Трясина.Год Тысячный ч.1-2

– Почему не предупредили?!
– взревел он, переходя на язык Империи.

– Но...Ваша Честь...
– залепетал по-ромейски начальник тюрьмы. Языком Империи он владел из рук вон плохо, и сейчас мучительно морщил лоб, пытаясь подобрать слова.

– Доместик тоже хорош!
– бушевал Квестор.
– Потребую с него двойные премиальные. Я нанимался в эту контору не для того, чтоб возиться с калеками и умалишенными!

– Виноват, Ваше Благородие. Обещаю исправиться, - тихо сказал пленник.

Квестор замолчал на полуслове и с недоумением уставился на мятежника. Тот говорил на ромейском. Порченом, правда, с сильным акцентом, но всё же. Совладав с гневом, Квестор отмахнулся от лепетавшего что-то начальника тюрьмы и шагнул к пленнику. Взяв один из стульев, Квестор уселся перед ним так, чтобы их лица находились на одном уровне.

– Значит, по-нашему ты понимаешь, - сказал Квестор на языке Империи.

– И стало быть, осознаёшь, где сейчас находишься. В твоих же интересах с нами сотрудничать, иначе мы вынуждены будем прибегнуть...

– А мне есть что терять?
– перебил его слепец. Квестор готов был поклясться, что он ухмыляется. Так-так. Скоморошничать вздумал? Напрасно. Квестор по привычке бросил взгляд на карбидную лампу, покачал головой, мысленно назвав себя болваном, и снова повернулся к пленнику

– Послушай-ка, любезный, - сказал Квестор, стараясь, чтобы голос его звучал ровно, - Взять с тебя и вправду особо нечего. А вот язык тебе можно подрезать. Да, да. Полевым хирургом я хоть и не служил, но со скальпелем управляюсь неплохо. И пальцы. На обеих руках. Знаешь, что бывает, если заложить их в дверной зазор? Дверь здесь железная, кстати. А после мы, так и быть, отпустим тебя. Возможно, ты отыщешь дорогу к лагерю мятежников, в чём я, однако, сомневаюсь. Учитывая, что перед тобой агент Тайной Канцелярии, ты должен осознавать, что это не пустая угроза.

Слепец ничего не ответил, но Квестор видел, как он вжался в стену, и его бескровное лицо побелело ещё сильнее. Осознал, похоже. Квестор удовлетворенно усмехнулся.

– Имя?
– повторил он свой вопрос.

– Ян... Семишка...
– ответил тот, запинаясь.

– Уже лучше, - сказал Квестор и подал знак начальнику тюрьмы. Тот заметался. Выхватив лист бумаги из ящика стола и перо-самописец из нагрудного кармана, он принялся лихорадочно записывать. Начальнику тюрьмы негоже выполнять обязанности секретаря, но сегодня случай был особый. Как-никак перед ним агент конторы и пленный повстанец - судя по всему, крайне опасный.

***

Когда допрос был окончен и пленника отвели обратно в камеру, Квестор не смог сдержать вздох облегчения. Он чувствовал себя полностью вымотанным. Усталым голосом он спросил начальника тюрьмы, имеется ли здесь аппарат связи. Утвердительно кивнув, тот провёл Квестора в свой рабочий кабинет. Аппарат был старого образца и представлял собой громоздкий, крепившийся к стене обсидиановый ящик с раструбом и диском. Явно хлам, списанный со склада. Провинция... После нескольких безрезультатных попыток Квестору удалось, наконец, связаться со столицей и сквозь треск помех сделать краткий отчёт. Связь была отвратной, и виной тому был даже не безнадёжно устаревший агрегат. По всей провинции ромейцы возводили станции-мачты, передававшие сигналы дальней связи, в том числе Народного Вещателя. Эти станции обычно становились объектом нападения мятежников, норовившим то выломать саммеритовый стержень из генератора, то попросту заложить под мачту взрывчатку. Последствия были катастрофические - Вещатели глохли по всей округе, а ромейское руководство вынуждено было прибегать к услугам курьеров, так как аппараты связи выходили из строя. Благо подобные выходки теперь случались всё реже. Повстанцев сильно прижали после того, как в службе безопасности сменилось начальство. Сет Багха, ранее руководивший конторой, был отстранён от должности высочайшим указом Августы. И не он один. Что-то у них там в Цитадели происходит, головы летят. А безопасностью в провинции нынче руководит Алех Валога. Крайне неприятная личность. Но всё же нужно отдать ему должное - мятежников он прижучил, чего не удавалось при прежнем начальстве. Что ж, Августа, наверное, знает, что делает...

Когда Квестор покинул здание тюрьмы, уже сгустились сумерки, и на улицах города зажглись тусклые масляные фонари. Пройдя несколько шагов, он остановился и в полном изнеможении прислонился к каменной тюремной ограде. Его руки слегка дрожали, когда он нащупывал в кармане пальто кисет с юклой и серные спички. Свернув самокрутку, он с наслаждением затянулся.

На соседней улице между стенами домов виднелись ярко освещённые окна постоялого двора. По булыжной мостовой прогрохотал экипаж, запряжённый парой скакунов, и остановился у дверей гостиницы. Квестор рассеянно наблюдал, как из экипажа выходят пожилая монахиня и девочка лет двенадцати, одетая в клетчатую пелеринку, какие носят воспитанницы приютов. Монахиня расплатилась с извозчиком и двинулась к гостинице, пинками подгоняя перед собой девочку.

