Трон

Два этажа, высокий забор из обожженного кирпича, ворота окованы бронзой... Калитка оказалась открытой. Инвия вошел с опаской, не понимая, что заставило всех так рано лечь спать. В сенях он нашел бурдюк с пивом, подвешенный на крюк, не удержался, чтобы не отпить из него, двинулся дальше. Миновал двор, обошел весь первый этаж — никого. Инвия уже не сомневался: здесь произошло что-то ужасное, но уйти, не найдя ответов, он тоже не мог, все-таки староста, а не какой-нибудь пустобрех, который лезет во все щели, только бы раздуть большой пожар на ровном месте. А тут еще выяснилось, что в хозяйских комнатах на втором этаже все перевернуто верх дном, явно что-то искали.

«Похоже, надо идти за стражей, пусть они разбираются», — подумал Инвия, поворачивая к лестнице. Но тут, откуда не возьмись, выросли два огромных бородатых стражника, заломили ему руки, повели вниз, заставили кланяться своему господину.

— Ты кто? — спокойно спросил рослый сановник, по говору — не местный.

Это был Набу-шур-уцур.

— Я Инвия, — гордо ответил староста, так, будто его имя гремело по всей Ассирии.

К его удивлению, сановник о нем действительно знал:

— А-а-а-а, так ты уличный староста? Ты-то мне и нужен. Рассказывай все, что тебе известно об Омиде. Кто к нему ходит, где бывает, какие привычки?

Разговор между старостой и начальником внутренней стражи Ассирии продлился больше часа. Инвия оказался полезен, а в конце своего рассказа доложил о писце, который раз в неделю, как только стемнеет, навещает Омида.

— Совсем мальчишка, и когда только клинописи обучился! Думаю, между ним и Омидом есть связь. Тем более что женщин у хозяина дома отродясь не было.

— Знаешь, где он живет?

— А как не знать…

Вскоре привели испуганного взъерошенного девятнадцатилетнего мальчишку, дрожавшего как куриный студень, едва к нему прикасались чьи-то руки.

Набу-шур-уцур, желая ускорить дело, повел писца в барак, где жили рабы. Инвия, все это время неотступно следовавший за сановником, только тут и понял, почему дом повара Омида так внезапно опустел. Все его обитатели оказались здесь. Но если рабы были лишь связаны по рукам и ногам и тихо сидели в углу, то управляющего подручные Набу подвергли пыткам и распяли на стене барака. Юноша от этого зрелища едва не потерял сознание и пообещал рассказать обо всем без утайки. Допрос затянулся еще на два часа и дал первые результаты. Подручные Набу-шур-уцура вернулись в дом писца, нашли разбитые, но не уничтоженные таблички, свидетельствовавшие о переписке между Омидом и Ашшур-дур-панией, что смогли — соединили черепок к черепку.

Инвия неожиданно подал голос:

— Однажды на нашей улице появлялся кравчий наместника.

— И что же в этом необычного? — посмотрел на него Набу. — Омид — его повар. А это — кравчий.

— Обычно из дворца прибегал гонец, а если вместо него пришел Ардэшир, значит, было что-то такое, что другому доверить нельзя, — здраво рассудил Инвия.

Набу усмехнулся:

— И то верно…

О том, что Набу-шур-уцур прибыл в Изаллу, в городе мало кто знал, хотя в этом и не было ничего предосудительного: Аби-Рама отправился в Руцапу на переговоры с Зерибни, а кравчего Ардэшира, главного распорядителя в отсутствие наместника, никто просто не поставил в известность. И внезапное появление молочного брата Арад-бел-ита вызвало во дворце настоящий переполох. Караул усилили, одеться всем было велено в сверкающие доспехи, к министрам отправились гонцы с приказом поспешить в тронный зал, начались приготовления к пиру. Напрасные хлопоты… Кравчий встретил высокого гостя на дворцовой лестнице льстивой улыбкой, низким поклоном, а в ответ услышал грубое:

— Где Омид? Знаешь?

— М-м… За городом, отправился прикупить свежих продуктов. В последнее время поставщики совершенно обнаглели, так и норовят подсунуть… то, чему давно место в помойной яме, — тут же вспотев, стал зачем-то оправдываться Ардэшир.

