Творение. История искусства с самого начала
Шрифт:
Эта реакция нашла свое выражение в одном прославленном письме. В своей «Апологии к Гиллельму», обличительном тексте 1125 года, цистерцианский аббат Бернар Клервосский, критик и соперник Петра Достопочтенного, аббата Клюни, блестяще расправился с фантастическими резными украшениями, типичными для клюнийской архитектуры:
… в тиши монастыря, перед глазами братьев во время их чтения — что здесь делает эта нелепая уродина, этот изумительный образчик безобразной красоты и одновременно прекрасного безобразия? Что делают здесь эти мерзкие обезьяны? Лютые львы? Уродливые центавры? Эти твари, полулюди-полузвери? <…> Вон там — животное с передом коня и задом козла; а тут тварь с рогом на лбу и лошадиным телом. Повсюду такое обилие и потрясающее разнообразие противоречивых форм, что по мрамору читать интереснее, чем по книге, и можно провести весь день, разглядывая каждое из этих чудищ, вместо того чтобы размышлять о Законе Божьем. Боже милостивый! Коль не стыдитесь этой бессмыслицы, то хотя бы подумайте о расходах! [208]
208
Rudolph C. The ‘Things of Greater Importance’: Bernard of Clairvaux’s ‘Apologia’ and the Medieval Attitude toward Art. Philadelphia, PA, 1990. P. 106; Rudolph C. Bernard of Clairvaux’s Apologia as a description of Cluny, and the controversy over monastic art // Gesta. Vol. 27. Current Studies on Cluny. 1988. P. 125–132.
Бернар
Истоки этой новой архитектуры света можно свести к энтузиазму одного человека, аббата парижского монастыря Сен-Дени Сугерия. Это был честолюбивый и одаренный человек, пользовавшийся доверием французских королей и игравший важную роль в политической жизни своего времени. В 1137 году он начал расширять построенную еще при Каролингах церковь Сен-Дени — одно из старейших и почтенных аббатств во Франции, тесно связанное с французской королевской семьей [209] . Церковь остро нуждалась в ремонте, кроме того, требовалось как-то изменить ее, чтобы приспособить к постоянно увеличивающемуся потоку паломников, прибывающих в аббатство Сен-Дени поклониться реликвиям, среди которых был даже гвоздь предположительно из Креста Господня. На фасаде с западной стороны под двумя башнями {19} были построены три больших портала с массивными бронзовыми дверьми, обрамленными каменными рельефами, на которых были изображены цари и царицы из Ветхого Завета. Порталы соответствовали трем продольным нефам. На центральном тимпане располагалась картина Страшного суда, подобная той, что была на соборе в Отёне, а выше над ним — большое круглое окно-роза, похожее на колесо, с цветными стеклами. Появление в аббатстве Сен-Дени цветных витражей определило облик всей западной церковной архитектуры. Цветное стекло применялось еще в англосаксонских церквах с VII века, но особенно удачно оно было использовано в начале XII века при перестройке Кентерберийского собора после завоевания Англии норманнами. Яркие цветные сполохи на каменных стенах напоминали раннехристианские мозаики. Но именно в Сен-Дени весь интерьер церкви оказался впервые пронизан цветными лучами.
209
Grant L. Abbot Suger of St-Denis: Church and State in Early Twelfth-Century France. London and New York, 1998.
Амбулаторий аббатской церкви Сен-Дени, Париж. Около 1140–1144
Самым удивительным элементом замысла Сугерия была алтарная часть — на возвышении располагалась рака с мощами святого Дионисия, вокруг которой шел обход, так называемый амбулаторий, ведущий в семь расходящихся от него капелл. Апсида традиционно представляла собой округлый объем на восточном конце здания — так было и в старых римских базиликах, и в недавно возведенных аббатских церквах, например, в Клюни, — Сугерий же превратил ее в нечто гораздо более эффектное: каменные арки обхода выстраивались в аркаду, от которой полукругом расходились капеллы, включенные в основной объем здания. Получился сложноустроенный интерьер с постоянно меняющимися перспективами. Витражные окна придавали пространству вокруг алтаря ощущение волшебной струящейся атмосферы, а их глубокие оттенки создавали ощущение, будто стены инкрустированы сапфирами, изумрудами и рубинами. Чудесный свет, льющий сквозь цветные витражи и наполняющий интерьер церкви красотой, формировал идеальную атмосферу для священных реликвий, хранящихся в алтаре, и королевских гробниц в расположенной внизу крипте. Сугерий наполнил свое аббатство сокровищами, превратив его в хранилище роскоши и богатств, способное поспорить даже с собором Святой Софии.
