Тростник под ветром

Работа профессора Кодама заключалась в том, чтобы хоть немного залечить эти раны. Незаметно и скромно, никак не афишируя себя и свой труд, он делал для каждого ребенка все, что было в его силах. В ответ на преступление, совершаемое государством, профессор Кодама — один, без лишних слов — старался по мере своих сил искупить причиняемое народу зло. В этой работе была вся его жизнь — его страдание, его смирение, его вера. И его гнев. Безысходный гнев, тяжелым камнем давивший сердце профессора, выливался в ласковую заботу о пациентах. Сердце, полное любви к людям, было сгустком великого гнева.

Пока профессор осматривал его, Такэо Уруки почувствовал, что личность этого врача произвела на него глубокое впечатление... Он был поражен щедрой и в то же время какой-то скромной любовью, которая светилась в мягкой улыбке профессора. Давно уже— ни на фронте, ни здесь, в Японии,— не случалось ему встречать человека, излучавшего такую душевную теплоту.

Закончив осмотр, профессор позвал сестру и распорядился проводить Уруки в жилой дом, в гостиную. Когда Уруки шел следом за сестрой по галерее, он заметил в густом и довольно большом саду двух женщин, копавших щель — убежище от воздушных налетов. Тут же под сосной была навалена груда белых камней для укрепления стенок щели.

Это была его вторая встреча с Иоко. В отличие от строгого вида, который был у Иоко, когда он впервые увидел ее в Военно-медицинской академии, сегодня, в красном вязаном свитере, она казалась свежей и юной, как незамужняя девушка. Какое-то трогающее душу очарование исходило от изящных линий ее тонкой, стройной фигурки. Спокойная манера говорить и держаться без всякой робости или смущения представляла собой даже какой-то неожиданный контраст с этой девической внешностью.

— Вы нездоровы? — спросила она, усаживаясь напротив Уруки в кресло перед круглым столиком.

— Да, похоже, что эта хворь основательно ко мне прицепилась. Чуть простудился, и вот опять вспышка. Профессор запретил мне пить сакэ. Правда, по нынешним временам этот совет довольно легко исполнить... Гораздо сложнее было бы, если бы он, напротив, рекомендовал мне пить сакэ,— ведь его теперь почти не достать. Иногда приходится пить просто разбавленный спирт...

— Неужели? И это вкусно?

— Вкусно не вкусно, а захмелеть можно. Кроме того, иногда на работе выдают по бутылке пива...

— А-а, значит, вы уже поступили на службу?

— Да, в телеграфное агентство «Домэй Цусин». Один товарищ помог устроиться.

Он закурил и вдруг закашлялся.

— С горлом у меня тоже еще не все ладно.

— Надо больше беречь себя. Где вы живете?

— Снимаю комнату в районе Титагая.

– — Как, один?.. А ваша жена?

— Я не женат. Все время скитаюсь с места на место, так что и замуж-то никто не идет.

— Кто же ухаживает за вами, когда вы больны?

— Да никто. Один раз соседка сварила мне рис. Но в первый день пришлось проваляться до вечера в одиночестве...

— И вы целый день ничего не ели?

— Так ведь всего один день! Это не страшно.

Некоторое время Иоко молча смотрела на Уруки. В самом деле, его костюм и рубашка не отличались свежестью; впрочем, Уруки, казалось, нисколько не был удручен этим обстоятельством.

— Отчего вы не женитесь?

— Кто, я?

— Ну да, вы конечно.

— Ну видите ли, я отнюдь не считаю себя убежденным холостяком, просто все было как-то недосуг, вот и живу до сих пор бобылем. Ну да это неинтересная тема для разговора... Лучше расскажите, как вы собираетесь дальше устроить свою жизнь?

– Я?

— Да. Возможно, я не вправе задавать такие вопросы...

– Никаких определенных планов на будущее у меня нет. Вчера, например, мама пыталась уговорить меня снова выйти замуж, но я...— сказала Иоко и, не договорив, замолчала.

В ее словах Уруки уловил тоску, тоску женщины, потерявшей место в жизни и блуждающей в поисках нового смысла своего одинокого существования. Она была еще так молода и хороша! Уруки был искренне тронут ее несчастьем. Как и всякому мужчине, ему было тяжело видеть красивую женщину, убитую горем.

— Мне кажется, вам следовало бы серьезно подумать о новом браке. Мне рассказывали, что в последнее время в обществе распространилась довольно странная мораль: если вдова убитого на фронте снова выходит замуж, это считается чуть ли не изменой, позором для чести убитого мужа. Какое ужасное заблуждение! Чисто феодальные взгляды... Вполне достаточно, если жена сохраняет верность мужу при его жизни. Брак существует только между живыми. Со смертью кончаются все взаимные обязательства. Нельзя требовать, чтобы женщина вечно хранила верность умершему. Это слишком жестоко. Вы тоже должны при первом же удобном случае вновь выйти замуж и начать новую жизнь.

Иоко улыбнулась.

— Я вовсе не придерживаюсь, такой строгой морали,— слегка покраснев, проговорила она.

— Да? Вот и отлично.

— Откровенно говоря...

– Да?

— Помните, вы сказали мне, что ваш бывший командир Хиросэ вернулся в Японию?

— Помню, говорил.

— Я не могу забыть горя, которое причинила мне смерть Тайскэ. Прошло уже полтора года, а это горе до сих пор еще лежит у меня камнем на сердце. Я должна найти какой-нибудь выход для своего гнева. Вы удивляетесь? Но я не могу забыть и смириться. Пока этот гнев у меня на сердце, я не смогу выйти замуж вторично.

Услышав это необычное признание, Уруки с невольным удивлением взглянул на Иоко,— до сих пор она казалась ему всего лишь нежной, красивой женщиной, но сейчас ее лицо выглядело напряженным и строгим. Глаза, прикрытые длинными ресницами, сверкали злым блеском, как у зверя, выслеживающего добычу.

Женщина, всецело отдавшаяся любви, выглядит прекрасной в глазах мужчины. И точно так же обладает очарованием женщина, посвятившая себя ненависти. Уруки показалось, что перед ним впервые раскрылся истинный облик этой женщины. Пораженный, он глядел па Иоко.

— Я понимаю ваши чувства,— проговорил он после небольшой паузы,— Но... как бы это вам объяснить... Ну, допустим, вам удастся разыскать Хиросэ и как-нибудь ему отомстить. Но что это даст, кроме новых тяжелых переживаний для вас же самой? Гораздо лучше как можно скорее начисто забыть о Хиросэ, обо всем, что с ним связано, и думать не о прошлом, а о будущем... Так мне кажется.

— Я не могу забыть!

— Я понимаю вас. И все-таки лучше бы вы постарались забыть. Не стоит вспоминать то, что отошло в прошлое,— это мой девиз. Что пользы без конца перебирать горькие воспоминания? Вот я, например... Два года мной помыкали в армии. Вернулся больной малярией. Казалось бы, что может быть нелепее такой судьбы? Но что поделаешь, на то она и судьба, сколько бы я ни роптал, изменить прошлое я не властен. А вы еще так молоды, у вас все впереди, зачем же вам все время бередить свои раны мыслями о Хиросэ? Лучше думать о том, как устроить жизнь заново...