Юстин Варда вздрогнул, услышав приглушенные голоса в нескольких шагах от себя. Под фонарём напротив здания тюрьмы стояли трое. Квестор готов был поклясться чем угодно, что секунду назад их тут не было. Две девицы, одетые, как потаскухи, и с ними высокий, статный мужчина в ромейском кафтане из алого сукна. Его длинные, до плеч, волосы были такой угольной черноты, что Квестор и вправду едва не принял его за ромейца. Но этот тип был, однозначно, из местных. Когда он на мгновение обернулся, Квестор различил в свете фонаря его ухмыляющееся лицо, которое можно было бы назвать безупречно красивым, если б не бельмо на правом глазу. Квестор поёжился. Везёт мне сегодня на слепых и кривых, сказал он себе.

Одноглазый что-то шепнул девицам, и те, как по команде, обернулись. Лицо одной из них было обезображено какой-то отвратительной формой проказы. Серая, пористая кожа была будто изъедена червями, а на её правой щеке зияла дыра, сквозь которую виднелись желтоватые зубы. Лицо второй было вроде в порядке, но её длинные, до пояса, космы были совершенно седыми, как у древней старухи, хотя девица явно была ещё молода.

Квестор сморгнул. Когда он снова открыл глаза, кривой и прокажённая куда-то подевались. Под фонарём осталась одна лишь седоволосая девица. Она улыбнулась, демонстрируя распухшие чёрные десны, и двинулась прямиком к Квестору.

– Эй, я не нуждаюсь в твоих услугах!
– сказал он.

Девица улыбнулась ещё шире. Ни слова не говоря, она протянула к лицу Квестора свою тощую, бледную руку и легонько шлёпнула его по щеке. Тот отшатнулся, едва не выронив самокрутку. Девица исчезла.

– Бред какой-то, - пробормотал Квестор.

Он вынул из кармана носовой платок и принялся тереть щеку, которой коснулась рука девицы. Пожалуй, достаточно на сегодня юклы, решил Квестор. Всё только что произошедшее было, несомненно, грёзой наяву, вызванной чрезмерным количеством зелья.

Асмень - Цветок Невинности

– Душеспасительница!
– с чувством произнёс Вэл Йорхос.

– А ты ж мой яхонтовый! И где тебя носило? Цветок Невинности совсем поблёк...

Ласково воркуя, Лилея сделала шаг ему навстречу - и вдруг остановилась, заметив странный блеск в его глазах. Незаметно потянув носом воздух, она уловила знакомый смолистый запах. Опять эта дрянь. Юкла, конечно, законом не запрещена, считается даже пользительной, но чёрт возьми! От этого зелья её любовник делается совсем никудышным. Зато в нём пробуждается недюжинный ораторский талант. Уж она-то знает. Пару раз ей приходилось выслушивать эти муторные монологи до утра. Тема всегда одна и та же - несовершенство мироустройства. И пути его (мироустройства) переустройства. Это если в общих чертах. Если же вдаваться в подробности, то выходит сплошная крамола. Окажись на её месте эта конторская подстилка Сорекс, Вэл Йорхос давно бы уже загремел в острог, или куда похуже. Но Лилея не такая. Своих клиентов она конторе не сдаёт, они за ней, как за каменной стеной. И терпенье у неё просто ангельское. В этом плане Йорхосу крупно повезло.

– Идём, мой сладкий, - вздохнув, сказала Лилея.

Она подобрала юбки и направилась в дом, увлекая за собой ромейца.

Вэл Йорхос проходил этот путь уже много раз. Сначала шумный, ярко освещённый зал. Люстры, зеркала, бархатные диваны и непристойные гобелены. Повсюду хохочущие девицы с оголёнными локотками - вершина разврата. В углу среди кадок с декоративными деревцами приткнулся старый обшарпанный клавикорд, музыкант в полосатом жилете усердно молотит по клавишам, выколачивая из инструмента мелодию новомодной песенки. На диванах и за столиками разгорячённые клиенты - разношерстный сброд, и все здешние. Ромейцев местечковые лупанарии не привлекают. Ну, за некоторым исключением... Госпожа Лилея чинно плывёт сквозь зал, улыбаясь и кивая завсегдатаям. Потом лестница, ведущая наверх. Эту часть пути Вэл Йорхос обычно проходит быстро, но сейчас он еле плетётся по ступеням, покачиваясь и цепляясь за перила. Лилея идёт впереди. "Хорошо пошла, родимая, - думает она, поглядывая на своего спутника.
– Нет, разговенья сегодня не будет. Хотя..." Затем длинный полутёмный коридор с рядами плотно закрытых дверей. Ковёр на полу скрадывает шаги. Что бы ни происходило там, за запертыми дверями, из-за них не доносится ни звука. Ещё одна дверь в конце коридора. Снова лестница, узкая и тёмная, как логово ламий. Лилея зажигает свечу. Наконец мансарда. Здесь, под самой крышей, находится опочивальня госпожи Лилеи - её маленькое гнёздышко, где она принимает своих избранников.