Три лилии Бурбонов
Шрифт:
Слуги, которые подслушивали, как их госпожа поёт своим детям колыбельные, утверждали, что у неё был божественный голос. Этикет запрещал ей петь на публике, поэтому Генриетта Мария ограничивалась любительскими концертами в близком кругу. Зато она стала законодательницей моды и, благодаря английской королеве, европейские дворы отказались от вычурных нарядов. Из шейных платков и корсажей исчезла проволока, кружевные воротники опустились, а юбки обрели свою классическую форму. Вместо искусственных накладных волос и груды украшений, напоминающих кольчугу, дамы стали носить нитку или две жемчуга, а драгоценные камни использовали в качестве застёжок или в браслетах. Женская причёска же состояла из узла на затылке и нескольких локонов на лбу. Одежда дворян тоже стала более удобной и мужественной. Маленькие шапки-горшочки или кепи в виде булочки уступили место изящной широкополой шляпе бобрового цвета, а подбитый мехом дублет и облегающие штаны – длинным кафтанам и бриджам, шёлковым чулкам и туфлям с розочками из лент или длинным узким ботинкам.
– Последняя нижняя юбка, присланная тобой, была такая тяжёлая и узкая, что я не смогла носить её.
Английские леди и джентльмены эпохи Карла I предпочитали атлас, тафту, велюр, батист, батат, а также шелка – падуасой и дамаск. Производство тонкого льна в Ирландии стало процветающей отраслью. Развивалось также и шитьё. Главный вышивальщик королевы, француз Шарль Джентиле, получал от неё подробные инструкции и целый рой его помощников творил просто чудеса, так что Генриетта Мария постоянно была ему должна.
На досуге королева занималась карточными играми, бильярдом и написанием писем, особенно своей сестре герцогине Савойской. Хотя после замужества они никогда больше не встречались, но постоянно обменивались портретами, подарками и длинными посланиями. Так, специально для Кристины Ван Дейку был заказан портрет трёх старших детей Карла I. Однако когда их отец с ужасом обнаружил на своих детях домашние переднички, живописцу пришлось создать новую картину уже без этого предмета одежды, а первый вариант Генриетта Мария оставила себе. Новая мода распространилась и на детей. Все принцы и принцессы до четырёх лет носили простые платья с передниками, воротничками и круглые шапочки с кружевом. Причём, как добропорядочная француженка, королева одевала своих детей в белое: тонкий лён или атлас. Что же касается причёсок, то и у мальчиков, и у девочек были длинные волосы.
В отличие от королевы Елизаветы I, имеющей сотню платьев, расшитых драгоценными камнями, у Генриетты Марии после того, как её ограбили её французские слуги, был довольно скромный гардероб и свои самые любимые платья она могла носить пару лет. Самые её большие долги были связаны с покупкой мебели, ремонтом во дворцах и драгоценными камнями. Так, за одну бриллиантовую подвеску некий португалец получил от королевы на сто фунтов больше, чем знаменитый Эсташ Лесюэр за две бронзовые статуи короля и королевы.
Новая мода требовала и новых интерьеров. Старые прямоугольные и трапезные столы были заменены на квадратные, круглые или овальные. Правда, стулья по-прежнему покрывали бархатом или тиснённой кожей с бахромой, остался также балдахин, кроватные занавески и резной сундук. Но теперь их дополняли кушетки и зеркала, серебряный умывальник, а также туалетный столик с выдвижными ящиками и туалетной шкатулкой. У королевы был чудесный туалетный набор из серебра с позолотой, в который входили «большие» и «малые» щётки для волос, пудреницы и флакончики, а также две коробочки для булавок с королевским гербом Франции.
