Три Нити

И тут аркан лопнул.

Чудище, высвобождаясь, тряхнуло башкой и сбросило Палден Лхамо на землю. Третий вопль, полный ярости и злости, ударил в небо — готов поклясться, звезды попадали с него от страха! Вокруг ревели лавины и горы рассыпались в прах, но я уже не думал об этом — вместо этого я кинулся к богине так быстро, как мог. Кровь заливала ее лицо; правое плечо вывернулось под странным углом… но, по счастью, она была жива. Только я отнял пальцы от ее шеи, как Селкет открыла глаза и, оттолкнув меня, закричала в темноту:

— Чего ты ждешь? Решайся быстрее — или мы все умрем!

Конечно, она обращалась не ко мне и не к змею, а к своему брату; но на что он должен был решиться?.. Этого я уже не услышал. Силы покинули богиню: она обмякла на моих лапах. Ее кожа была холодной, как у трупа… будто весь жар, что горел в ней, испарился. Я замер, не зная, что делать. Змей снова склонялся над нами, и даже молиться было некому! Уродливая морда была так близко, что стоило протянуть ладонь, и я мог бы коснуться заросших хрустальными друзами ноздрей. Из раны на покатом лбу не сочились ни кровь, ни мозг — может, их у чудища и не осталось? Может, его ведет не своя воля, а то, о чем рассказывали Зово и Железный господин? Та тварь, что прячется в глубинах? Невольно я прищурился, вглядываясь в свет, трепетавший внутри змеиного черепа…

Но тут чудище отшатнулось, издав не рев, а стон — и я скоро понял, почему. Кристаллы, покрывавшие его тело, начали стремительно расти! Длинные, сверкающие иглы вырывались из боков, из ноздрей, из подбородка; челюсти сошлись — зубы срастались в единую глыбу с языком. Шкура Лу затрещала, лопаясь, выпуская наружу то, что когда-то было мясом, кишками и костями, а теперь превратилось в месиво багровых, лиловых, белых самоцветов. Бедная тварь, извивающаяся и испускающая визгливые крики, все больше утрачивала сходство с живым существом. Кольца ее длинного хвоста все медленнее били по земле, пока не замерли окончательно. Затаив дыхание, я озирался по сторонам: долина и вывороченные с корнем горы превратились в лес, где вместо сосен и дубов подымалась поросль светящегося хрусталя. Это было красиво — и жутко; а потом тихий вздох пронесся над долиной, и драгоценные деревья рассыпались, как не бывало. Только один огонек остался гореть во мраке, но чем ближе он подступал, тем тусклее казался. Наконец, он превратился в бледное, измученное лицо Железного господина. От накидки лха ничего не осталось, да и доспехи были все в дырах; в плечах, бедрах и груди засели блестящие осколки хрусталя. Последние отблески света мелькнули в его зрачках и погасли; не говоря ни слова, Ун-Нефер вытянулся на земле рядом с сестрою и будто бы уснул.

Так я остался в ночи с мертвым чудовищем и двумя полумертвыми богами под боком. Когда ко мне вернулось какое-то подобие рассудка, я заметил, как холодно вокруг, но развести костер было не из чего — лунг-та с поклажей ускакали или погибли под завалами; жесткий кустарник, росший на склонах, исчез бесследно. Едва шевеля лапами, я придвинул близнецов поближе друг к другу, лег посредине и закрыл глаза. До рассвета оставалось три часа.

***

— Нуму, — позвал меня кто-то. По телу растекалось приятное тепло, но голова ныла так, будто внутри демоны плясали. Постанывая, я открыл глаза. Розовое солнце висело у самого края неба — непонятно, на востоке или на западе. Вокруг поднимались горы; на заснеженных склонах виднелись следы недавних камнепадов. Сколько времени прошло? Где я? Не знаю; да и все равно где, лишь бы не в той ужасной долине.

— Нуму, — позвали снова. — Ты в порядке?

Стараясь дышать поглубже, я приподнялся на локте и огляделся; кажется, все-таки было утро. Рядом потрескивал костер; над огнем весело кипел закопченный котелок. Поодаль я заметил черного лунг-та Железного господина — тот качал гривой и довольно пофыркивал… вот только задняя нога у него стесалась почти до кости, и не хватало куска правого бока. И все же зверь стоял как ни в чем не бывало и даже перебирал губами, будто что-то жевал!

— Нуму?

Я попытался ответить что-то, но согнулся пополам от внезапно накатившей тошноты. Желудок был пуст; меня вырвало желто-бурой желчью.

