Три Л

Снова ночной клуб, ставший ему ненавистным, но необходимый, чтобы не привлекать к себе внимания. Вон та девушка очень ничего, можно воспользоваться ею для отвлечения надсмотрщиков. Забавная выходит ситуация: один раб-надсмотрщик хочет бежать от других рабов-надсмотрщиков. Заказать коктейль, слабоалкогольный. Проследить, чтобы в него ничего не подмешали. Посетители клуба любят подшутить, и слабительное – мелочи по сравнению с тем, что подсыпали некоторым завсегдатаям, не то что неопытным новичкам. Так, теперь сделать вид, что опьянел: на него алкоголь иногда действовал слишком сильно, так что никто не удивится и сейчас. Шатаясь, зайти в лифт, добраться до квартиры.

Всё. У него в запасе есть несколько часов. Найти схему города, понять, как добраться до нужного места. Переодеться, сунуть бутылку с водой и шоколад в карман свитера. Сколько времени? Ещё рано. Перепроверить все вещи. Забыл взять бритву. Хорошо, что бородка у него совсем короткая. В детстве он не выносил бритья: маленькому ребёнку было плохо в теле взрослого. Из-за этой нелюбви к бритве он и отпустил бородку – неудобную, колючую, но такую «взрослую». Теперь нужно от неё избавиться.

Бритву он украл ещё днём, что было просто – он ведь отлично знал все слабые места охраны. И это знание пригодится, чтобы выбраться на улицу. В некоторых коридорах камер нет, они предназначаются для уборщиков, которые дальше подсобки пройти не могут. Он, как сотрудник охраны, может свободно воспользоваться этими коридорами, как и служебными помещениями, известными лишь некоторым сотрудникам и редким странным посетителям ночных клубов, которых задерживать нельзя. Сколько времени? Пора!

Пройти по основному коридору к лифту, добраться до круглосуточной обжорки на третьем этаже, заказать пельмени и чай. Обычное дело: охранники часто заглядывают сюда по ночам, ведь здоровые мужские организмы требуют еды. Хорошо поесть, напиться чая, пройти к служебному туалету. Здесь камер нет, он знает это точно. Повесить на дверь табличку «Закрыто». Теперь бритва. Странное ощущение голого подбородка, воздух холодит кожу. Но это ничего, скоро привыкнет.

Накинуть на плечи одноразовую куртку уборщика, закрыть лицо одноразовой же кепкой с большим козырьком. Всё вытащено из мусорного бака, чужое, грязное, но это необходимо. Выйти в другую дверь, взять подготовленные работниками мешки с мусором. Идти к грузовому лифту. Не спешить, ссутулиться, слегка прихрамывать – так ходит один из уборщиков, немного похожий на него внешне. По пути пошатнуться, опереться на стену. За ней неприметная ниша, в которую так хорошо скользнул ком. Он упадёт на второй этаж, рядом с небольшим голоаттракционом – неофициальным, в нём порнушку для охранников крутят, и камер там тоже нет.

Слегка шатаясь, словно от усталости, дойти до лифта, спуститься вниз, в просторный зал с открытыми настежь воротами – через них проезжают мусоровозы. Выходящего отсюда человека не заметит никто. А если и зацепит взглядом, то сразу забудет: мусорщик такое же обычное «оборудование», как и автоматический мусоровоз. Он знает это отлично, потому что сам работает в охране… работал.

Ночная улица, свежий, пахнущий осенью ветерок, от которого закружилась голова. Он совсем забыл, что такое открытое пространство. Не спешить, зайти вон за тот угол. Теперь скинуть куртку и кепку, и опять же не спеша идти вниз по улице. Он – возвращающийся после отдыха в клубе обычный парень.

Остановка трамвая. Теперь выяснить, как расплачиваться, он же читал об этом. Все уже много десятилетий пользуются для оплаты чипами-паспортами, но некоторые, особенно богатая молодёжь, любят купюры – ретро опять в моде. Так что на остановке есть и терминалы, в которых принимают наличность. Ага, вот он. Купить месячный проездной: его сложнее вычислить, потому что пользоваться им можно на любом транспорте. В ладонь скатился пластиковый «всеразмерный» перстенёк-«змейка». Всё, теперь можно сесть на любой трамвай, главное – уехать отсюда.

