Трогать запрещено

– Ирина Григорьевна, хватит. Вы совершенно меня не знаете! Вы даже не дали мне шанса понравиться вам!

– Зато я знаю своего Богдана. Он взрослый мужчина, у которого уже нет времени распыляться на пустые эмоции. Ему пора строить семью! Заводить детей, в конце концов! Своих! А не брать на воспитание чужую, прости господи…

– Чужую? – морщусь. – Это вы меня сейчас назвали ребенком?

– Ну, а кто ты? Сколько тебе лет? Восемнадцать-то есть? Школу закончила?

– Девятнадцать. И да, дети – не животные, их не заводят! Они появляются по большой любви!

Мама Дана закатывается от смеха. Я искренне не понимаю, что в моих словах ее так развеселило?

– По большой любви, – отмахивается, все еще посмеиваясь, Ирина, – ох, смешная ты. Молодая и наивная.

– Я что-то сказала не так?

– Наверное, я даже могу понять, почему мой сын на тебя повелся. Что-то новое, свежее, яркое и необычное. Этакая пестрая экзотическая птичка в голубятне. Вот только отношения, построенные на чувствах и эмоциях, заведомо провальны.

– Чушь!

– В двадцать, может, дети и появляются по любви, Юлечка, но, когда тебе сорок, – это не случай или вспышка страсти, а серьезная работа двоих. Но куда тебе это понять? В твои-то годы.

– Ну хватит! – собираюсь вскочить из-за стола, но рука Ирины Григорьевны, мертвой хваткой вцепившись в мое запястье, оставляет меня сидеть на месте.

– Ты хоть представляешь себе, как живут взрослые люди? – щурит глаза мама Богдана. – Ты – девчонка из обеспеченной семьи, все заслуги которой – это деньги родителей. Палец о палец не ударила. Представляешь, какой это труд и ежедневная работа – строить семью? Особенно, когда мужчина рядом статусный и обеспеченный. Вечно на работе, вечно занят, вечно окапавшись в проблемах! Это по началу кажется весело. Понимаешь? А потом начнутся ссоры, скандалы, истерики и взаимные претензии.

– Я не понимаю, чего вы от меня хотите? Зачем вы все это мне говорите?!

– Хочу, чтобы ты не тратила свое время и время моего сына попусту.

– Мы любим друг друга!

– На любви не уедешь, в отношениях нужен холодный расчет! – давит интонациями женщина. – Любые отношения должны опираться на четкий план, а не на «хочу» и физическое влечение! И то, и другое имеет свойство проходить. Крепкие отношения – отношения построенные на выгоде. Услышь меня, дитя, ты не подходишь моему сыну! – едва ли не по слогам произносит последнюю фразу мама Богдана.

Меня цепляет. Пальцы сжимаются в кулаки. Слова бьют по больному, и я, не успев отфильтровать, выпаливаю:

– План и расчет, говорите? Тогда почему ваш статусный и обеспеченный муж от вас ушел, Ирина? Плохо рассчитали? Или план был нечетким?

Ирина Григорьевна захлопывает рот, выпучив на меня свои глаза. Хватка на моем запястье ослабевает. Я выдерживаю руку, потирая запястье. Женщина точно не ожидала от меня подобной дерзости на грани с грубостью.

Да, я знаю в общих чертах их с Андреем Титовым историю. Дан как-то за ужином рассказал. Знаю, что это был выгодный брак, который устроили родители для детей. И чем все закончилась, тоже знаю. И сейчас я эти знания облачаю в острую стрелу, которую выпускаю без лишних сожалений.

Это низко – бить по слабым точкам женщины, что в три раза старше. Но кто дал ей право разговаривать со мной в подобном тоне? Унижать и обижать? Я не ребенок! Я уже всем все доказала. В первую очередь себе! Я сильная, я смелая и я, черт побери, мудрая! Меня не сломали ни отказ Богдана, ни козни его бывшей, ни отчисление, ни даже пропажа Титова. Хватит! На Ирине Григорьевне мое терпение лопнуло, как перетянутый канат. С треском!

