Тварь

– Ваша задача, господин С, - с улыбкой произнес заказчик, - привести сирену вон к тому фургону, - он махнул в сторону темного провала открытых ворот гаража. Я снял очки - в гараже действительно стоял просторный белый фургон наподобие тех, что используются для перевозки лошадей.
– Дальше вы получаете деньги - гораздо больше, чем вам заплатили бы в комиссариате - и думаете, стоит ли вам туда возвращаться или достаточно направить заявление об уходе по почте.

Я поджал губы. Эта охота действительно станет для меня последней. Я действительно уволюсь, но и здесь не останусь. Пускай я больше ни на что не гожусь, зато у меня есть принципы, которыми я не поступлюсь.

Хоть бы там действительно был единорог!

Я спрыгнул на дорогу, закинув рюкзак себе за спину, и двинулся в направлении черной громады леса.

По небу плыли рваные косматые тучи, ледяной ветер бросал в лицо мелкую снежную крошку и неприятно холодил тело под одеждой, но мне было все равно. Пожалуй, впервые в жизни, я не ощущал физического дискомфорта. В голове стучала единственная мысль: "Спасти сирену любой ценой". И я почти бежал, не задумываясь ни о холодном ветре, ни о влажной скользкой дороге, ни о том, как громко бряцало оружие в рюкзаке за моей спиной и в патронташе на моем поясе.

Она не опасна!

Я вдруг замер как вкопанный, едва войдя под сень деревьев, и обернулся. Павел Григорьевич стоял возле машины и курил. Ветер относил дым от его трубки назад к городу, но я все равно ощущал запах его табака. Если ему так нужно поставить на место комиссариат, зачем он прислал мне ту записку?

Я сбросил рюкзак с плеч, развязал тесемки и высыпал его содержимое прямо на припорошенную снегом траву. Похлопал по карманам гражданской куртки - бумажный квадратик тихо хрустнул. Я вынул его и поднес к носу. Записка пахла канцелярским клеем, кремом для рук, гелем для волос и мужским одеколоном. Я напряг память.

Обостренное обоняние это хорошее подспорье на охоте, когда выслеживаешь тварь, но в повседневной жизни это сущее проклятие. Потому что запахов вокруг не сотни, не тысячи, а миллионы! Каждый человек пахнет массой вещей - косметика, парфюмерия, стиральные порошки, кремы для обуви и множество других средств по уходу за всем на свете имеют свой запах. Как правило, химический и довольно резкий. Они смешиваются в невообразимый коктейль с собственными запахами человеческого тела. И этот "коктейль" неукротимым потоком льется мне в нос. Не только мне, конечно, а всем "счастливым" обладателям чуткого обоняния.

Поэтому одно из первых умений, которым учат при поступлении в комиссариат, это навык "отключать" обоняние там, где оно не очень-то и нужно. То есть попросту игнорировать большую часть запахов.

Поэтому сейчас я тщетно напрягал память, силясь вспомнить, кто же из обитателей гостиницы мог так пахнуть. И по всему выходило, что это мог быть только коротышка-метрдотель.

Я нахмурился, спрятал записку обратно в карман гражданской куртки и снова упаковал все свои вещи в рюкзак. Зачем коротышке передавать мне такую записку? Зачем ему идти против своего хозяина? Это не имеет смысла. Хотя...

Снег под ногами был влажным, а оттого сминался практически бесшумно. Ветер, бушевавший в городе, утих. Вокруг стояла оглушительная тишина. Точнее, торжественная тишина, будто лес набрал в грудь воздуха и ждал только условного сигнала.

И через каких-то сто метров от того места, где я вошел в лес, послышалась музыка. Точнее, я не знаю, когда зазвучала музыка. Вполне вероятно, что я слышал ее с того самого момента, когда выпрыгнул на дорогу, а может, лишь когда ступил под деревья. Но возможно, что она зазвучала буквально только что. В принципе, это было неважно, потому что музыка означала одно - сирена близко.

Я ускорил шаг, побежал, выскочил на поляну и замер, уронив рюкзак на землю.

Это была сцена из моего утреннего сна. Сирена сидела на задних кошачьих ногах, длинный хвост свивался кольцами вокруг нее, передние лапы-руки были сложены на груди, так похожей на грудь человеческой женщины, а небесно-синие глаза смотрели спокойно и по-матерински тепло. Ее почти безволосый живот был округлым с сильно выпирающим пупком.

У нее будет детеныш!

На трясущихся ногах я приблизился к ней и упал на колени.

– Прости меня, - по моим щекам потекли слезы.

Она вдруг опустилась на передние лапы, ее хвост со звонким свистом распрямился, а налитые груди качнулись на расстоянии моей вытянутой руки. А затем необычайно мягкие пальцы коснулись моей щеки в маске, а лошадиный рот как будто растянулся в улыбке.

– Я же говорил, что она не опасна, - раздался за моей спиной голос метрдотеля, но говорил он сейчас совсем не так, как в отеле.

Я повернулся к нему. Он стоял в десяти шагах правее меня, обнимая ствол березки, и по его щекам тоже текли слезы.

– Я не могу заставить Павла Григорьевича отказаться от этой затеи, - почти шепотом говорил коротышка, - но подумал, что вы... если бы вы отказались, он...

– Он бы вызвал кого-то другого, - мрачно закончил я.
– А этот другой убил бы и ее, и детеныша, и сказал бы, что в лесу был еще и единорог...

– Но вы же этого не сделаете?
– в голосе метрдотеля зазвенела мольба.

– Не сделаю, - я мотнул головой и снова посмотрел на сирену.

Она чуть склонила голову набок, будто понимая, о чем мы говорили.

– Ты ведь здесь не одна?
– спросил я.

Сирена кивнула.

– Вас здесь много?

Она снова кивнула.

– Вы смогли выжить, потому что держитесь все вместе, да?

Ее губы снова как будто растянулись в улыбке.

– И нам бы поучиться у вас, - я тоже улыбнулся и сорвал с лица маску.

Сирена дернулась, собираясь убежать, но потом вдруг кинулась ко мне, обняла мои плечи и прижала к себе. Мне оставалось лишь ответить на ее объятия. А в голове забилась мысль - они такие же, как мы! Они не дикие звери, не твари, они люди! Возможно, мутанты, возможно, результат каких-то экспериментов, но люди. Такие же как я или этот коротышка. Они смогли загнать нас в норы благодаря тому, что они вместе - защищают и спасают друг друга. А мы разбились по одному, ценим свои индивидуальности и свой комфорт. Мы ссоримся и ругаемся, убиваем друг друга, а они нет.

И от этой простой истины мне стало одновременно легко и гадко. Я понял, что возвращаться туда я не хочу. Не хочу работать в комиссариате, не хочу выполнять поручения этого Павла Григорьевича. Хочу остаться здесь, с ними. И пускай меня разорвет на части единорог, испепелит стая огненных крыс, отравит ядом мраморный паук - мне все равно. Я хочу остаться с ними.

– Я хочу к вам, - прошептал я в самое ухо сирены.

Она отшатнулась от меня, кивнула и протянула руку. Я улыбнулся, стянул перчатки и взял ее под локоть. Сирена фыркнула, повела ушами и свободной рукой указала на мой рюкзак. Я кивнул опрометью бросился к нему, схватил и тут заметил взгляд коротышки.