Трон

— Брат не настолько безрассуден, — не поверил Ашшур-аха-иддин.

— Это не безрассудство. Он ждет подкреплений — киммерийцев Теушпы. И строит укрепленный лагерь, который с двух сторон прикрывают горы. У Арад-бел-ита хорошая позиция и хорошие воины. Но он еще не знает, что кочевники повернут назад: Восточный Евфрат разлился по равнине, как море, и им никак не переправиться на левый берег. Это не безрассудство — это воля богов, которые встали на сторону моего господина.

— Когда я наконец увижу его штандарты?

— Уже завтра, к концу дня…

Армия Ашшур-аха-иддина подошла к лагерю Арад-бел-ита даже раньше, еще до полудня, встала на привал в десяти стадиях. Выставили охранение. Принялись разбивать шатры и палатки. К лесу потянулась длинная цепочка воинов, отряженных для того, чтобы заготовить дерево для частокола — единственного, чем было решено оградить расположение армии.

Неожиданно из лесной чащи появились конные воины, не меньше пяти сотен, и, осыпав лесорубов стрелами, обратили ассирийцев в бегство.

Конница Ашшур-аха-иддина в это время находилась неподалеку. Еще издали узнав во вражеском командире Санхиро, сгоряча, не спросив разрешения у Гульята, опасаясь, что будет поздно и дерзкая выходка останется безнаказанной, Юханна бросил против неприятеля все свои силы. Две тысячи всадников погнали врага к его лагерю, еще две тысячи — направились наперерез.

Юханна на арабском жеребце вороной масти, сжимая в правой руке копье, в левой — легкий плетеный щит с медными пластинками и позолотой на ободке, сам участвовал в погоне. Споря с ветром, относившим его слова, рвавшим их на части, рабсарис на ходу отдавал приказы — «не отставать», «берем левее», «отжимайте их от леса», «садимся им на плечи… врываемся вместе с ними в лагерь». И эта мысль — ворвавшись в стан врага, решить исход боя одним кинжальным ударом — вдруг захватила командира конницы целиком. Он знал цену внезапной атаки, знал, что неприятель не готов к такому повороту событий. Ведь все, что им надо, — захватить ворота и продержаться совсем немного времени, пока не подойдет подкрепление от Гульята. Рабсарис подозвал к себе гонца, приказал ему найти туртана и сказать, что конница ждет от него поддержки.

Гонец поспешил исполнить поручение, но едва успел оторваться от отряда, как его вдруг настигли сразу десяток стрел — конь под ним рухнул, воин упал ничком в высокую траву, попытался встать, но следующая стрела выбила ему глаз и мгновенно убила.

Когда Юханна увидел эту смерть, сердце укололо плохое предчувствие: он не понял, откуда прилетели стрелы, а неизвестность на поле боя всегда была предвестницей поражения. Однако командир не успел еще даже осмыслить эту неподотчетную тревогу, как ловушка, расставленная неприятелем, захлопнулась.

За пару стадиев до земляного вала вся вражеская конница вдруг развернулась на полном ходу, встала в круг и ощетинилась копьями. Юханна был готов поклясться, что это самоубийство: его отряд почти в десять раз превосходил по численности неприятеля. Но поскольку цель была другая — не смерть этих отчаянных храбрецов, а захват ворот — то и приказ последовал соответствующий: в ближний бой не вступать, осыпая врага стрелами заставить его отступить в лагерь.

Внезапно все трое ворот открылись. А затем из них на полном ходу вылетела многочисленная конница. Для Юханны это стало полной неожиданностью, ведь он был уверен: пятьсот конных воинов Санхиро — это все, что есть у Арад-бел-ита.

В следующую минуту стало понятно, что это не ассирийцы. Это были кочевники. Они мгновенно рассыпались по равнине, перестроились в боевой порядок и уже готовились к атаке.

— Отступаем! — вскричал Юханна, поворачивая вороного назад.

Но было поздно. На его отряд обрушился град вражеских стрел. Те, кто пытался укрыть щитом голову, падали, раненые в спину, те, кто прикрывал спину, — ловили стрелы грудью.