Хрусталь и стекло постепенно вытесняли серебряные и оловянные чаши. Усыпанный тростником пол использовался только в загородных дворцах, а в городе полы были каменные или из отшлифованного дерева, которые иногда устилали коврами. Среди приданого Генриетты Марии были два турецких ковра, но их использовали только для украшения диванов и столов. Стены обшивали деревянными панелями и украшали картинами, гобеленами и античными бюстами. Современники, не разделявшие вкусы Карла I, обвиняли его в том, что он «растрачивает миллионы фунтов стерлингов на старые прогнившие картины и мраморные изделия со сломанными носами». Король и королева были страстными коллекционерами. В частности, несмотя на свою бережливость, Карл приобрёл коллекцию произведений искусства герцога Мантуанского за 25 000 фунтов стерлингов. Поэтому свидетельство иностранца, что все двадцать четыре дворца короля Англии были «очень элегантно и богато обставлены», кажется правдивым. Также Карл покровительствовал производству гобеленов в Англии и выкупил рисунки Рафаэля для ковров в Аррасе с целью их копирования. Ещё он так высоко ценил росписи Рубенса на потолке Банкетного зала в Уайтхоле, что когда Генриетта Мария предложила устроить там Большой маскарад, король вместо этого предложил ей возвести временное здание в окрестностях дворца. В своей комате для завтраков он держал портреты кисти своих трёх самых любимых художников: Рубенса, Даниэля Мейтенса и молодого Антониса Ван Дейка, который изобразил, кроме членов королевской семьи, чуть ли не всю английскую знать. В конце концов, Ван Дейк был возведён королём в рыцарское звание и женился на шотландке леди Рутвен, фрейлине королевы. Сама Генриетта Мария позировала ему не менее двадцати пяти раз, так что мольберт новоявленного «сэра Энтони» почти не выбывал из её апартаментов в Лондоне. Свои многочисленные портреты она дарила родственникам и друзьям.
Садовые интереьеры «старой, доброй Англии» тоже стали уступать место террасам, посыпанным гравиям, лужайкам и подстриженным деревьям, которые перемежёвывались фонтанами, изделиями из кованого железа, каменными вазами и статуями. Сент-Джеймский дворец мог похвастаться «полдюжиной бронзовых статуй», среди которых самым прекрасным был «гладиатор, отлитый по образцу того, что был на вилле Боргезе». Как и её сестра Кристина,
Генриетта Мария посылала во Францию за фруктовыми деревьями и растениями. Она была большой любительницей цветов и однажды, заметив куст сирени, которая по английским поверьям приносит несчастье девушкам, оставляля их без жениха, выскочила из кареты и украсила цветами свою шляпу. В 1629 году Джон Паркинсон, лондонский аптекарь и королевский травник, посвятил её, «зная, что Ваше Величество так восхищены всеми прекрасными цветами сада», свой труд под названием «Райская книга королевы», которая содержит описание почти тысячи растений и гравюры, иллюстрирующие семьсот восемьдесят разновидностей. Недаром каждое лето в огромной карете, запряжённой шестёркой лошадей, Генриетта Мария вывозила своих детей, собак, карликов, негров и обезьян в сельскую местность. У неё всегда был повод для веселья, и если она не находила его в деревне, то всегда могла повеселиться в городе. Хотя в это время у неё было достаточно поводов для беспокойства.Когда из Франции пришла новость о том, что 23 февраля 1631 года Людовик ХIII заключил свою мать в Компьенском замке, Генриетта Мария пыталась заставить своего мужа чуть ли объявить войну её брату-королю. Но Карл I не собирался из-за своей тёщи портить отношения с Францией, тем более, что Мария Медичи вскоре сбежала в Испанские Нидерланды.
Зимой 1632 года муж Генриетты Марии заболел, но, несмотря на это, отправился играть в мяч. Перед тем, как лечь спать, он обнаружил у себя сыпь на груди и лбу. Присутствующие пришли в ужас, обнаружив, что, несмотря на это, королевская пара, как обычно, удалилась в общую спальню. Болезнь Карла оказалась оспой, но в лёгкой форме и он даже, весёлый, сидел в «тёплом доме, закутавшись в одеяло», и играл в салонные игры со своей женой. Но любой намёк на опасность для мужа приводил королеву в ужас. Однажды, когда Генриетту Марию предупредили, что один джентльмен, который «всё лето был безумен», сбежал от своих сторожей, объявив, что отправляется ко двору, чтобы убить короля и жениться на королеве, она упала в обморок.
