Тростник под ветром

Уруки взглянул на часы — время близилось к полудню.

— Простите, что задержал вас...

Иоко подняла голову. По ее щекам катились слезы. Мокрые от слез глаза блестели еще ярче.

— Вы уходите?..— проговорила она. Больше она ничего не добавила. Уруки так и не понял, что означали эти слезы. Но по дороге домой его все время не оставляло чувство какого-то стеснения в груди, как будто что-то мешало ему свободно вздохнуть.

После обеда фельдфебель Хиросэ, опираясь на костыль, выходил в сад. Он садился на скамейку, стоявшую в зарослях кустарника, и, греясь в лучах неяркого зимнего солнышка, погружался в чтение газет, которые ежедневно присылал ему отец. Отец никогда не забывал снабдить лежавшего в госпитале сына газетами или экономическими журналами. Швы на оперированной ноге уже зарубцевались, теперь оставалось ждать, пока окончательно срастется кость, и постепенно привыкать к ходьбе. Привольная, беззаботная жизнь! Из всех японцев, надрывавшихся под бременем войны, больше всего досуга имели, пожалуй, раненые. В зарослях гималайских криптомерий пели птицы, в саду цветы роняли белые лепестки. Сидя на скамейке среди цветущих кустов, Хиросэ разворачивал газету. Газеты писали о кровавых эпизодах войны, в подробностях описывали напряженную, полную лишений жизнь в тылу. Хиросэ читал о патриотическом подъеме нации, о мерах по противовоздушной обороне, о выдаче населению противогазов, о коллективных похоронах убитых на фронте воинов, об отрядах трудового служения родине, о резком увеличении налогов...

Здесь, в госпитале, эти тревожные, безрадостные новости воспринимались как нечто далекое, как рассказ о событиях в чужой, далекой стране.

Читая газету, Хиросэ ждал Иоко. Она приходила редко. Хиросэ старался объяснить это тем, что она занята на службе. Когда она не появлялась три дня подряд, он посылал ей письмо через сестру Огата. Огата-сан терпеть не могла выполнять роль посыльного, но в то же время ей было любопытно узнать, как будут развиваться дальше отношения между Хиросэ и Иоко.

Но, даже получив письмо, Иоко приходила не сразу. Волнуясь, придет ли она, Хиросэ грелся на солнышке, возле усыпанных цветами кустов. Вот и она — выходит из-за угла здания. Ее белый рабочий халат ослепительно сверкает на солнце.

— Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, хорошо. Сядьте!

Иоко тихо опускается на край скамейки. Они сидят рядом, но у Иоко вид такой строгий, словно она не разрешит дотронуться до себя пальцем. Она снимает со скамейки упавший лепесток и медленно перебирает его в руках.

— Вы выглядите лучше,— говорит она.

— Возможно. В последнее время питание у меня отличное,— отвечает Хиросэ и улыбается своей неотразимой, ласковой улыбкой.

— К вам приходил кто-нибудь из родных?

— Да, дней пять назад приходил отец и принес консервы — морской окунь в соусе «мисо». Сразу аппетит появился!

— Ах, вот что... А ваша жена?

— Она у меня не бывает!

— Отчего же? — Иоко задала этот вопрос умышленно. И тогда он сказал:

— В ближайшее время официально оформлю развод. Опять стану вольной птицей...

— И собираетесь всю жизнь прожить в одиночестве?

— Ну, кто знает... А вы? Вы решили остаться одна на всю жизнь?

— Да.

— Серьезно? И больше никогда не выйдете замуж?

— Не далее как на прошлой неделе я отказалась от предложения. Хотя сватался ко мне доцент Токийского университета, и к тому же ранее никогда еще не женатый...— холодно ответила Иоко.

Некоторое время Хиросэ в упор смотрел на повернутое к нему в профиль лицо Иоко, но ничто в этом лице не говорило о стремлении завоевать его расположение. Безупречно белые щеки казались почти прозрачными. Выражение лица холодное, бесстрастное. Это еще больше разжигало воображение Хиросэ. Что, собственно, за существо эта вдова, которая столь равнодушно отвергает возможность вступить в новый брак? Это было невозможно постичь с помощью того мерила, с которым Хиросэ подходил ко всем женщинам. Непохоже, чтобы ее можно было купить за деньги. Завладеть ею силой — обстоятельства не располагают. Не остается ничего другого, как ждать, пока он полностью выздоровеет. Когда он будет здоров, он найдет тысячи способов добиться своего.

