Творчество Лесной Мавки

Сирень

Когда оживает надежда, глядит ясноглазый день, все улицы пенной речкой захлестывает сирень. И травы на пепелищах, и старый уходит страх, и кто-то наивный ищет звезду о пяти лепестках.

Рожь

На полях чужих васильки во ржи, белокрылый аист над землей кружит. И на поле моем рожь колосится, и земная радость нам снится. А когда дозреет рожь-матушка и тяжелой к земле склонится — дитя наше на свет родится.

Материнка

Молитва матери — сильнее гибели. Мать свет затеплила в далекой горнице, почти ослепшая от лютой полночи — а сын твой на земле не ждал уж помощи. Слова отчаянья с мольбой-надеждою пусть обратит заря в цветы заветные. У края пропасти — последней помощью… Молитва матери — сильнее гибели.

Шиповник

Царапнется в руку шиповник, как будто бы просит: живи. Напомнит — ты к жизни прикован молитвенной силой любви. И битые стужею ветви несмело протянет к тебе шиповник — попутчик верный в людской непростой судьбе. Пускай наша участь жестока, судьба всегда западня. Шиповник у сумрачных окон тебе напомнит меня. Когда от памяти больно — как ангел погибшей любви, царапнется в сердце шиповник, как будто бы просит: живи.

Зверобой (Заворожи-кровь)

На звериной тропе следы, отсвет в кровь. Милосердны встали цветы — зверобой. Раны на теле зверя залижет заря. Лютую злобу людскую примет земля. Кто на живое зарится, прицел раскален злобой… Детской ладошкой застится солнечный зверобой. Рану — зверя ли, воина — травы заговорят. Без меры палящей боли принимает земля.

Подсолнух

Раскрой ладони, солнечный цветок, и покажи мне путь туда, где солнце, где у людей закон не так жесток, где Каину спасение дается. Я много лет иду из темноты и верю в горний свет, и верю в чудо. Подсолнух милый, древний страж зари, не предавай, как предавали люди.

Одолень-трава

Если в окнах твоих темно, если в доме твоем беда — на слепом снегу под окном расцветет одолень-трава. Земля-матушка, отпусти расцвести и сгореть не в срок на каменьях людских дорог, нераскаянного спасти. Помогу отвести беду, научу одолеть судьбу. Дам ключи от семи замков, от семи твоих лютых бед. Сам себе, как Каин, чужой. Сильный был, да ранен душой. Не тужи, молодой король. Успокою тревогу-боль, отведу людскую злобУ — изойду мольбой на снегу. Отойди от бездны, душа жива! Щит и меч тебе — одолень-трава. Я тебя от ночи уберегу, силу всю отдам — одолей судьбу. Не жалей, что было, да вперед смотри. Кровью в небеса — первый луч зари. Оглянешься теперь, а цветка уж нет, только крестик на снегу, ровно птичий след.

Гроздь рябины

Над дальним яром горькая, поздняя сердце пронзает рябина к осени. Алою нитью — грусть журавлиная… Похороните в бусах рябиновых!

Вербена

Есть в лугах трава — будто волчий след. Про нее молва, что хранит от бед. От людской злобЫ, от лихой судьбы, от шальной стрелы. Только нет травы, силы нет земной — душу мне сберечь от себя самой. Не свернуть с пути, с каждым днем больней вдоль обрыва гнать золотых коней…

Барвинок

У цветка поминального ласковый взгляд. Зацепился за жизнь, а корни дрожат там, где в жилах земли бродит темная боль, где окончились счеты с упрямой судьбой. Я к цветку припадаю с безумной мольбой: забери меня в черную землю с собой, отпусти меня в дикое небо — домой. На земле неприютно, нет мне дальше пути, те, кого я любила, у корней твоих спят. За оградой суровой меня приюти… У цветка поминального ласковый взгляд.

Горец змеиный

За жизнь непокорно, правы ль, не правы, цепляются корни змеиной травы. Я гадина людям, змеища и тварь, так хлещут, чтоб хлынула кровь-киноварь. Но я выживаю, палима молвой. Приду я лечиться змеиной травой. И гибкая змейка с отливом в медь вкруг рук обовьется, в глаза мои взглядом вопьется и шепчет: не дай умереть живой и кричащей душе своей. Ведь Бог прощает и зверей, и змей. Но я не змея. Не встану с колен у подножья креста. Я зла никому не желаю, дорога моя проста. Я не предатель — душа чиста. От ненависти, от горькой молвы поможет ли — шелест змеиной травы?

Медуница (Жалость-трава)

Куда ни одна не доходит тропа — там раненый ангел на травы упал. Под сердцем осколок людского свинца. Расколотым куполом — небеса. Но беда забудется, простится. Силой жизни, тайною земной там, где крылья стали тихою землей, ласковая встала медуница.

Ночная фиалка

Цветы ночные боятся солнца, и слепнут в полдень. Они таятся от чьих-то жадных, бесстыжих взглядов. Ключи земные — июньской ночью пречистым звездам они открыты. Но гнутся болью к земле холодной под тяжкой ношей клеветы, раздора — «цветут, мол, ночью, значит, от беса»… Вот так же люди смешать сумели любви святыню с грехом звериным. Ключи земные — они открыты тому, кто любит, тому, кто верит.

Страстоцвет

Страстоцвет — библейский цветок; по одному из преданий, посвящен Магдалине

Цветами, как криком, исходит земля… Сын Божий воскреснет, прольется заря. Ты грешную помнишь, упавшую ниц… Любовь сильнее гробовых темниц.

Сон-трава

Прошло косы острие по сердцу, по нервам вен. Плоть, срезанную живьем, косивший не пожалел. Душистая сон-трава роняет свои покрова — как взгляд пресветлый потух… Какую нежность таит пьянящий, чуть сладкий дух. Роса — что капля крови у губ, жарчее огня… Я помню, как сон-трава ласкалась ко мне на заре, все боли мои взяла, отбросила в землю грех. И лег туман, как покров на плечи грустных лугов. И озеро стлалось у ног, не помня полночных тревог. Рассвет мерцал, как алтарь…

Лесной колокольчик

Звоны Китежа с луга ближнего принесла заря лебединая. Колокольный звон роковых времен сбереги, земля покаянная. …Купола горят, как святой алтарь. Но хохочет враг у непрочных стен. Дрогнул город-царь, да не сдался в плен. Расступись, земля! Озеро, нахлынь! Над водой грустят ива да полынь… …Колокольный звон, звон серебряный подхватили цветы-колокольчики, и печальный сказ из глубин земли через все века оживить смогли…

Камнеломка

К живым хочу. К зовущим голосам и теплым ласковым рукам. Землей придавлена — молчу. Упрямо пробиваю тьму, и мерзлый лед, и колкий дерн, всю тяжесть каменной земли. Здесь забывается, что жизнь зачата на крови и лжи и нас не ждет…

Оленья трава

Сквозь сумраки древней чащи рассвета купол горит. Выходит олень светлоглазый пригубить родник зари. Но вздрогнули чуткие травы и пронзенная болью земля. В просвете рощи — лукавый свинцовый прищур ружья. Беги, олень озаренный, туда, где рассвет далек, туда, где тропы звериные не встретят людских дорог. След теплый его скрывая, бросаясь в пасти борзым, бьется трава живая, горька в изломе, как дым…