейчас та, чьи крылья могли спасти его?

Мертва.

Любовь мертва.

— Коул, если будет шанс вернуть утраченную любовь, то сделай это и наплевать, какую цену придется заплатить… У тебя может быть и есть шанс на счастья, в отличие от меня… Прости меня, Коул… Ты ведь часть семьи, а я, сожалению веря в искупления Никлауса, столько раз подводил тебя, не был хорошим братом для тебя…

— Брат за брата… Дело ведь в принципах и традициях… Не нужно извиняться, Элайджа… Все мы совершали ошибки, а я ведь помню, как ты держал меня, когда Ник вгонял клинок в мое сердце, наверняка развлекался с личной шлюхой Пирс, когда я сгорел дотла в Мистик Фолс…