Триумф поражения

— Я записала на диктофон. И мне перевели, — вздыхаю я. — Прости.

Холодильник приподнимает брови и ничего не выражающим взглядом молча смотрит на меня.

— Ты сам отказался от какого-то слова или обещания. Поэтому теряешь почти весь свой бизнес. Добровольно. Хотя делать это совершенно неразумно, необязательно! — быстро-быстро говорю я, боясь, что он меня перебьет и не даст договорить.

— Глупости! — Холодильник не меняет отстраненного выражения лица. — Твой переводчик дилетант-любитель.

Мне бы такого противника для игры в покер… Держится великолепно. Ни одной эмоции на каменном лице…

— Врешь! — констатирую я, как радар, успев засечь в глубине его глаз эмоцию-молнию. — Я и от Юрия Александровича, и от тебя самого слышала, что, решив… жениться на мне, ты очень многое теряешь. И пошел на это сам. И я хочу понять почему!

— Всё фантастически преувеличено, — почти лениво говорит Холодильник, но меня ему не провести. — Это просто старая шутка. Я отказался от своего ранее данного слова, но никакая фатальная потеря моему бизнесу не грозит.

Молчу, но по-прежнему не верю. В глазах Холодильника появляются настороженность и досада:

— Пробуешь треску или хочешь цыпленка?

— Я хочу знать правду, — вызывающе смотрю в лицо Холодильника и иду ва-банк, чувствуя, как дрожат мои колени. — У меня серьезные меркантильные цели.

— Даже так? — позволяет себе удивиться Холодильник. — Можешь их озвучить?

Я смотрю на этого уверенного в себе мужчину и мысленно прошу у него прощение за то, что сейчас скажу. Наверное, в моих глазах отражаются мои мучения, потому что Холодильник, наклонившись вперед, вдруг очень нежно говорит:

— Ты зря переживаешь. Всё в полном порядке. В моей жизни нет ничего такого, что я бы не мог контролировать.

— Есть! — слишком резко, контрастно его нежности отвечаю я. — Одна вещь есть. Это я.

— Я говорил не об отношениях. Я говорил обо всем остальном, — мягкости в его тоне не убавляется. Холодильник не поддается на провокацию. — И не стоит называть себя вещью.

— Это метафора, — отмахиваюсь я и продолжаю наступление. — Поскольку происходящее связано и со мной, я хочу знать, чего именно ты можешь лишиться и, главное, почему?

Холодильник долго, очень долго не отвечает, словно взвешивает, что можно мне сказать, а что нет. Треска и цыпленок давно остыли, официант дважды подходил и спрашивал, не нужно ли подогреть горячее.

— Нина! Мой бизнес, его потери и приобретения, не имеют отношения к нам, — твердо произносит, наконец, Холодильник, давая понять, что закрывает тему раз навсегда.

Я отчетливо понимаю, что то, что сейчас буду говорить, произносить нельзя. Что я сейчас испорчу, даже уничтожу что-то новое в себе, что-то, рождающееся в муках и сомнениях, слабое, но уже явно ощущаемое, хотя робкое, беспомощное. Малодушно тяну время, трусовато оглядываюсь по сторонам, словно ищу пути отступления.

Холодильник делает знак официанту, и тот все-таки уносит наши тарелки, то ли разогревать остывшие блюда, то ли выбрасывать.

— Я правильно понял, что ты не будешь горячее? Звать Матвея с десертом? — буднично просто спрашивает меня Холодильник, словно за пару минут до этого мы не говорили о самом важном, о том, что разрывает меня на части.

— Жаль, что ты не хочешь рассказать мне правду, — кусаю я губы, нервно расправляю ткань платья на коленях и кладу подрагивающие руки на стол. — Я смелее тебя.

— Еще моложе, красивее, добрее, — смеясь, подхватывает Холодильник и тянется ко мне, чтобы положить свою руку на мою. — Не забудь про скромнее.

Я отдергиваю свою руку от его руки, чтобы не получить ожог.

— Тебе придется меня выслушать, Саша, — говорю я. — Чтобы потом сюрприза не было.

Холодильник медленно убирает свою руку и смотрит на меня не мигая.

— Вернемся к твоему бизнесу! — приглашаю я собеседника. — Вернее, сначала к нашей договоренности о моем новом статусе.

— Что не так с твоим новым статусом? — холодно спрашивает Холодильник.

— Я хочу быть невестой владельца заводов, газет, пароходов, — нагло говорю я, прижимая друг к другу трясущиеся колени. — И если ты по собственной глупости собираешься отказаться от львиной доли своего бизнеса, то уволь…

— Уволить тебя из агентства? — уточняет сквозь зубы Александр Юрьевич.

— Нет! — нервничаю я. — Уволь — значит, не буду.

— Не будешь что? — снова уточняет Холодильник, мрачнея на глазах.

— Не буду твоей невестой! — храбро выкрикиваю я, и на наш столик начинают оборачиваться гости ресторана.

— Почему? — глаза Холодильника резко темнеют на два тона сразу.

— Потому что я думала, что вы… ты очень богатый человек! — шепотом говорю я, стесняясь всеобщего внимания. — А теперь это будет не так!

— Нина! — на меня дышит холодом сама Арктика. — Ты даже не представляешь размеры моего бизнеса, капитала. Уверяю тебя, что ты не заметишь никаких потерь, поскольку жизнь твоя вместе со мной станет ярче, богаче, интереснее во всех смыслах.

— Значит, потери всё-таки будут? — цепляюсь я к словам.

— Это никого, кроме меня, не касается! — Холодильник откидывается на спинку стула и перекрещивает руки на груди.

— Я ценю твою жертву, если она имеет место быть, — официально начинаю я свою мерзкую речь. — Не будем ходить вокруг да около. Я хотела бы получить не только тебя, но и всё, что ты имеешь. Ключевое слово "всё". Иначе игра не стоит свеч… А поскольку это невозможно, извини… Я достойна большего. Не буду размениваться…

Я встаю на дрожащих ногах, беру сумочку и говорю застывшему Холодильнику:

— Я доберусь сама. Спасибо за ужин. Передай мою благодарность и мои извинения Матвею.

Он ничего не отвечает, глядя на меня мгновенно потухшим взглядом, словно лесной пожар потушили по мановению волшебной палочки. Но когда я делаю первый шаг от стола, резко говорит:

— Стоять!

Грубая команда помогает мне прийти в себя, и я использую последний, только что придуманный, но абсолютно железобетонный аргумент: