Тридцать ночей

Он покачал головой в притворном ужасе, но я парила в облаках. Значило ли это, что сейчас он тоже был помешан на мне? Кому вообще нужна поэзия в таких ситуациях.

— Я скорее больше размышляла в другом направлении — лечь перед самолетом, который увозил тебя, но быть прикованной к твоей кровати представляется чуть лучше.

— Ты говоришь, как моя мама. За исключением, части с кроватью, конечно же, — он призадумался, как будто решал, стоит ли что-то ещё сказать. — Она приезжала, — добавил он, его голос снова стал очень нежным.

— Твоя мама?

Он кивнул.

— Да. В день, когда я был передислоцирован в Афганистан, она приезжала на военную воздушную базу в Монтерее, в которой я только что окончил разведывательную школу. Как она попала внутрь, я до сих пор не знаю. Она была сама не своя. Умоляла меня не ехать — пыталась схватить меня за руку прямо там и увести оттуда..., — его рука метнулась к воротнику рубашки. — Конечно, я был в смятении, что мне пришлось иметь дело с доведённой до истерики матерью, в то время как все остальные морпехи уже находились на борту самолета. Остальное это уже история — ну, формально, со мной ничего не может стать историей, — добавил он, его голос был холодным. Мне очень хотелось видеть его глаза в этот момент.

Я наклонилась и положила голову ему на плечо. Может быть, он нуждался в успокоении в этот момент. Он прижался губами к моим волосам.

— А как сейчас обстоят твои дела с родителями?

Он выпрямился. Его мышечный пояс буквально заскрипел у меня под ухом.

— Они в безопасности и обеспечены до конца жизни. И это самое главное.

Он не вполне точно ответил на мой вопрос, но ответ таился в его словах, он всего лишь был спрятан между строк. Озноб распространялся по моим венам, подобно радионуклидам. Я отпрянула и посмотрела на него.

— Как часто ты с ними видишься?

На его челюсти заходили желваки.

— Как ты уже можешь себе представить, я не могу позволить случиться ещё одной катастрофе, которая может привести к убийству моей собственной матери.

Он по-прежнему не дал прямого ответа на мой вопрос, но ему и не надо было. Я знала ответ.

— Айден, нет! — я схватила его за руку, слова внезапно вырвались из меня, прежде чем я смогла их проконтролировать. — Дорогой, ты не можешь этого делать. Ты не можешь вычеркнуть их из своей жизни! — мой голос дрожал, и я почувствовала влагу на своих глазах.

Вот она я, даже четыре года спустя, иду, спотыкаясь через континенты, с кратерами в моей груди, в поисках чего угодно, что может заполнить эту пустоту. А он, до сих пор имеющий ту самую истинную любовь, отказывает себе в этом. Как он может выносить это?

Он молчал. Его осанка изменилась. Постепенно напряжение в его плечах просочилось во всё его тело. Он отвёл мои пальцы со своей руки, поэтому я стала кружить ими по его волосам у виска.

— Айден, несомненно, ты их любишь. Прислушайся к человеку, который знает, что говорит. Однажды их не станет, и ничто не сможет избавить тебя от этого горя. Ни твоя работа, ни мои картины, ни Маршалл -

— Прекрати, Элиза! — его голос рассёк воздух, словно пуля. Настолько остро, настолько громко, что я отодвинулась назад к двери "Ровера".

Его руки на руле превратились в когти, побелевшие от напряжения. Его грудная клетка вздымалась, а мускулы резонировали. "Ровер" набирал скорость, словно поглощал напряжение через ноги Айдена. Моё сердце начало колотиться в груди. Неожиданно я испугалась, врождённый инстинкт кричал мне, что я должна его успокоить. Это и был его гнев? Или нечто похуже?

— Айден, прости, — выдохнула я.

Его руки не расслабились — казалось, будто он вот-вот разорвёт руль на части. Его глаза неотрывно смотрели вперёд, намертво зацепившись за дорогу. Стрелка спидометра росла. Уже восемьдесят. Что-то острое ударилось о лобовое стекло — возможно, галька. "Ровер" слегка повернул в сторону стального ограждения трассы I-84. Нет, только не автомобильная авария. Я обхватила себя руками, неистово нашёптывая:

— Водород, 1.008. Гелий, 4.003. Литий, 6.94. Берилий —

Он втянул глубокий вдох и моргнул. Раз. Два. Его грудная клетка сокращалась, а мускулы перестали сотрясаться. Он просканировал трассу, и "Ровер" замедлил свой ход, уверенно держась центра нашей полосы. Я поняла, что состояние транса прервано, когда он повернул голову в мою сторону и посмотрел на меня. Из-за слабого света спидометра я не могла расшифровать его взгляд.

— Я очень, очень сожалею об этом, — пробормотал он, прозвучав пристыжено. — Я не хотел — ты в порядке?

Я не могла ни говорить, ни отвести от него взгляд. Но я почувствовала, как "Ровер" вновь резко сменил курс, сворачивая вправо, и Айден выжал тормоз. Периферийным зрением я заметила, как замигали аварийные сигналы. Он смотрел мне в лицо, пальцами нежно лаская мою щёку.

— Мне очень жаль, — повторил он, его голос звучал мягче, чем я когда-либо слышала. — Я не хочу пугать тебя.

Он и не хотел. Напугало то, что он увидел в своей голове. И разбитый "Жук" моих родителей.

— Иза, — впервые за всё время нашего общения он назвал меня уменьшительным именем. — Ты в безопасности. Это просто... ретроспектива. Мимолётная.

Мимолётная? Как же тогда выглядит продолжительная?

Он склонился ближе ко мне и нежно подул мне в лицо. Его приятный аромат вернул меня к жизни, и я сделала глубокий вдох.

— Поговори со мной, Элиза. Хочешь, вернёмся?

Это прорвалось сквозь меня. По мне так лучше пусть он разорвёт "Ровер" в клочья, чем возвращение назад.

— Конечно же, нет! Я хочу быть здесь. Заботиться о тебе.

Он прикрыл глаза и покачал головой.

— Это так неправильно.

— Нет, правильно. Я в порядке. Ты не сделал мне больно.

Я никогда ему не скажу, что его ретроспектива послужила спусковым курком моим собственным воспоминаниям. Если я ему об этом расскажу, я никогда его больше не увижу.

Он ничего не ответил. Я прикоснулась рукой к его лицу, молясь, чтобы он всерьёз не надумал вернуться в Портленд.

— Пожалуйста, скажи мне, что я сделала, что тебя так расстроило? Чтобы я никогда больше так не поступила.

Он посмотрел на меня и включил в салоне свет.

— Ты ничего плохого не сделала. Ты успокаивала меня. Причина всему этому только я сам. Доверься мне в этом.

Я изучала его глаза. Сейчас они были спокойными.

— Да, но, безусловно, я сказала нечто, что напомнило тебе о чём-то...