Три Учебника Успеха

"...Когда в шестнадцатом году один начинающий автор принес мне свое сочинение, написанное чрезвычайно безграмотно, я вернул ему его рукопись как безнадежную. Он снес ее к Горькому. Горький сказал мне через несколько дней:

– Свежая, дельная, хорошая вещь.

Я глянул в эту рукопись: почти каждая строка оказалась зачеркнутой, и сверху рукою Горького написана новая" [Чуковский К. Горький].

На таком фоне актуальность, да и эмоциональная привлекательность, попыток "похищения успеха" как-то обнулялись.

За словом "удачливого" ("статус удачливого писателя") стоят и талантливость, и колоссальная работоспособность, и плодовитость, и умение попасть "в тему", "в момент", "в настроение". М. Горьким написаны хорошие с литературной точки зрения произведения. Все же гением писательского мастерства, мастером слова М. Горького назвать трудно. Вслушайтесь: "птица-тройка"... "чуден Днепр"... Если взять по отдельности, то всего - два слова. Но они создают вибрации в пространстве... Не "разошлось" литературное творчество М. Горького в крылатые слова, в "я с Пушкиным на дружеской ноге", не разлетелось на вибрациях гениальности по всей вселенной подобно гоголевским маниловым, ноздревым, собакевичам, хлестаковым и другим. Где-то там "реет буревестник", но как-то не видно желающих - тех, кто хочет, чтобы к ним этот буревестник залетел. Наоборот, окна закроют. Были времена, добросовестно шагали пешочком по просторам дореволюционной России все эти несчастные "жертвы режима", кому-то интересно было выйти на дорогу и осмотреть их... "Зачем ты всё о страшном пишешь?"- спрашивал Алексея его двоюродный брат Саша, сын дяди Михаила, бродяга, босяк, созерцатель, фанатик свежего волжского воздуха и пленительных волжских пейзажей (см.:[Басинский П.В. Страсти по Максиму]). Писательский успех, писательская слава М. Горького были несомненными, но они были весьма ситуативными; особых попыток похитить писательский успех М. Горького как-то незаметно.

Ради справедливости отметим, что некоторые высказывания М. Горького, видимо, импонировали его читателям. Например, М. Горький писал: "Когда человеку лежать на одном боку неудобно - он перевертывается на другой, а когда ему жить неудобно - он только жалуется... А ты сделай усилие - перевернись! (...) Философы в глупостях, должно быть, знают толк. Но я ведь умником себя не считаю... Я просто нахожу, что с вами жить почему-то невыносимо скучно" (М. Горький. "Мещане"). У В. Гиляровского, например, один из (реально существовавших) персонажей говорит: "Надо человеку перевернуться дать" [Гиляровский. 1999, а].

Сила М. Горького была в том, что он играл сразу на нескольких - многих - досках.

Он писатель, но не только. Он и политик, политический функционер, политический активист.

Как политик общедемократической направленности, сторонник конституционализма ("его кандидатуру в Учредительное собрание выставили интернационалисты Полтавы и Кишинева" [Нефедова И.М.]), он, конечно, мог задуматься о "похищении успеха", политического.

Однако одновременная игра сразу на нескольких досках, способность суммировать не поражения (пусть и частичные), а выигрыши (разновременные и разного масштаба и характера), создали эффект "накопления успешности", "мозаичного успеха". А в такой игре не было проигравших, выигрыши получали и чемпион, и занявшие второе, третье и многие другие места. Похитить "мозаичный успех" было практически невозможно. Уровень ловкости должен был быть соизмерим с масштабом жизненных сил и удачливости Максима Горького. Над наивными попытками (в том числе и успешными) облегчить его карманы Горький смеялся. ("Мы пошли в Сорренто, пили там вермут и прикатили домой на знакомом извозчике, который, получив из рук Алексея Максимовича ту самую криминальную десятку, вместо того, чтобы дать семь лир сдачи, хлестнул лошадь и ускакал, щелкая бичом, оглядываясь на нас и хохоча во всю глотку. Горький вытаращил глаза от восторга, поставил брови торчком, смеялся, хлопал себя по бокам и был несказанно счастлив до самого вечера" [Ходасевич В.Ф.]). Итальянцы, местные жители, знали Горького: кем он был и кем он стал. Возможно, М. Горький думал - мыслями этих людей - "почему если мне - "можно", то им - "нельзя"?" И (доброжелательно, может быть - удовлетворенно) хохотал при этом. Признание - оно ведь бывает разным!

Из "системы щедрости", "одновременной игры на нескольких досках", "накопления успеха", "мозаичного успеха", - наверное, невольно, бессознательно - сформировалась система горьковского противодействия "похищению успеха".

Закон успеха: "Осознай, что в твоей жизни могут появиться попытки похищения твоего успеха. Будь готов!"

ГЛАВА 18. ЭНЕРГИЯ ИМЕНИ.

