Тверской баскак. Том Пятый

Оторвав глаза от текста, усмехаюсь, понимая, кому именно Белла обязан столь ужасным разгромом.

«Значит таки Бурундай разыграл козырную карту по имени Ростислав Михайлович! И это всем нам на будущее урок — не доверяй тому, кто уже единожды предал!»

Вновь возвращаюсь к посланию и читаю.

«Всю Венгрию предали огню и мечу! Бурундай не забыл неудач прошлого похода и был безжалостен. Будапешт грабили три дня и не оставили там ни единого целого дома, и не единого живого жителя. Оттуда двинулись на Италию, где первое сопротивление нам оказал Милан. Осада была долгой, на этот город потратили почти весь огненный наряд. Город взяли только через два меся к концу июля. За сопротивление Бурундай приказал жителей города не щадить, и, скажу честно, мало кому из горожан удалось выжить. От Милана двинулись на юг почти без сопротивления и встали только под городом Равенна. Из экономии огненного наряда осада пошла тяжело, и Бурундай оставил меня и тумен Балакана осаждать город, а сам повел войско дальше, распустив его широкой облавой. На сем оканчиваю сие письмо, ибо новостей боле не имею!»

Подкрутив фитиль лампы, добавляю света.

«Значит, заряды и порох у Эрика на исходе!»

Этот момент для меня наиболее важный. Успехи Бурундая мне почти не интересы, а вот то, что Хансен так нерачительно израсходовал весь боезапас, серьезно печалит. Исходя из длительности технологического цикла и протяженности коммуникаций, ожидать следующей поставки можно не раньше зимы, о чем я и предупреждал датчанина.

«Видать не дошло!» — В сердцах крою Эрика, хотя и признаю, условия у него не из простых. Бурундай мастак подставить союзные войска под самые тяжелые удары.

«Ладно! — Откладываю письмо датчанина. — Надо будет отписать Эрику, чтобы теперь был вдвойне осторожен. Пусть не тратит все на врагов и держит хоть маломальский запас для „друзей“. Поход скоро может завершится совсем не так, как ожидает Бурундай. Для захвата власти в Золотом Сарае Берке понадобятся воины, и он постарается увести с собой как можно больше. Два тумена как минимум, а может и еще кого сагитирует. Тогда Бурундаю не видать последнего моря, как своих ушей. Зная старика, могу с уверенностью сказать, что он сильно расстроится. А когда он злится, от него можно ждать, чего угодно! На кого-то же надо будет выплеснуть негатив. Решит, к примеру, что огненный наряд должен служить Великому хану, а для каких-то там уруссов это слишком большая роскошь. На полный разрыв пойдет вряд ли, а вот по-тихому прибрать к рукам обязательно попытается. На этот случай запасец Хансену, ох как, пригодится!»

Часть 2 Глава 10

Середина сентября 1258 года

Отложив в сторону письмо датчанина, срезаю печать с другого свитка. Раскручиваю и сразу вижу, это письмо от Куранбасы. Не спутаешь! Ровные каллиграфические строки, написанные профессиональным писцом, говорят сами за себя.

'Великому консулу Твери от верного слуги его Куранбасы. Писано в городе Луцк в середине месяца Серпеня 6766 года от сотворения мира.

Не удивляйся, господин мой, что я забрался так далеко на Волынь, но по-другому ныне никак. Баскак, Юлай-бек в Киеве, пронюхал, паскуда, о моем интересе и всюду сует мне палки в колеса. Людишек везде своих разослал, и те полон норовят скупить поперед меня, а потом мне же и продать, задрав цену до небес. Я на происки их не ведусь, так он, паразит жадный, готов пленников голодом заморить, лишь бы гроша ломаного не уступить. Потому собрал я своих, и двинули мы из Киева дальше на запад. Остановились в Луцке, ибо князя Романа ныне нет в городе, а с боярами местными я уговорился. Обещал им, что пока я в городе, они беспредела монгольского не увидят. Ибо страдает народ сильно! Степные отряды идут через город как на запад, так и на восток. В одну сторону еще голодные до добычи и потому злые, а в другую раненые да больные и тож не подарок. Я же торжище за предел города вынес, за что горожане мне земно поклонились. Всем так лучше, и я со своей торговлей для всех полезен, одним продаю фураж, одежу и оружье, а у других скупаю полон, что им в обузу, да добычу разную. Поток большой идет, и, подумав, я вскоре там же и караван-сарай поставил. Отдохнуть с дороги путникам надоть. Коням отдых дать, самим поесть-попить, а там и сыграть в кости али в шиш-беш. Опять же кумыс, вино, девки гулящие и со всего в казну твою, консул, течет ручей денежный. За те три месяца, кои я здесь, под стенами Луцка стою, тута еще один степной город из юрт вырос. Народец все больше шальной да и оружный, но порядок пока удается держать. Ибо всем выгодно, чтоб торг и постоялый двор стояли, тож и пайзца Бурундая, что ты мне передал, в том тоже немалую помощь сыграла. Желающие перья мне пощипать все ж находятся, но пока я справляюсь, ибо их единицы, и старшины монгольские беспредел не поддерживают. Понимают черти, что тоды некому будет продать лишнее и купить что требуется. Потому до сих пор и уберег господь от беды, да и я не дурак, стараюсь казной не светить, и оборону крепкую держать. Дабы каждому было ясно, легко мои денежки никому не дадутся. Ко всему купленных людишек не коплю, а с первой же оказией отсылаю вкруг Киева, через Туров и Стародуб, на Брянск, Тулу и дальше на Тверь'.