>*<

Он зашёл в почти пустой салон и устроился у окна, за которым сначала мелькали фонари, потом всё залила чернота ночного лесопарка. Теперь стекло отражало бледное лицо с перебитым носом, тонким шрамом от брови к скуле и тревожными усталыми глазами. Ему нужно было сделать несколько пересадок, чтобы замести след. Хватятся его только под утро, а то и к обеду, когда он не выйдет на дежурство. Но это его уже не волновало. Разбилась ещё одна жизнь, ещё одно имя ушло в прошлое вслед за громким «Лепонт». Кто он теперь? Он и сам этого не знал. Время покажет.

Лёшка

Он ехал по ночному городу, думая о прошлом и о том, что его ждёт дальше. Кто он? Голем? Вечно обречённый быть послушным исполнителем чужих прихотей? Мягкая глина в руках всё новых и новых хозяев? Или всё-таки нет? В голове крутилась детская песенка, услышанная когда-то от Лены. И вдруг пришло понимание: лепят бездушных, безвольных, не имеющих разума, а свободные, по-настоящему свободные люди создают себя сами. Надо научиться лепить себя, понять, кем быть, иначе за него это сделают другие. Истинно свободный человек принимает ответственность на себя, а не ждёт, что всё решат за него. Нужно лепить себя самому.

Он вышел за три остановки до конечной и пошёл по тихим улочкам пригорода. Начало второго, первые трамваи пустят только через четыре часа. За это время он сможет пройти очень много. Иногда он, давая отдых ногам, сидел на скамейках в небольших скверах или на остановках, медленно рассасывал дольку шоколада, запивал водой. Он никогда не знал, что такое голод. В исследовательском центре его всегда кормили по режиму, у Кэт есть можно было в любое время, и лишь в день побега и гибели отца он не ел почти сутки, но пережитое потрясение помешало тогда осознать, что он голоден. Теперь нервное напряжение, дорога по ночному городу и тяжёлые мысли подействовали на него как сутки без еды, и он впервые понял, что такое голод. Это было то «плохо, когда чего-то не хватает», испытанное им ещё до рождения. Он грустно улыбнулся этому открытию. Сколько же ещё ему предстоит узнать.

На какой-то остановке он купил одноразовый проездной и сел в первый утренний трамвай. Стояло раннее воскресное утро, город постепенно просыпался, на улицах появлялись то собачники, выгуливавшие своих хвостатых друзей, то бегуны, то вынужденные работать по выходным страдальцы. Маршрут трамвая пересекался с тем, каким он ехал ночью, и он вышел на следующей за пересечением маршрутов остановке. На ней собралось уже довольно много народа, и никто не обратил внимания на бледного, неброско одетого парня, покупающего в терминале одноразовый проездной. Но в этот раз он расплатился месячным проездным, а потом незаметно опустил перстенёк в карман одному из пассажиров. Если его станут искать, то это собьёт ищеек со следа, если же не станут, то мужичка ждёт небольшой приятный сюрприз.

Вышел он на следующей остановке, прошёл несколько кварталов и сел уже в нужный ему трамвай. Теперь можно ехать к тому человеку.

>*<

Просторные, немного неухоженные зелёные дворы старинного квартала, обнесённые ветхими, посеребревшими от времени некрашеными штакетниками, пережившими все моды прошлого века и стойко сопротивляющимися старому металлопрофилю и пластику современных оград. Вросшие в землю распахнутые ворота на древних кирпичных столбах. Неохватные стволы почти таких же древних с виду деревьев. Всё это напоминало ему кадры из старых фильмов, которые он иногда смотрел вместе с отцом и Леной. Тогда это казалось выдумкой, нереальными декорациями, совершенно не сочетавшимися с окружавшей его в научном центре техникой и мебелью. Тем более невероятным это казалось, если сравнивать с ухоженной, благородно-модной империей Кэт. Хозяйка всегда отличалась великолепным вкусом и ценила достойную старину антиквариата, которым не пользуются, а только любуются.

Теперь эти «декорации» обрели плоть, стали живыми, яркими и объёмными. Как стал реальным щебет проснувшихся птиц в кронах деревьев, уханье горлинок, прохладный запах припоздавших сиреневых флоксов – старомодных и казавшихся неотъемлемой частью этих дворов высоких полудиких цветов.

Вот и нужный ему двор, с неизменными флоксами и яркими астрами у забора и с извечной детской забавой – качелями, подвешенными на верёвке на сплоченных буквой «П» мощных деревянных столбах. Около качелей валялась стоптанная детская кроссовка, такая странно маленькая для него, никогда не бывшего ребёнком.