Трясина.Год Тысячный ч.1-2

Побренчав ключами, Лилея отперла дверь - из тёмной комнаты повеяло лёгким ароматом пачули, к которому примешивался едва уловимый запах пыли и увядших цветов. Задув свечу, она повернула газовый рожок, и под потолком зажглась хрустальная люстра. В небольшой, но обставленной с безупречным вкусом комнатке преобладали лилейно-белые и фиалковые цвета. Большую часть комнаты занимала громадная кровать с балдахином, вокруг которой, как спутники вокруг планеты, размещались миниатюрные банкетки, пуфики и столики с гнутыми ножками. Напротив кровати висело большое, на всю стену, зеркало. Окно было плотно занавешено тюлевыми гардинами и бархатными шторами. Чужеродным в этом гнёздышке страсти был только ящик Народного Вещателя, который лепился к фиалковым обоям, словно раздувшийся чёрный паук. Чиновники из Гражданского Надзора ежеквартально приходили с проверкой. В каждой комнате должен был установлен исправный работающий Вещатель, в противной случае хозяйке заведения грозил штраф, а то и конфискация. Что поделать, таков закон. Клиенты в большинстве своём привыкли и не обращали внимания. А некоторым даже нравилось - агрессивная риторика и грязноватый юморок Охранителей распаляли в гражданах самые низменные чувства, помогая тем самым достичь подобающего эффекта...

Оставшись наедине со своим избранником, Лилея больше не скрывала своих чувств.

– Вэл...

Она потянулась к нему, обвилась, как лоза вокруг ясеня, запутавшись пальцами в его волосах, жёстких и чуть влажных от ночного тумана. Прильнув к его губам, она ощутила сладковатый привкус зелья. "Вот зачем он так делает?
– подумала Лилея.
– Знает же, что потом будет худо. Эх, заблудшая душа..." Стянув с него шарф, она принялась расстёгивать пуговицы на его пальто, перешитом из старой шинели.

– Лилея, нет, - он отвел её руки, взяв за запястья.

– Что, дорогой мой?
– участливо спросила она.

– Я...что-то плохо мне.

Вдруг как-то ослабнув, он опустился на банкетку и обхватил голову руками.

– Это ничего, ничего. Сейчас станет хорошо, - пообещала Лилея.

Отступив на шаг, она принялась медленно расшнуровывать лиф платья. Ромеец быстро взглянул на неё и покачал головой.

– Шкура. Шлюха конторская. Подстилка, - проговорил он с расстановкой. Взгляд его блуждал.

Лилея замерла.

– Ты это о ком?
– спросила она изменившимся голосом.

– О себе, Лилея. Я это. Шкура конторская. И все мы, - он тихонько застонал и начал раскачиваться, прижимая ладони к вискам.
– Нельзя так делать, понимаешь? Нельзя. Не по-человечески это...

– Ах ты, красота моя, - промурлыкала Лилея. Взгляд её снова потеплел.
– Брось, Йорхос. Можно. Всё на свете можно.

Она ослабила ремешки, и юбки "с обручами" упали ей под ноги. Лилея осталась в корсете, алых панталонах и кружевном пояске, к которому крепились шёлковые чулки на подвязках.

– Вэл ...
– прошептала она, протянув к нему руки.

Он посмотрел на неё осоловелыми глазами и тут же перевёл взгляд на ящик Вещателя, висевший у него над головой.

– Слушай, заткни ты эту говориловку. По мозгам долбит, - сказал он с досадой.

– Он не выключается, - ответила Лилея.

Ромеец осклабился.

– Да ну?...
– протянув руку к Вещателю, он ухватился за провод и с силой рванул. На пол посыпалась штукатурка. Вещатель заглох.
– Делов-то.

– Вэл, меня за это оштрафуют, - сказала Лилея с мягким упрёком.
– Мой квартальный доход. Или девочек конфискуют.

Он взглянул на неё, скривился.

– Ну что за народ, - процедил он сквозь зубы.

Йорхос рывком поднялся с банкетки, подошёл к столу и принялся выворачивать карманы пальто, швыряя на столешницу пригоршни монет и смятых купюр. Несколько медяков упали на пол и со звоном запрыгали по половицам.

– Вот тут...не помню сколько...посчитаешь... Во, народ. Вас вешать поведут, так вы и верёвку себе прикупите.

– А ваших что, не вешают разве?
– с кротостью в голосе ответила Лилея.