***

Лазутчики Арад-бел-ита ошиблись, приняв внезапно объявившуюся в тылу конницу за врагов. Это был авангард скифов.

Мар-Априм, сопровождавший передовой отряд союзников, обнаружив ассирийские аванпосты, спокойно подъехал поближе, показывая свободные от оружия руки, потребовал привести сотника, назвался ему, и уже в сопровождении стражи мар-шипри-ша-шарри проводили к царю.

Арад-бел-ит, увидев в своем шатре Мар-Априма, переполненный чувствами, обнял сановника, усадил его рядом с собой, и сам — неслыханная честь! — налил вина. Гость, лишь немного пригубив из кубка, принялся рассказывать:

— Привел к тебе пять тысяч скифов. Командир у них — Арпоксай. В подчинении у него Ариант, после смерти Ратая — первый наследник Ишпакая. Номарх нарочно его отправил, чтобы подчеркнуть, какое значение он придает вашему союзу.

— Что Ишпакай сдержал слово — радует. Но почему царь Руса не спешит прийти ко мне на помощь?

— Его остановили тревожные вести из дома. Прошел слух, что скифы готовятся выступить против Урарту войной.

— Веришь в это?

— Ишпакай хитер. Все может быть. Одной рукой помогает тебе. Другой — может ограбить твоего союзника…

— Тогда вот как мы поступим. Я сегодня же отправлю к скифскому царю гонцов, с просьбой повременить с этой войной, на тот случай, если такие намерения есть. А ты поедешь к царю Русе и пообещаешь ему от моего имени любую награду, какую он пожелает, если он присоединится к моей армии… Ночь отдохни. Вижу — устал. И сразу в путь...

О важных делах после этого не говорили. Арад-бел-ит принялся расспрашивать сановника о семье, молодой жене, выяснилось, что Ишхануи уже на сносях и в конце весны должна родить. Еще и похвалил, мол, стать зятем первого министра — это умное решение. Желая показать Мар-Априму свое расположение, царь вскользь упомянул о Хаве:

— Она по-доброму вспоминала о тебе перед отъездом в Мидию, к царю Деиоку.

— При первом же случае отправлю ей свои наилучшие пожелания и подарки, — низко кланялся мар-шипри-ша-шарри…

Мар-Априму, несмотря на тесноту в лагере, выделили отдельный шатер, к нему приставили охрану. А к Арад-бел-иту тут же пожаловал Набу-шур-уцур.

— Утром по следу Мар-Априма пусти лучших разведчиков, — приказал царь. — Если доберутся до лагеря урартов, пусть выкрадут из него офицера поважнее и привезут ко мне. Хочу выведать, какие планы у царя Русы. Если же поедет прямиком в Русахинили, с полпути его вернуть. Не захочет по-хорошему — значит, силой.

Между тем, мар-шипри-ша-шарри всю ночь проспал как младенец, на рассвете сел на коня, взял с собой для смены еще одного и покинул лагерь. Путешествие в одиночку, без слуг, его не смущало. В течение всего дня он ехал не спеша, часто останавливался. По пути подстрелил вспорхнувшего прямо перед ним тетерева. Вечером во время привала эта добыча стала ему ужином. С удовольствием откусывая нежное мясо птицы, Мар-Априм долго и с аппетитом пережевывал каждый кусок, запивал его вином, и нет-нет да оглядывался по сторонам. Привал он сделал в глубоком овраге, костер развел небольшой, но об осторожности все равно не забывал.

Впрочем, как к нему подкрались со спины, все равно не заметил. Это был Хатрас.

— Так и знал, что напугаешь меня, — благодушно заметил Мар-Априм.

— Мой господин, — поклонился Хатрас.

— Садись рядом.

Скиф присел, неуклюже подобрал под себя ноги, снял с пояса меч, принялся бережно вытирать с него едва запекшуюся кровь.

Мар-Априм покосился на ожерелье из человеческих ушей, которого до их расставания еще не было.

— Шестеро?

— Пятеро. Один ушел. Уж очень хороший конь под ним оказался.