Иногда мимо скамейки проходили раненые, опираясь па костыли. Некоторых везли в колясках. Хиросэ испытывал досаду и разочарование. Сколько уж раз он встречался с этой женщиной, а не продвинулся в своих отношениях с ней ни на шаг. Она ответила на его письмо в ласковом тоне, но слишком коротко. Если бы он ей совсем не нравился, она не приходила бы, а если бы нравился — она дала бы это понять более ясно. Ни в том, ни в другом Хиросэ не был уверен.

— Скоро я думаю поехать в Ито, на полуостров Идзу,— сказал он.

— В санаторий?

— Да. Врачи советуют. Когда я буду жить в Ито, приезжайте ко мне в гости, хорошо? Там гораздо теплее, чем в Токио. Я, наверное, смогу уже выходить. Хоть в кино побываю, давно уже не видел ни одного фильма.

На теплых водах в Ито находился военный санаторий для выздоравливающих. На улицах курортного городка то и дело встречались раненые в белых -халатах. Большой отель был переоборудован в санаторий. Несколько сот раненых с утра до вечера плескались в теплой воде.

— В Ито полно гостиниц, вы сможете снять комнату и отдохнуть день-другой... Приедете? Ну, скажите!

— Может быть,— неопределенно ответила Иоко.

«Там я сумею остаться с ней наедине»,— подумал Хиросэ. Он придет к ней в гостиницу, и они смогут побыть вместе много часов без посторонних глаз. Это и будет удобный случай. Прошло уже полтора года с тех пор, как он был ранен на фронте, и за все это время он ни единого раза не касался женщины. При одной этой мысли Хиросэ охватывало такое нетерпение, словно он не мог больше ждать ни секунды. Ему хотелось как можно скорее уехать в Ито и вызвать туда Иоко. Важно только оказаться с ней наедине. Хиросэ был абсолютно уверен, что уж этого-то случая он не упустит.

— Так договорились? Обязательно приезжайте! Встретимся в Ито. Наверное, я уже буду свободно ходить, и мы сможем побыть вместе, сколько захочется. Ну, обещай, что приедешь!— Он внезапно схватил Иоко за руку. Ахнув он неожиданности, она пыталась вырвать руку, но Хиросэ не отпускал. Он так крепко стиснул ей пальцы, что Иоко едва не вскрикнула от боли. У женщины, в сердце которой и без того царило смятение, не хватило решимости освободиться от этого могучего рукопожатия. Она ощутила желание, грубую страсть мужчины, стосковавшегося по женщине. Это была непреодолимо властная сила, которой невозможно было противиться. Костыль Хиросэ упал на землю.

Иоко встала. Хиросэ неохотно выпустил ее руку. Его блестящие, как будто насквозь пронизывающие глаза неотступно искали взгляда Иоко.

Она подняла упавший костыль, прислонила его к скамейке, тихо сказала: «Мне пора... До свидания»,— и почти побежала по дорожке между деревьями.

Пальцы, стиснутые рукой Хиросэ, все еще ныли. Завернув за угол госпитального здания, Иоко перестала бежать и обычным шагом спустилась по отлогому склону во двор академии.

Предложение Хиросэ не удивило и не испугало ее — опа и раньше догадывалась, что рано или поздно такое предложение последует. Его упорный, настойчивый взгляд сверкал сегодня, как у хищного зверя. Она понимала, что означает этот взгляд. Хиросэ приглашает ее приехать в Ито. Иоко не боялась этого. Она была уверена в себе, уверена, что не поддастся никакому соблазну. Иоко вспомнила Тайскэ. Любовь Тайскэ будет служить ей порукой.

Теперь она знала уязвимое место Хиросэ. Когда мужчина стремится сблизиться с женщиной, когда он охвачен желанием, он забывает об осторожности. Это и будет удобный случай для мести. Иоко чувствовала, что этот час недалек. Она отдавала себе отчет в том, что, в сущности, собирается поступить очень подло — воспользоваться слабостью противника и таким способом одержать над ним верх.

Мысль об этом заставила ее вспомнить слова Уруки. Он советовал не думать о мести, постараться поскорее забыть все, что связано с прошлым, начать новую жизнь. Эти полные сочувствия слова показались ей удивительно заманчивыми. Что может быть для женщины привлекательнее, чем возможность вновь обрести счастье, снова зажить мирной, счастливой жизнью! О, если бы она только могла — с какой радостью она забыла бы о ненависти, о мести!