Тверской баскак. Том Пятый
Шрифт:
В моей голове это звучит так, будто я прям сейчас читаю чьи-то строки, и, глядя на свою весьма примитивно составленную карту, я удивленно качаю головой.
«Вот кто бы мне объяснил! Почему я помню этот и множество других когда-то прочитанных и совершенно ненужных мне историко-географических фактов, а не могу с полной уверенностью сказать, что я ел позавчера на завтрак».
Вернее, тут же поправляю себя, ненужных в той прошлой жизни, а вот сейчас проклюнувшихся как нельзя кстати. На моей карте городка Кобленц нет, ведь до сего дня этот город меня не интересовал, зато есть Кельн, Ахен и Трир. До них от места моего нынешнего лагеря отмечена дистанция со слов архиепископа Лаурелия. До Кельна две недели пешего пути,
Почему я смотрю сейчас на карту и вспоминаю далекий городок Кобленц? Да все по одной простой причине. Называется она река Рейн — самая полноводная и широкая река в Германии.
Тут память опять подбрасывает мне информацию.
«После того, как франки разрушили римский мост в районе будущего городка Кобленц, следующий мост на Рейне был построен лишь в середине девятнадцатого века».
О чем это говорит, подсказывать не надо. Если река режет западную Германию с юга на север на две половины, то мост на ней просто напрашивается. Напрашивается, а построен был только в девятнадцатом веке. Почему?! Да потому что широко, глубоко и очень сильное течение!
Почесав лоб смотрю на извилистую голубую линию на своей карте. Она идет от швейцарских Альп до Северного моря. План военной компании у меня был такой, переправиться через Рейн и встретить противника еще до того, как он войдет в Германию. Теперь же при детальном рассмотрении я вдруг понял, что план в первоначально-задуманном виде попросту невыполним, потому как построить наплавной мост через эту реку невозможно.
«Во всяком случае в нижнем течении! — Задумчиво представляю переправу на плотах и лодках и тут же отрицательно машу головой. — Нет, это растянется на недели, да и народу потонет немало».
Выдав самому себе это безапелляционное суждение, я возвращаюсь к городку Кобленц.
— Насколько я помню, он должен быть где-то южнее Кельна верст на сто. — Отмерив на карте это расстояние, ставлю там черную точку. — Примерно здесь!
Прикинув дистанцию от нынешнего положения, получаю около шестнадцати дней пути пешего марша.
— Ненамного больше, чем шагать прямо к Рейну, — глубокомысленно заявляю самому себе, — а проблем сразу насколько меньше! Наведем переправу сначала на этот самый остров Нидерверт, а оттуда уже на западный берег. Тогда никому в октябре купаться не придется!
Еще немного поразмыслив, прихожу к выводу, что противник, скорее всего, думает так же, как и я.
— Если Людовик хочет вторгнуться в Германию, то Рейн для него тоже серьезная проблема. Его полководцы знают этот район не хуже меня, а стало быть, должны повести войско туда, где можно будет переправится без потерь. — Тут память вновь возвращает меня к разрушенному римскому мосту, и я произношу с довольной улыбкой. — Туда, где когда-то уже стоял разрушенный франками мост через Рейн, то бишь, опять же в Кобленц!
Наморщив лоб, вспоминаю слова архиепископа Лаурелия.
«Король Франции собирает армию в районе Реймса и Намюра, а оттуда уже планирует двинуться по главному торговому тракту через Ардены».
Интересно было бы понять, как именно идет этот торговый путь.
«Намюр?! — Быстро пытаюсь вспомнить все, что я знаю об этом городе, дабы решить поставленную самому себе задачу. — Это юго-восточная Фландрия, откуда начинается путь через Ардены. Поэтому еще кто-то из Мировингов построил там крепость, как раз на стратегическом слиянии рек Самбры и Маас. На сегодняшний 1258 год здесь находится единственный мост через реку Маас».
Довольная улыбка вновь трогает мои губы.
