Три года счастья

— Я рыдал на груди женщины, которую люблю, искал утешение, когда о смерти младшего брата… Может, я стал другим, изменился, наплевал на свои жизненные принципы и надеюсь, что ты выберешь иной жизненный путь и утра любви не сломает тебя окончательно, брат… Я сказал все…

— Брат…

Ребекка знала, что встретит братьев с улыбкой, ведь видела, как Элайджа ударил брата по плечу, потянулся навстречу и заключил в крепкие, братские объятья, надеясь, что хотя бы сейчас Коул многое переосмыслит и выберет любовь в ущерб семье.

Теперь все будет по другому.

Брат всегда остается братом.

Хотя, что может остановить Коула, если они вернуться к жизни. Он ведь никогда не был включен в клятву : « Всегда и на вечно.» Кол был исключен из этого списка, изгой семьи и что его остановит, если появится шанс на воссоединение с Давиной Клер. Он будет драться за любовь, а не за семью, даже если это путь предателя.

Дешевые семейные драмы.

Ребекки не нужно идти в кинотеатр, ведь каждый вечер, во время ужина она наблюдает одно и тоже : она помогает старшей сестре накрывать на стол, Кол выпивает очередной бокал виски, пока Элайджа подбрасывает паленье в камин, разжигает огонь, прежде, чем сесть за обеденный стол.

Ребекка и вправду устала от этого, сил нет играть в семью, даже ради Фреи. Сил нет, потому что ее брат пржертвовал собой, чтобы спасти их.

Ребекка Майклсон не привыкла молчать, но сказать сейчас абсолютно нечего. Только и остается язык прикусывать и давиться удручающей неопределенностью, что горло царапает. Все, Ребекка Майклсон погребена под в щепки разнесенных мечтаний и разбитого сердца и ей так хочется плакать от боли. Ее кажется, что и ее сердце, тонкими нитками и не заштопать. Она потеряла не только брата, но и возлюбленного. Хотя, Ребекка Майклсон потеряла Марселя давно. Потеряла, ведь Жерард предпочел власть любви.

Хочется кричать, обернуть этот стол, перебить посуду, плакать.

Но она не может, да у нее никто не спросит, чего она боится.

Сидят в двух метрах друг от друга, а словно по разные стороны пропасти бездонной. Пропасть, ведь каждый из них озабочен своими личными проблемами и сходят с ума по своему. Сделаешь шаг навстречу — погубишь всю эту вымышленную семейную идиллию и приблизишься к очередному личному концу. Очередная семейная стычка не приведет ни к чему хорошему. Остается только взглядами мучительно-острыми играть, как маленькие, еще ни в чем разбирающееся, не знающие тяжести и сложности жизни дети. А на душе все так же паршиво, пустота черная разрастается, разъедает. Когда все так изменилось: у нее появилось острое чувство вины и опротивело все вокруг, в этом мире, ей снятся мрачные, страшные сны, как будто она умерла.

Еще не сошла с ума.

Еще нужно держаться.

Ее не стало.

— Бекка, надеюсь с Марселем ты расстанешься, ведь это он укусил нас всем и мы теперь здесь, если конечно Ник не опередит и не убьет его, - язвит Кол, вставая из-за стола.

— Так лучше для нас, а Давина, бедная девочка, - пожимает плечами, как ни в чем не бывало. — Интересно, как ей там ее бедной, разорванной душе?

— Прекрати! – кричит, разбивает кулаки в кровь, о столешницу.

Фрея в кулачки сжимает пальцы и вздыхает тяжело. Самой страшно - идеальная семейная идиллия на глазах рушится, а она сделать ничего не может, только наблюдать, как ее личная Вавилонская башня с землей ровняется. Кол наивно думает, что правильно поступил, позлил сестру и развлек себя. Но такой интересный парадокс наблюдается у этой семьи : хоть вместе, хоть порознь — несчастны будут. Несчастны по своему. Каждый несчастен. Печальная история одной семьи без права счастливый конец.

— Прошу вас, - вмешивается Элайджа, а точнее угрожает пальцем сестре.

— Я ухожу в свою комнату, - встает, задевает Коула плечом и между прочем на его лице ухмылка, оборачивает стул направляясь к лестнице, но пройдя несколько ступенек останавливается. — А знаете, я ненавижу себя за то, Ник страдает, чтобы спасти нас – свою семью. Я виню себя за то, что мы не умерли.

Не сломалась, но растворилась на втором этаже, хлопнула деревянной дверью, да и каждый знает, понимает, но не говорит.

Ребекка Майклсон поставила точку.

Выдержит.

Сможет.

Майклсоны находятся в тихом одиночестве, лишь иногда пробелы, которые они должны были прожить в реальном мире, заполняя короткими ссорами и обидными словами, как ножи в спину летящими. Хоть какое-то взаимодействие — прогресс. Смотреть на величайшую семью «Первородных» больно: стараются расплести судьбы свои, а те только крепче сплетаются друг к другу, мол, мало помучились, еще немного страданий на них ливнем бесконечным обрушить надо.

Ребекка слышит, как по окну барабанит дождь, возможно это слезы Фреи. Она ведь не видит слез на глазах сестры. Фрея хрупкая и Элайджа не позволит сестре разбиться, останется рядом, усадит в кресло у камина, набросит на плечи теплый клетчатый плед и подаст сладкое какао с печеньем. Может поддержка и сладкое поможет ей прийти в себя.

— Мне это не понравилось и тебе придется принести извинения наше сестрам, - требует Элайджа.

— Заткнись, не твоего ума дело, такой правильный Элайджа, - грубо отвечает Кол, берет с каминной полки недопитую бутылку виски, как будто не видит в каком состоянии Фрея, что она вся дрожит, Колу наплевать и он выходит во двор, хлопая входной дверью.

Он ведь волен делать все, что вздумается. Верно?

Даже сидеть на бетонном крыльце под проливным дождем и пить виски.

Что ему стукнуло в мозг?

Виски ударило в его виски?

Виски или вина душит его душу?

Или его никто не понимает?

Ему бы стереть ластиком все воспоминания.

Не хочет понимать, что он любил, а теперь его сердце разбито, а внутри его что-то рвет, на куски, холодные пальцы сжимают стеклянную бутылку, подносит к губам, отпивает янтарную жидкость.

Семья всегда его не принимала, да и в клятву Коул не входит, к сожалению.

Встречи Майкосонов обычно заканчиваются расплывчатым разочарованием и горечью в горле, хрустальными слезами и кулаками разбитыми. И черно-белое кино это продолжаться будет, пока актеры не выдохнуться окончательно, не устанут грызться друг с другом или смиряться и будут улыбаться друг другу, обниматься и начнут с начала и будут семьей.

Долго еще им произносить заезженно-пресные фразы из тысячелетнего сценария повторять, тонуть и всплывать через силу. Не замечать предупредительных знаков, по кругу ходят, снова и снова предавать и прощать, сражаться бок о бок, терять и находить любовь, страдать, умирать, воскресать и играть главные роди в этой дешевой драме. Дешевой семейной драме.

Личной драме семье Майклсонов.

***

Кетрин Пирс боялась ветра : злого, холодного.

Один злой ветер уже унес ее счастье.

Другой унес ее в Ад.

Кетрин Пирс стала бояться открытых окон и высоких этажей, сильного ветра.

Боится и этого ветра, который ворвался в комнату и распахивает окна, черную дверь.

Сквозняк.

Прижата лицом к стене и на ней длинное черное платье, верх и рукава которого украшены тонким черным кружевом, а вот юбка в пол выволненена из высокачественного черного шелка.