В свой черёд, кроме жены и детей, Карл I очень любил свою единственную сестру, и когда в 1632 году скончался её супруг Фридрих V Пфальцский, бывший король Богемии, он предложил Елизавете вернуться в Англию. Но та предпочла остаться в Голландии, где они с покойным супругом жили в изгнании, а ко двору брата отправила своих старших сыновей, семнадцатилетнего Карла Людвига и тринадцатилетнего Руперта. Хотя Генриетта Мария была тогда беременна, она радушно приняла принцев и через шесть недель, когда окончательно оправилась, в честь них были устроены фейерверк, две «маски» и грандиозный банкет. С этого времени два протестантских принца были главными гостями на всех придворных празднествах. Кроме того, они были запечатлены на портретах кисти Ван Дейка. Старший, Карл Людвиг, светловолосый, с серыми настороженными глазами, поджатыми губами и квадратным подбородком, в письмах к матери выражал свой восторг от английского гостеприимства. В будущем ему было суждено стать курфюрстом Пфальца, а темноволосому, подвижному Руперту – сделать военную карьеру. Король и королева посетили Оксфорд в сопровождении своих племянников, которые на следующее утро получили мантии и степени магистров искусств, будучи зачислены в колледж.
Однажды в конце марта 1633 года Уильям Уэстон, граф Портленд, который находился у себя дома, услышал под окном стук лошадиных копыт и чей-то голос, зовущий его сына Джерома Уэстона. Открыв окно, они оба были поражены при виде Генри Джермина в ярком шёлковом костюме и с копной взьерошенных рыжих волос от быстрой скачки. Вице-камергер Генриетты Марии громко потребовал, чтобы сын лорда-казначея отправился с ним в Спринг-Гарденс, публичный сад между Чаринг-Кросс и Сент-Джеймским дворцом, чтобы сразиться на дуэли с графом Холландом за честь королевы. Хотя Портленд, в отличие от своего предшественника, не проявлял открытой враждебности к Генриетте Марии, он, тем не менее, как известно, стремился продолжать антифранцузскую политику Бекингема. Дело в том, что королева хотела, чтобы её мать, жившая в изгнании в Брюсселе, приехала в Лондон, но бережливый Портленд воспрепятствовал этому, убедив короля, что такой визит обойдётся казне очень дорого. Этого было достаточно, чтобы вызвать гнев Генриетты Марии и Джермина. Поэтому вице-камергер и его друзья, желавшие отстранить Портленда от власти, не хотели упустить возможности досадить лорду-казначея через его сына.
Весной 1633 года Джером Уэстон возвращался домой из Парижа, где он был послом. По пути он случайно встретил курьера с письмом, которое, как он думал, было написано графом Холландом. Вспомнив враждебность этого дворянина к его отцу, Уэстон завладел им. Открыв пакет, он обнаружил внутри письмо королевы, которое не осмелился развернуть, но по прибытии в Лондон передал его в руки короля в том виде, в каком его нашёл.
Холланд и Джермин, посчитав этот перехват прямым оскорблением королевы, увидели в нём также повод вызвать сына Портленда на дуэль. Однако лорд-канцлер не позволил ему ответить на вызов, и вместо этого отправил гонца к Карлу I с жалобой на Холланда и Джермина, нарушивших королевский указ о запрете дуэлей. Король приказал арестовать их. Холланд сразу извинился, а вот Генри, когда его призвали к ответу за свои действия перед Тайным советом, проявил «радражительное и насмешливое» упрямство. В этот раз ему изменила обычная обходительность, возможно, из-за того, что он ревновал Генриетту Марию к супругу, и его эмоциональное равновесие было нарушено.