Откладываю длиннющее письмо Куранбасы, ибо уже ясно, что по большому счету у того все в порядке, а про то, как он справился с бесчисленным множеством проблем, я почитаю потом, когда будет побольше времени.

Из двух оставшихся свитков беру тот, что с полковой печатью Ерша. Второй — от Остраты из Твери, и его оставляю напоследок.

Ерш, как обычно, краток.

«Довожу до твоего сведения, господин консул, что к середине Березня я все еще под Ревелем. Зимой без огненного наряда осада шла тяжко и медленно. К тому же эсты местные подняли мятеж, и пришлось отряжать отряд обратно к Дерпту, дабы поучить неразумных порядку. Монголы тож с нами ходили, и эстов этих посекли во множестве. После того те угомонились, и дань провиантом стали нам уплачивать. Ордынцы, правда, на месяц Сечень от города отошли. Темник их, Кули, сказал, что городишка этот, Ревель, нищий и не стоит того, чтобы на ветру всю зиму жопу морозить. Я ему не указ, потому ничего не сказал. Ушел и ушел, без него справимся, ибо я помню, что ты приказывал город этот непременно взять. Где монголы ныне, точно сказать не могу. По слухам, где-то в районе Вильно али аж в Новогрудке. К счастью, вчера по последнему зимнику пришел обоз из Твери с порохом, зарядами, а самое главное с ракетами. Теперь осада пойдет бойчее. Поджарим чертовых данов, как следует! Через неделю-другую уж точно выкурю чертей этих из их каменного гнезда».

Немного разочарованно загибаю пальцы.

«Декабрь, январь, февраль, март! Это что ж, Ерш торчит под Ревелем уже четыре месяца, а город еще не взят. Плохо! — Озабоченно наморщив лоб, смотрю еще раз на дату письма. — Получается, он отправил гонца аж в середине марта, а я получил только сейчас в сентябре. С такой оперативностью каши не сваришь!»

Злюсь, но понимаю, что ничего поделать тут невозможно. Ерш командир хороший и делает что может, и даже больше! Датчане тоже вояки знатные, без пушек и ракет их из крепости не выкуришь. А с письмом вышло, скорее всего, так. Ерш отправлял гонца в Тверь, так как не знал, где я был на тот момент. В Твери, видать, шибко не суетились, не до того им было, и Острата отправил послание Ратиши только заодно со своим.

«Судя по тому, что письма пришли все вместе, — окончательно понимаю схему движения, — Острата тоже не знал, куда слать гонца, и отправил того в Киев к Куранбасе. Тот же, получив послания, подумал, что ему самому не след отставать от других, и процесс затянулся еще на то время, пока половец надиктует свое донесение. Как результат, я получил все послания разом и только сейчас!»

Пообещав устроить всем хорошую взбучку по возвращении, разворачиваю свиток из Твери и, посмотрев на дату, ворчу.

«Ну вот, все как я и думал! Писано в июле месяце!»

Острата начал, как водится, издалека и со всей боярской степенностью.

«Зима прошла без больших бед и пожаров. На зимнюю ярмарку загорелась было кузнечная слобода, но заметили вовремя и всем миром отстояли город. И хоть слобода выгорела почти вся, народ тверской с благодарностью вспоминал тебя, консул, за вышки пожарные и команды, что по первому звону колокола на пожар мчат».