Она опустилась на пол и стала собирать рассыпавшиеся монеты. Заметив на полу прямоугольный кусочек картона, она осторожно взяла его в руки. Это была цветная миниатюра-светопись, не слишком новая и уже немного выцветшая. Наверно, тоже выпала из кармана Йорхоса. Приблизив картонку к глазам, Лилея рассмотрела изображение молодой женщины, одетой в летнее светло-голубое платье, поверх которого была накинута белая прозрачная шаль с кружевом. Ромейка, сразу же определила Лилея, хоть и одета по северо-континентальной моде. Рядом с женщиной стоял ребёнок лет пяти - очевидно, её сын. В отличие от матери, мальчик был одет по ромейской традиции - в сапожках с загнутыми носами и длинной подпоясанной рубахе со скошенным воротом. Женщина на карточке улыбалась. Мальчик смотрел сосредоточенно и очень серьёзно.

– Это она?
– спросила Лилея, всматриваясь в светопись.

– Дай сюда!
– с неожиданной яростью выкрикнул ромеец и вырвал карточку из её рук.

– Да пожалуйста, - проворчала Лилея.
– Что мне, жалко, что ли?..

Собрав разбросанные деньги, она поднялась с пола и уселась на краешек кровати, слегка раздвинув колени.

– А она красивая, - задумчиво проговорила Лилея .

– Что, нравится?
– спросил он отрывисто.
– Ксения, да. И Дариус. Десять лет, Лилея. Двенадцать, то есть. А, всё равно. Думал, уже не осталось ничего. А они всё предусмотрели. Подготовили заранее. И карточку эту. Бросили на стол. Смотри, говорят. Ты их помнишь? Помнишь? Или уже забыл? Их уже нет, они сказали. А она живёт. Тварь, которая сожрала твою жизнь. И белёсый этот, животное, тоже. Он живёт, а их уже нет...

Внезапно лицо его исказилось, он затрясся и завыл, как подстреленный зверь. Лилея закатила глаза. Ну всё, началось. Простонав: 'Душно у вас тут... Чад... Дышать нечем...', он закрыл лицо руками и двинулся к окну, пошатываясь и натыкаясь на мебель. Приблизившись к подоконнику, он резко отдёрнул штору и с силой рванул оконную ручку - задвижки затрещали, но не поддались. Сидя на кровати, Лилея мрачно наблюдала за его манёврами.

– Вэл, может, воды принести?
– спросила она.

Ромеец не ответил. Он ещё пару раз дёрнул оконную раму, а затем, будто обессилев, сполз на пол и некоторое время сидел так, раскачиваясь и корчась в беззвучных рыданиях. Потом он трясущимися руками вытащил из кармана помятую самокрутку и тихонько ругаясь, принялся чиркать спичками, которые отсырели и не горели. "Чёрт, сколько же тебе надо?", поморщившись, подумала Лилея. Она поднялась с кровати и прихватив со столика стакан, двинулась в ванную комнату. Не зажигая в ванной свет, Лилея отвернула медный кран, плеснула в стакан холодной воды и вернулась в спальню. Ромеец был там, где она его оставила - на полу у окна. Он полулежал, привалившись к стене, свесив голову на грудь и бессильно уронив руки. В его пальцах была зажата скомканная самокрутка, которую так и не удалось раскурить. "Спит, что ли?" Склонившись над ним, Лилея осторожно, кончиками пальцев взяла его за подбородок и заглянула ему в лицо. Их взгляды встретились, и на секунду Лилее показалось, будто глаза ромейца обрели цвет, сделавшись васильково-синими... Да нет, померещилось. Всё та же чернота, будто один сплошной зрачок без радужки.

– Вэл, выпей водички. Полегчает, - мягко сказала Лилея и чуть ли не насильно прижала стакан к его губам. Тот глотнул, закашлялся, его зубы клацнули о край стакана.
– Вот так. Умничка.

Затем она осторожно извлекла самокрутку из его ослабевших пальцев и бросила её в хрустальную пепельницу. Потом, опустившись на колени, она принялась стягивать с него пальто. Ромеец не сопротивлялся.

– Ребята попали под раздачу, - проговорил он.

– Что?
– спросила Лилея.

Она аккуратно положила пальто на банкетку и занялась его рубашкой.

– Всесвятский гарнизон. Положили многих. И Волчек пропал...будь он неладен. На связь не выходит. Хотя должен был явиться в Асмень. Ин..инструкции...получить.

– А ну, тс-с-с...
– шикнула Лилея.
– Будешь тут ещё... А оно мне надо?..

Под воздействием зелья Йорхос совсем себя не контролирует. Вот и сейчас начал говорить что-то явно лишнее. Что-то такое, чего ей, Лилее, слышать не стоит. Расстегнув пуговицы на его рубашке, она просунула руку ему под одежду и положила ладонь на его торс. Он поёжился.