– Хамка! – вспыхивает моя визави, отходя от шока. – Кто тебе дал право лезть в мою жизнь?! Я на сорок лет тебя старше, будь добра, держи свой дерзкий язычок при себе!

– А кто дал вам право лезть в мою жизнь? – говорю, в отличие от Ирины, не повышая голос. – Указывать мне, как жить, как строить отношения, кого любить? А в жизнь Богдана кто вам дал право лезть?

– Он – мой сын.

– Но не ваша собственность!

– По-хорошему ты меня услышать не хочешь, – поджимает губы женщина. – Сними свои очки, малышка, ради тебя же стараюсь! Сколько продержатся эти отношения? Год? Пять? Ты ему надоешь и останешься с разбитым сердцем на обочине жизни. Не усмиришь ты его! Рядом с моим сыном должна быть мудрая женщина, которая сможет держать Богдана в своих руках. А ты?

– Ваш сын не марионетка, чтобы держать его в руках. Наши отношения – это наши отношения. Пусть год. Пять. Десять. Неважно! Но это НАШИ отношения и НАША жизнь! – выпаливаю, чувствуя, как на щеки набегает жгучий румянец. – Вы не можете прожить ее за нас! У вас был свой шанс построить свою семью, по вашим правилам. У нас с Богданом свой. И лишних советчиков нам здесь не нужно! – подскакиваю на ноги. – Может, мне и не сорок, но я прекрасно знаю, что я хочу от жизни. Знаю, куда иду и с кем иду. А вам, если хотите однажды увидеть внуков, лучше бы со мной дружить! Так то! – подхватываю два стаканчика с кофе и, гордо задрав подбородок, оставляю Ирину Григорьевну подумать над моими словами в гордом одиночестве больничной столовой…

– Серьезно? – хохочет Титов. – Прям так и сказала? – веселится, чуть ли не сгибаясь пополам. Полагаю, от последнего удерживают синяки.

– Ну хватит ржать, Дан! – дую губы.

Без толку. Он начинает еще заразительный хохотать. В конце концов я тоже не выдерживаю и сначала улыбаюсь, а потом тихо посмеиваюсь. Пьянея от собственной смелости. Обхватываю ладонями красные щеки, выдыхая:

– Капец! Представляешь? Я правда пригрозила твоей матери, что она не увидит внуков! Ужас… Я очень, очень плохой человек!

– Брось, – улыбается Титов, обнимая меня за плечи, заставляет залезть к нему под бок. – Я тобой горжусь, Юлька. Мать давно заслужила такой нехилый щелчок по своему любопытному носу.

– И все равно, я чувствую себя редиской, – утыкаюсь носом Богдану в шею, стыдливо зажмурившись.

Делаю неловкое движение в попытке его приобнять. Дан шипит, болезненно поморщившись:

– Ш-ш-ш… ребра… Юль…

– Прости! Прости-прости-прости! – тараторю, отдергивая руки.

– Все хорошо. Просто немного болит. А по поводу матери – меня она не слышит. А тебя… теперь, зная, что этот котенок умеет кусаться, матушка трижды подумает, прежде чем снова лезть в наши отношения. А вообще, это правда очень смешно! – судя по тону, снова лыбится Дан.

– Рада, что повеселила, – бурчу. – Что-то устала я клоуном быть для всех вокруг. Посмешище. Никто меня не воспринимает всерьез, – жалуюсь, шмыгнув носом.

– Я. Я воспринимаю, – сильнее сжимается рука на моих плечах. – Степа. Вероника. Все, кто тебя знает, поверь, и не подумают считать тебя клоуном. А те, кто не знает и судит по возрасту – дураки и трусы.

– Спасибо. Смешно, ты устал совсем. Тебе отдыхать надо, а я тут сопли распустила. На жизнь свою “тяжелую” жалуюсь.

– Поверь, я готов слушать тебя бесконечно. Твой голос круче любой колыбельной.