— Ну да, — Набу смерил его взглядом с головы до пят. — А как иначе. Кругом одно ворье… Взять его.

Ардэшира тут же повалили на мраморный пол, намяли бока, свернули нос.

Ашшур-дур-пания на допросах, говоря об Изалле, назвал только одно имя — Омид. Клялся, что больше никого не знает. Лгал, конечно, — не сомневался Набу. Входил ли в этот змеиный клубок Ардэшир? Вероятнее всего, да. «Повар — кравчий» — чем не связка? Тем более что благодаря старосте появились косвенные улики.

— Как думаешь, что может избавить тебя от мучительной смерти? — надавив ногой кравчему на горло, спросил Набу.

— Я ничего не знаю… Мне было велено лишь помочь Омиду с местом повара.

— Это не совсем то, что я хотел бы услышать.

— Омид всегда носит с собой яд, — захрипел Ардэшир, чье лицо от удушья стало пунцовым, а губы посинели. — Он всегда говорил, что не перенесет пыток.

— Вот, уже лучше, — похвалил беднягу Набу.

В этот момент в зал ворвалась раскрасневшаяся Шаммурат с годовалым сыном на руках (еще одно свидетельство исключительного таланта Кары как лекарки), набросилась на Набу, стала требовать объяснений: почему схватили кравчего, к которому она всегда относилась как к другу, и знает ли об этом ее отец.

— Разумеется, моя госпожа, — почтительно отвечал Набу. — Ардэшир — изменник, и я здесь только для того, чтобы тебя и твоего мужа уберечь от предательства.

Омида было решено брать, соблюдая все предосторожности и без промедления, пока он не узнал о визите Набу или не хватился кравчего.

Повара перехватили еще у городских ворот, направили посыльного, мол, его немедленно ждут на кухне. Во дворце Омиду по-прежнему кланялись, давали дорогу, улыбались в лицо, а вслед смотрели, будто провожали покойника. Все уже знали об аресте Ардэшира, и почти все догадывались, что это еще не конец.

Чтобы сбить шпиона с толку, Набу даже переоделся в повара.

— Ты кто такой? — зайдя на кухню, не узнал его со спины Омид. — Я тебя спрашиваю! Стоило мне на один день отлучиться!

И, подхватив деревянную скалку — первое, что попалось под руку, — он пошел на чужака, явно намереваясь преподать хороший урок. Набу оказался проворнее, каким бы тяжеловесным он ни выглядел: перехватил занесенную над его головой руку, выкрутил ее, завел противнику за спину, так, что хрустнули кости.

— Кто ты? — простонал Омид, наконец догадавшись, что попал впросак.

— Я?! Неужели все еще не узнаешь?! — рявкнул Набу.

Если он собирался напугать Омида, то вышло это плохо. Повар расхохотался ему в лицо:

— Да. Вот теперь узнаю. Это ведь твоему сыну на днях исполняется четырнадцать. Надеюсь, ему понравятся мои конфеты…

Набу пришел в бешенство, схватил Омида за волосы и макнул его головой в казан, где варилась шурпа. Когда же сановник вытащил из кипящего супа несчастного, ослепшего, полуживого юношу с лицом, превратившимся в кровавую рану, осталось только снять сливки.

— Мне нужны имена! Кто кроме тебя и Ардэшира был готов совершить измену в Изалле?! — орал в ухо своей жертве Набу.

Сил сопротивляться у Омида не осталось. Он назвал пятнадцать имен одно за другим… И самое главное — Шарахила, командира гарнизона, который сопровождал Аби-Раму в его поездке к Зерибни.

Менее чем через час Изаллу покинули гонцы. Один, загоняя лошадей, спешил в Ниневию, предупредить о грозящей опасности жену Набу-шур-уцура. Другой — в Руцапу, к Аби-Раме.

Оставшихся на свободе изменников в тот же день арестовали, двое суток допрашивали, затем состоялась казнь, всех виновных посадили на кол. Ардэширу снисхождения не делали. Повара Омида зажарили живьем на тлеющих углях, время от времени поливая его измученное тело душистым оливковым маслом…