Творец Заклинаний

«Татуировки. Что-то происходит с татуировками…» Инстинктивно я попытался поднять руки, но не сумел. Несмотря на туман в голове, я ухитрился крикнуть, зовя родителей, заставил себя открыть глаза. И вот тогда все стало еще хуже.

Теперь я был не в комнате матери, а в кабинете отца. Лежал на столе, привязанный к нему за лодыжки и запястья прочными кожаными ремнями. Отец стоял надо мной. Одной рукой он упирался мне в грудь, а другой — прижимал что-то острое к моему предплечью.

— Отец? Что ты делаешь? Почему так больно?

Он не ответил, просто отодвинул иглу. Окунул ее в небольшой металлический котелок, стоявший на раскаленной жаровне. Когда отец вновь вынул иглу, на ее кончике повисла капля жидкого серебра. Тогда я увидел и другие котелки на других жаровнях. Все наполнены разными расплавленными металлами. Медь, золото, железо… Металлические краски. Их использовали для нанесения татуировок детям джен-теп, чтобы связать их с глобальными силами магии. Но, глянув на свою руку, я увидел, что татуировку жара покрывают перевернутые сигиллы — темные и уродливые. Их назначение — навсегда разорвать мою связь с магией жара. Магией огня, молний, энергии…

— Отец, прошу, не надо! Не уничтожай татуировки!

Когда татуировки наносят ребенку, используется совсем немного краски: едва можно рассмотреть каплю на игле. Но отец использовал больше, гораздо больше. Он делал со мной то, чем угрожал Шелле: блокировал татуировки навсегда. После того как он закончит, я никогда больше не сумею использовать магию своего народа, даже самые примитивные чары, которые и ше-теп способны сотворить в оазисе. С тем же успехом отец мог отрезать мне руки или вырвать глаза.

— Не надо, отец! — умолял я. — Пожалуйста! Я сделаю все, что ты скажешь, только не…

— Спокойнее, Келлен, — сказал он и снова прижал иглу к моей руке. Я закричал.

Переведя дыхание, я позвал мать. У Бене-маат было доброе сердце, и она любила меня и Шеллу больше всех на свете. Она заставит Ке-хеопса опомниться.

— Ты должен довериться отцу, — сказала мать.

Оказывается, она была здесь, в комнате. Я почувствовал, как ее руки стискивают мою голову, оттягивая ее назад и прижимая затылок к твердой поверхности стола. Мать не собиралась спасать меня. Она помогала отцу.

— Должен быть другой способ! — не унимался я. — Пожалуйста! Просто попытайтесь…

— Мы уже перепробовали все, — ответил отец. — С самого твоего детства мы…

— Ке-хеопс, — сказала мать.

Она не договорила. Слова утонули в рыданиях. Ее слезы падали мне на лоб, одна за другой, а отец тем временем методично погружал иглу в металлическую краску и втыкал ее мне в предплечье.

— Ты мой сын, — сказал он. Эти слова звучали как признание в преступлении. — И моя ответственность.

Родители солгали мне. Внушили, будто есть надежда, усыпили мою бдительность — чтобы опоить зельем и без помех привязать к столу. Никакие мои слова, никакие разумные аргументы, никакие мольбы и вопли не свернут их с пути. Отец отберет мою магию навсегда.

— Да! Я твой сын! — заорал я, безнадежно пытаясь вырваться из пут. — Как ты можешь творить такое с собственным сыном?! Почему ты не…

Я осекся. На миг я словно бы снова перенесся в домик Мере-сан и услышал ее слова: «Не задавай вопросы, на которые и так знаешь ответ».

Жизнь разваливалась на куски, дробилась и рассыпалась осколками, которые уже не собрать и не склеить. Сколько раз я сидел в этой комнате, пока родители творили надо мной заклинания, уверяя, что спасут мою магию! Сколько раз мать проводила кончиком пальца вокруг моей левой глазницы — всегда левой, — ободряюще глядя на меня и словно говоря: «Все будет в порядке».

— Вы знали, — сказал я. — Знали, что однажды мной завладеет Черная Тень. Вы говорили, будто пытаетесь мне помочь, развить мои магические способности… Но это было не так, да? Вы ослабляли их.

Мать попыталась удержать мою руку. Я стиснул кулак.

— Это из-за твоей бабушки, — сказала она.

— Я унаследовал от нее болезнь? Но почему я? Почему не…

— Нет, не унаследовал, — проговорил отец. — Когда ты был ребенком, мы застали мою мать в этой комнате. С тобой. Она взяла одну из моих игл, погружала ее в отметины возле своего глаза и рисовала знаки пустоты. Она…

Отец замолчал, не в силах произнести слова, которые легко дались мне:

— Бабушка привязала ко мне тень.

Никто не возразил.

— Она, наверное, ненавидела меня.

— Серентия любила тебя, Келлен, — сказала мать. — Но она потеряла рассудок. Отец увидел, как она стоит над тобой, нанося на твою кожу краску тени…

Отец покачал головой.

— Я думал, что вовремя остановил ее. Думал, что успел тебя спасти.

Мать нежно коснулась его руки. Увидев этот ласковый жест, я почувствовал себя еще более слабым и одиноким.

— Были признаки, — сказала она мне. — Даже в твоем детстве я иногда видела, как вокруг твоего глаза проступают отметины. Мы думали, что магия тени подпитывается остальными шестью. И надеялись, что подавляя твою силу, мы сумеем уморить болезнь. Сперва вроде бы это действовало. Мы не понимали…

— Что ошибаемся, — докончил отец. Его голос был таким же спокойным и уверенным, как и всегда.

— Вы просто замаскировали симптомы, да? — спросил я, не ожидая, впрочем, ответа. — Ослабляя мою магию, вы позволили болезни развиться гораздо быстрее. Вы забирали мою жизнь, мало-помалу, а теперь…

— У нас не было выбора! — рявкнул отец. Впервые хладнокровие изменило ему. Впрочем, он не перестал втыкать в меня иглы. — Мы не знали, может ли болезнь перейти на других. Если бы Шелла…

Вот оно. Ну конечно! Шелла. Надежда семьи. Самый многообещающий маг нашего рода. Разумеется, ее следовало защитить.

— Вы любите ее… — сказал я.

Отец окончательно разъярился.

— Я делаю то, что правильно для семьи! Для дома! Для джен-теп! Если Черная Тень заберет тебя целиком, а твоя магия восстановится, ты станешь угрозой для клана, как моя мать. Я не могу допустить, чтобы это случилось! Я не позволю этому случиться… — Он влил очередную каплю краски мне под кожу. Даже сейчас, когда отец был в ярости, его движения оставались осторожными и точными. Все под контролем.

Мне в голову пришла мысль. Слабый проблеск надежды. Идея, за которую хватаешься в исступлении — когда разум не желает понимать, что все уже кончено.