«В таком случае получается интересная картина! Раз торговый путь через горы и в античные времена тоже начинался в Намюре, то самым разумным для римлян было построить мост через Рейн на конце этого маршрута. И раз я точно знаю, что римский мост когда-то стоял на месте городка
Кобленц, то выходит, что все дороги ведут в этот чертов городишко!»Довольный собой, откидываюсь на спинку кресла, ведь я только что, основываясь лишь на отрывочных знаниях и логике, предсказал движение противника, и значение сего факта трудно переоценить.
В этот момент слышу шаги за полотняной стенкой шатра и понимаю, что это, скорее всего, Петр Рябой, потому как сейчас время ежедневного доклада. Проходит еще пара мгновений, и, подтверждая мою догадку, в проеме полога появляется широкая фигура Петра.
— Дозволишь, господин консул?! — Он замер на пороге, и я приветливо взмахиваю рукой.
— Заходи!
Сдергивая с головы шапку, полковник делает пару шагов и останавливается. Не торопясь, привычным и степенным движением он разворачивает свиток и начинает читать.
— Первая бригада! В первой роте один боец скончался от поноса, трое в лазарете. Всего в роте восемьдесят три бойца.
Короткая пауза.
— Во второй роте. Трое после ранений в лазарете. Взводный Ермила Сыч скончался-таки. Не выходили! — Он тяжело вздохнул. — Всего в роте семьдесят девять бойцов.
— В третьей роте…
Это ежедневный отчет о состоянии и боеспособности моей армии. К моему величайшему сожалению, она и без боев каждый день теряет и теряет людей. Болезни косят не хуже железа. За полтора года похода армия усохла на десять-двенадцать процентов, и это меня огорчает, несмотря на то что это фантастически недосягаемый показатель для армий нынешнего времени. Я точно знаю, что у средневековых армии небоевые потери от болезней, голода и дезертирства могли составлять до половины личного состава, а то и больше. Ведь ни госпиталей, ни ухода за ранеными — ничего не было. Простая царапина могла окончиться смертью из-за заражения крови, а любой перелом калечил людей навсегда. Этот бич косил не только простых воинов, но и знатных сеньоров тоже. Лучший пример — это самый знаменитый король Англии Ричард Львиное Сердце, умерший от сепсиса, получив несмертельную рану стрелой в плечо.
А про жуткую антисанитарию и грязь армейских лагерей и говорить не приходится! Я не могу придумать чего-то сверхъестественного, но могу бороться хотя бы с этими проблемами. У меня за армией следует походный госпиталь, где ученики Иргиль довольно успешно справляются с простейшими ранениями и переломами. Первым делом чистят и дезинфицируют рану спиртом, а сами лекари моют и тщательно протирают руки тем же спиртом предотвращая развитие сепсиса. Опять же командирам приказано следить за бойцами, и любой заболевший немедленно изолируется от остальных. Одно только это уже революция по здешним меркам. Воду я требую кипятить, руки мыть, бороды и волосы стричь. По нужде только в специально отведенные места, отходы с кухни тут же закапываются за территорией лагеря. Раз в неделю баня! В общем борюсь с дизентерией всеми доступными средствами. Такие требования в моей армии с первых дней ее существования, и ветеранам они уже настолько въелись в кровь, что те требуют с новобранцев их выполнения, как нечто само собой разумеющееся и неподлежащее никакому сомнению. Тем более что народ не слепой и результат видит. Вон тот же тумен Абукана! Его перед походом на север доукомплектовали, так он за эти полгода вновь усох на четверть, и это без серьезных боев.
Думая о своем, на автомате слушаю Петра, а тот все перечисляет.
— Шестая бригада, первая рота! В лазарете один. Всего в строю восемьдесят пять бойцов.
Наконец он заканчивает, и я про себя подвожу неутешительный итог.
«На сегодня в полку Петра Рябого три тысячи пятьдесят семь человек, то бишь вместо шести бригад осталось всего пять. В роте громобоев вместо двухсот сто пятьдесят два, а про разведку и говорить не приходится. После ухода Соболя из трехсот всадников в строю лишь сто девяносто восемь».