Тринадцатый двор

Вернёмся к Ивану Даниловичу, грудью рассекающему утренний прохладный воздух в ускоренном беге.

По пути на Москву-реку Грешнов вспомнил, как одеваясь для пробежки, поссорился с матушкой. Юлия Петровна проснулась вслед за сыном и заметив спортивную сумку, собранную им, строгим голосом сказала:

— Ни в какой Крым ты не поедешь.

— Мама, не стыдно? Деда ведь отец твой родной.

— Не стыдно, потому что, во -первых, всё это блажь, а во-вторых и главных… Пока не было вас, думала о родителях. Появились свои дети, — думаю только о вас.

— Так нельзя.

— Это закон природы. Родители думают только о детях.

— Кто будет думать о стариках? Получается, они никому не нужны?

Юлия Петровна отвела глаза в сторону.

— Успокойся, ни в какой Крым я не собираюсь. Это вещи для съёмной квартиры, — выходя сказал Ваня. — И не просил меня дед ехать в Крым.

«Соврал, да ещё, уходя, дверью хлопнул. Ужас!», — казнил себя Грешнов и удивлялся, насколько подчас бывал несдержан и проявлялось это особенно в общении с близкими.

На правом берегу Москвы-реки была оборудована спортивная площадка с турником и брусьями. Стоял деревянный домик без окон, в котором хранилось «железо», — штанга, гири, гантели.

Рядом с домиком, стараниями Льва Львовича, построили просторную, как деревенская изба, рубленую баню.

Собственно, на эту спортивную площадку Иван Данилович и спешил.

Спустившись по лестнице с высокого берега, Грешнов обратил внимание на шорох в ближайших к тропинке кустах. В следующее мгновение из зарослей выскочила обезьяна и прыгнула ему на грудь. Он еле успел подставить руки, чтобы её принять.

Это была всеобщая любимица, макака Шептункова по кличке Бася. Ваня хорошо её знал, и она всегда с готовностью принимала от него угощение. Бедное животное дрожало и изо всех сил прижималось к Грешнову. Осторожно поглаживая обезьянку, говоря ей слова утешения, Ваня пришёл с ней на спортивную площадку, где уже находились Лев Львович и Олег Официант.

Ласкин был в превосходнейшем настроении, шутил, смеялся, а Шептунков был напуган не меньше, чем его макака.

— Ну вот и она, — сказал Лев Львович Олегу, — а ты переживал, что в Африку убежит.

Хозяин хотел забрать свою подопечную, но Бася что-то оскорбительное по-своему выкрикнув, на руки к нему не пошла и только сильнее прижалась к Грешнову.

Ласкин, добродушно посмеиваясь, заступился за животное:

— Пусть у Вани посидит на руках, не нужно было её бить.

— Так она же… — стал оправдываться Официант.

— Ну и что с того? — Одернул Лев Львович. — Животное не может быть виновато, виноват всегда человек. Видишь, Ивана Даниловича она не кусает. Почему? Потому, что он добрый, хороший человек. Следовательно, кусают только кого?

— Злого, недоброго?

— Или недобрую, нехорошую. Бери обезьянку, погладь, приласкай и никогда не наказывай. Пожалуется, — отомщу.

— Никогда! — С унизительным желанием угодить поклялся хозяин животного и подставил руки. На этот раз Бася с готовностью пошла к Олегу.

— Я тебя не держу, — отвечая на умоляющий взгляд Шептункова, сказал Ласкин. — Иди. Всё потом. И Басе от меня купи лакомство. Заслужила.

Убегая в сторону лестницы, Официант обернулся и крикнул:

— Обязательно! И приласкаю, и куплю лакомство!

— Вот ведь животные, они как дети, не помнят зла. — Глядя в спину убегавшему Шептункову, заметил Лев Львович и повернувшись к Грешнову поинтересовался. — Чего, Иван Данилович загрустил?

— Да дед просит, чтобы я в Крым за помидорами съездил, а матушка собранную сумку увидела, стала ругаться, не пускает.

— Из года в год — одно и то же.

— Да. Как осень наступает, дед Петя говорит: «Вижу „старуху с косой“, напоследок хочу помидоров отведать».

— Они там действительно, особенные. Как говорил сатирик Аркадий Райкин: «вкус спецфический». Мы с Юрой в своё время тоже не раз мотались, помидоры вашему деду привозили. А вот Василий попробовал деда обмануть. Взял деньги на дорогу, а сам купил помидоры на рынке. Оставшиеся деньги прогулял.

— С тех пор дедуля денег и не даёт. Усложнил задачу. Ссылается на Василия. Говорит: «И ты потратишь. Вот привезёшь, тогда и помидоры, и дорогу оплачу. Расчёт только по факту».

Ваня тяжело вздохнул.

— Так сильно достаёт? — усомнился Ласкин.

— Сильно, — признался Ваня.- Купаю его в ванной, а он всё причитает: «Умираю, помидоров хочу».

— Поедешь?

— Нет.

— Что так? На тебя не похоже. Не исполнишь последнюю волю умирающего?

— Нет ни денег, ни времени, ни сил.

— Вчера как раз мультфильм смотрел, где братья за молодильными яблоками для престарелого отца отправляются. Вспоминал тебя и твоих братьев, почти прямая аналогия. Вы тоже деду Петру молодильные помидоры возите.

— Да. Похоже, — засмеялся Ваня. — Я об этом как-то и не думал.

— Получается, прав дедушка ваш, что никого к себе жить не пускает и квартиру не отписывает? Скажет: «Помидоров с родины хочу». И вы едете. А так бы и палкой не заставить.

Ваня поморщился, Лев Львович заметил это и сменил тему:

— К чему мультфильм вспомнил? Понять не могу…

— Почему старшие братья убили младшего? — попытался Ваня угадать ход мысли Ласкина.

— Нет. Это-то мне ясно. Неясно, почему ему волк помогал? За что он так Ивана полюбил? Ну, спас он волку жизнь, тот отплатил ему добром, тоже помог. Но не до такой же степени, чтобы вместо Синеглазки в постель с Кощеем ложиться. Рисковать жизнью, ссорясь с Воителем из-за коня златогривого.

— Волк не ложился с Кощеем в постель. На свадьбе в образе Синеглазки присутствовал, но перед поцелуем превратился снова в волка и сбежал.

— Да, помню я всё наизусть. Кощей на свадьбу родню пригласил, собрал друзей, уважаемых в своём кругу. Хотел, чтобы было всё честь по чести. На угощение потратился, а они ему такую подлость.

— Ну, так Кощей же был недостоин Синеглазки, а каждый получает только то, чего достоин. Волк в мультфильме — олицетворение справедливости. Как только Иван его из капкана освободил, так сразу в их царстве всё встало на своё место. Волк всё устроил по совести.

— Ты ещё мальчишка, а рассуждаешь, как дед Пётр, который без малого век прожил. Хотя ты уже и в армии успел послужить, и не испортила она тебя, не изувечила.