Быстро пробегаю глазами уже ставшие обыденными городские проблемы и ищу новости о идущих с Европы пленниках. Вскоре нахожу и читаю.

«От Куранбасы много невольных людей идет, и всем, как ты и указывал, здесь на Твери говорится, что срок их полона десять лет, а дальше уж их воля. Захотят, так к себе на запад могут воротиться, а нет, так могут и доле на Твери остаться. Опять же, как ты и велел, всех полоняников мои люди сортируют и направляют по умениям их. Кузнецов и рудознатцев по большей части оставляют в Туле. Мастеров из Богемии, что со стеклом и глиной знакомы, всех распределяют либо на новый Божедомский стекольный заводик, что в Клину ты поставил, либо на фарфоровую Мануфактуру, что в Вышнем Волоке. Тех, кто по камню ремесло знает, в Твери за зиму много прибыло. Открыли еще один новый заводик по кирпичу и черепице на левом берегу, так что уже по весне цена на них упала значительно, и народец с кузнечной слободы, что погорел этой зимой, уже по новому закону все крыши тока черепицей глиняной покрыл. Крестьянского люда до Твери мало гонют, их по большей части Куранбаса в новых землях оставляет, что на Брянщине и Курщине. В тех, что ты у Брянского князя Романа, выморочил».

Усмехнувшись, вспоминаю, что это мое указание. Курские и южно-брянские земли как нельзя подходят под посадки сахарной свеклы и подсолнечника. Сахар и подсолнечное масло ныне в большой цене, что в Азии, что в Европе, и если Орда мне доступ к пряностям и арабскому золоту перекроет, то уж с этим товаром я все равно все рынки завоюю.

Настроение у меня было приподнялось, но чем дольше я читаю письмо Остраты, тем все больше и больше оно начинает портиться вновь.

«Как ты знаешь, нынешний год — это год очередных выборов консула Союза, и поначалу, как мы и уговаривались, я запросил их переноса из-за твоего отсутствия. Всем князьям отписал, и все ответили пониманием и уверениями, что не будут настаивать на проведении выборов. И тут, признаю, мой грех! Поверил на слово этим лживым собакам, а они развели меня, как дитя. Едва палата князей собралась по зиме, и я объявил о переносе выборов, как Глеб Ростиславич Смоленский поднялся и в отказ. Мол и что с того, что прежнего консула в Твери нет. Это выборам не помеха. Ежели его изберут, то и дальше править останется, а ежели нет, то по приезду дела передаст новоизбранному консулу, и весь тут сказ. Я аж обомлел от такого коварства. Очухался и давай совестить князей, мол нехорошо, вы все слово давали, да и Иван Фрязин за всех за вас ныне воюет. Князья меня выслушали. Кто глаза отводил, а кто и нет. В общем проголосовали, и из восемнадцати князей десять подняли руку за выборы. И Константин Полоцкий, коего ты облагодетельствовал, поднял, и Михаил Черниговский, коему ты стол отцов вернул, тож. В общем, я их всех переписал, дабы в будущем ты знал, кто из них способен тебе нож в спину воткнуть».

Вот тебе раз! Захотелось вдруг заорать вслух. А почему же ты, друг мой Острата, пишешь об этом только сейчас. Уж не сам ли ты в этом заговоре состоял?!

С трудом сдерживаю эмоции и читаю дальше.

«Ладно! Сказал я им тогда. Ваше слово не последнее в Союзе, посмотрим, что скажет Земский собор! На зиму, как известно, собор не сбирается, и приезжают не все депутаты, а тока выборные от городов. Это оказалось, с твоей стороны Фрязин, большим недоглядом. Почти все посланники княжеских городов с рук княжих едят и в рот им смотрят, а наших новых городков немного еще. Так что с тридцати посланцев за перенос выборов проголосовали токма девять. Тверская дума, глядя на это безобразие, тож от рук отбилась и на поводу у Якуна с Луготой пошла. За малым большинством, но за выборы консула в этом году таки проголосовала. Тут винюсь перед тобой за то, что сразу не известил. Честно скажу, труса я малость спраздновал, показалось мне на миг, что все рухнуло и власть уплывает из-под носа. Испугался, что не справлюсь и подведу тебя и доверие твое высокое не смогу с честью вынести. Хотел даже сам к тебе ехать виниться и прощения просить, а потом передумал. Я это допустил, — сказал я сам себе, — мне и исправлять!»