18.1. ЛИНЬ В МЕКЛЕНБУРГЕ, ФИНАНСОВЫЙ КИТ В ГЕЛЛЕСПОНТЕ.

Johann (Иоанн?) Ludwig Heinrich Julius Schliemann - полное имя Г. Шлимана.

Для рассмотрения "энергии имени" применительно к судьбе Генриха Шлимана отметим следующие варианты:

(1) Юлий (основная ассоциация - Юлий Цезарь),

(2) Генрих (Hen(d)ric / Indric / Эрик) (см. [Гаврилов А.К. С. 69]); (имени "Эрик" может быть придано значение "яростный"),

(3) Schlei , "Schlau" ("Schliemann", "Шлиман"). "Рядом" с "Schlei" - "Schlau". "Schlau" означает в переводе с немецкого на русский "хитрый, коварный, хитроумный". Любимцем Афины Паллады жил и действовал хитроумный Одиссей.

Относительно имени "Юлий" можно отметить следующее. Ф. Вандерберг пишет: "Дух захватывало от темпа жизни этого эксцентричного человека. Ежедневно он - как бы между прочим - писал по двадцать писем. Цезарь, во многом служивший для него примером, был знаменит тем, что мог одновременно делать несколько дел. И каждый, кто впервые встречался со Шлиманом, поражался тому, как ретивый Генрих старался не отстать от знаменитого римлянина. Во время еды (...) он занимался просмотром корреспонденции, принимал журналистов, декламировал на древнегреческом отрывки из собственной биографии или же цитировал "Илиаду"" [Вандерберг. С. 454].

Согласно М. Мейеровичу, Г. Шлиман пишет Минне Мейнке (Рихерс), "детской невесте", письмо-приглашение в Афины, в котором имеется фраза: "Ты встретишь, если сравнивать малое с великим, столь же сердечный и лишь менее пышный прием, какой встретила Клеопатра у Юлия Цезаря в Риме..." [Мейерович М.Л. С. 145]. Д.Н. Егоров отмечает: "...Шлиман ... в первые годы назывался Юлиусом, когда же умер его брат Генрих, он наречен был в его память" [Егоров, 1923. С.17].

Что касается имени Erice, то этим именем Г. Шлимана называли и первая жена Екатерина (см. напр., [Шлиман Е., Письма. С.71], [Богданов И., 1994 г. С. 119, 125]), и - если следовать изложению И. Стоуна, - с некоторым изменением - вторая жена София [Стоун. С. 139]. "Жена обращается к нему: Erice". "Чтобы внести разнообразие в имя Heinrich или Henry (как он сам часто себя писал), естественно было бы ввести варианты этого имени вроде нем. Heinz, Hein или ...Eric/Erik, хотя исторически последнее - вариант имени Эрих" [Гаврилов А.К. С. 142-143]. Употребление и первой женой и второй женой этого имени делает естественным допущение, что имя это отражало определенные качества Г. Шлимана.

"Schlau" ("хитрый, коварный, хитроумный").... В биографической книге Г. Штоля, например, активно проводятся параллели между судьбой Одиссея и жизнью Г. Шлимана (названия глав (так называемых "книг") в написанной Г. Штолем биографии: "Одиссей терпит кораблекрушение", "Одиссей возвращается домой" [Штоль. С. 431]). Такие параллели появляются и в работах других биографов Генриха Шлимана. Восклицания Генриха Шлимана, подводящие итог его жизни и казавшиеся кому-то из его современников странными: "Слава Афине-Палладе!"...

(Г.Штоль художественно моделирует мысли Г.Шлимана, прибывшего в 1868 году в Троаду: "Уж не это ли страна святого Иоанна, о которой рассказывали старик причетчик и Петер Веллерт? "Может быть, - думает с улыбкой Шлиман, - я здесь вовсе и не первый из Анкерсхагена, может быть, задолго до меня в Трое побывал наш аист, живший на крыше пасторского сарая?"" [Штоль. С. 201]).

Тема "энергии имени" довольно-таки интересная, ее трактовка субъективна. Ограничимся здесь, характеризуя "энергию имени" касательно деятельности Генриха Шлимана, изложенной выше информацией.

18.2. ВСЕ МЫ ... ИЗ ... ДНЕПРА. ИЛИ ДНЕСТРА?

"Священник открыл архивный шкаф и вынул старую, но хорошо сохранившуюся метрическую книгу о родившихся за 1809 год. И здесь, в середине книги, на правой странице, внизу, старинным твердым почерком было написано: "20-го марта у помещика Василия Яновского родился сын Николай и окрещен 22-го марта. Восприемником был... господин полковник Михаил Трахимовский... молитвовал и крестил священнонаместник Иоанн Белопольский". Отец Севастиан выдал мне по моей просьбе форменную, с церковной печатью, выпись из метрической книги" [Гиляровский. 1999].