— Вижу, ты сильно ударился головой. Тогда хорошо, что я тебя разбудил, — сказал Ун-Нефер. Несмотря на холод, он снял доспехи и сидел на земле в одних штанах, закатанных до колен. Все тело бога было иссечено багровыми полосами. Подождав, пока из котелка повалит пар, он сунул пальцы внутрь; оказалось, вместо часуймы там варились мои инструменты! Выхватив прямо из кипятка железные щипцы, лха погрузил их в рану на левом предплечье и вытащил наружу острый кусок слюды. Потом еще один, и еще; наконец, отер кожу смоченной в воде тряпкой и принялся натягивать черную броню.

— Раны надо обработать, — прохрипел я, сплевывая горькую слюну, но бог только отмахнулся.

— Не надо. Зараза к заразе не липнет; даже это, — он кивнул на котелок, — уже лишнее.

— А где Палден Лхамо?

— Поехала убедиться, что там ничего не осталось. Скоро вернется.

— Что это было? Это ведь не просто Лу, так?

— Да уж, не просто Лу, — мрачно пробормотал Железный господин, выплеснул остатки кипятка на землю, а потом зачерпнул пригоршню золы и углей из костра и швырнул туда же, прошептав что-то под нос. Вскоре послышался стук копыт: к нам приближался белый лунг-та Палден Лхамо. Он тоже не уцелел прошлой ночью; выпуклые глаза затянулись голубой пленкой, а в груди зияла дыра размером с кулак.

— Других нет, — сказала Селкет, спрыгивая на землю. Вывих она вправила, но я заметил бурые от запекшейся крови пряди в ее косе. — Думаю, и не было.

— Думаешь! — передразнил сестру Ун-Нефер. — Раньше надо было думать.

— Ты видел ровно то же, что и я. Почему же сам не почуял его?

— Не оправдывайся моими ошибками. Не ты ли всегда твердишь, что ничем не хуже меня — так что, не хуже? Или все-таки признаешь, что ты всего лишь тень, слабая и никчемная?..

Первый раз я видел, как Железный господин и Палден Лхамо ссорятся; их глаза одинаково сузились, губы растянулись, открывая клыки, и даже пластины доспехов поднялись, будто ставшая дыбом шерсть. Казалось, еще секунда, и они вцепятся друг другу в глотки. Если бы меня не выворачивало наизнанку от малейшего движения, я бы бросился их разнимать; но Селкет отступила первая.

— Пусть так, — сказала она примиряющим голосом. — Я не справилась. Но откуда мне было знать, что такие твари и правда существуют? Мы ни разу не встречали их почти за тысячу лет — ни живых, ни мертвых! Кто бы поверил в это, не увидев прежде своими глазами?

Ее брат, вздохнув, понуро согласился:

— Да, пожалуй. Я бы не поверил.

— Что же это за было?! — не выдержав, я всплеснул лапами и тут же поплатился новым приступом тошноты.

— Это подобие того, во что я могу превратиться, — отвечал Ун-Нефер. — Хотя Лу не становятся Эрликами, они крепко связаны с миром духов. Как губка, впитывают все… даже силу той твари. Это она изменила змея. Интересно, сколько еще ему удалось бы прожить в таком состоянии?..

— Змей выглядел очень больным, — пробормотал я, вспоминая торчащие из-под чешуй наросты и искореженные кристаллами кости. — Не думаю, что долго. Но почему он кричал? И почему пытался убить вас?

— Остатки памяти? — пожал плечами бог. — Может, кто-то из ремет разорил его гнездо. Может, даже я сам, в первой жизни или второй.

— А почему он вылез на поверхность только сейчас?

— Проголодался, наверное, — ответила за брата Селкет. — Но давайте не задерживаться на разговоры — нас ждут в Бьяру.

Убедившись, что я могу держаться в седле (хотя мертвые лунг-та и наводили жуть!), лха собрались в обратный путь. Примерно через час мы поднялись на возвышение, откуда виднелся край покинутой долины. Теперь о ночном сражении напоминали только развороченные горы да белая пыль — при свете солнца она ослепительно блестела; из-за этого долина походила на алмазный язык во впадине темных челюстей.

Указав вниз, Железный господин сказал:

— Теперь ты видел, Нуму, на что похожа тварь в глубине: она губит все, чего касается; она пожирает собственных детей. Даже если кто-то чудом научится сосуществовать с нею, это нельзя назвать жизнью. Надеюсь, после этого ты поверишь, что все, чего я хочу, — это защитить от нее мир.