Сугерию хотелось вернуть славу Древнего Рима, однако это желание привело его не к заимствованию, а к созданию стиля, впервые по-настоящему порвавшего с античной архитектурой. Этот стиль, называвшийся в то время просто «французским» (и лишь несколько веков спустя нареченный «готическим»), стал символом света разума, распространяемого крупными университетами и школами, основанными в начале XII века. Тогда возник новый виток возрождения интереса к классическим авторам: Плинию, Цицерону и Платону, — а также доверия к рациональному доводу, в особенности звучавшему из уст Пьера Абеляра, который привлекал толпы последователей своими философскими и теологическими аргументами, а также прославился трагической историей любви со своей ученицей, Элоизой д’Аржантей, которую он учил древним языкам. Абеляр и Элоиза участвовали в возрождении наук, по крайней мере, в том, что касается сохранения и перевода древних арабских авторов, а также их передачи в Европу через Испанию. «Каждое существо, видимое или невидимое, — писал Сугерий, — есть свет, вызываемый к жизни Отцом всякого света. <…> Этот камень или тот кусочек дерева для меня свет. <…> Когда я различаю все эти и подобные вещи в этом камне, они становятся светом для меня, иначе говоря, они заливают меня светом знания» [210] . Утонченная, но в то же время более расплывчатая и поэтичная формулировка теории о том, что глаз воспринимает, а не излучает свет, находится в центре «Книги оптики» Ибн аль-Хайсама. Любой, кто хочет наблюдать и понимать природу, должен знать эту книгу, потому что в ней содержится учение о зрительном восприятии, начиная от зеркал и заканчивая радугой, — утверждал один из авторов «Романа о розе», великой поэмы о куртуазной любви, написанной в эпоху, когда на протяжении ста лет среди пейзажей вырастали огромные
готические соборы [211] .210
Панофский Э. Аббат Сюжер и аббатство Сен-Дени / пер. А. Панасьева // Богословие в культуре Средневековья. Киев, 1992. С 79–118.
211
Роман о розе. Средневековая аллегорическая поэма / Гильом де Лоррис, Жан де Мен / пер. И. Смирновой. М., 2007.
Юдифь (в центре). Северный портал Шартрского собора. Начало XIII в.
Издалека эта новая архитектура света сначала представлялась паломнику громадной тенью, призрачным силуэтом, маячившим на горизонте и доселе невиданным. Две высоченных башни собора в Шартре, на удивление быстро перестроенного после пожара около 1200 года, возвышались над основной громадой церкви, виднеясь издалека. Но еще более потрясающий вид открывался путнику, когда он подходил к дверям собора.
Каменные фигуры, установленные на столбах вокруг каждого из трех порталов фронтона, а также вокруг северного и южного порталов, являли собой незабываемое зрелище. Образ женщины с длинными косами у западного портала словно навеян классической архитектурой: вытянутые, тонкие складки ее одежды напоминают желобки классической колонны. Тем не менее она полна ощущения жизни — той жизни, которую наблюдал вокруг себя скульптор: эту благородную даму вполне можно представить себе в повозке, громыхающей по грязным улицам города XII века. Другая женская статуя на более темном южном портале, вероятно, изображает библейскую Юдифь, и это одно из прекраснейших женских изображений в камне со времен античности. Ее тонкая фигура слегка повернута, а руки бережно прижимают к груди свиток. Она пристально смотрит вперед, и этот взгляд светится умом и любовью — пусть это и сложно связать с совершенным ею жестоким убийством ассирийского полководца Олоферна.
Войдя в собор, человек внезапно попадал в совершенно иной мир взмывающих ввысь колонн и невесомых стен, в интерьер, утопающий в свете, льющемся через окна, которые парили где-то наверху по тьме. Если в цистерцианских церквах окна были серыми (бесцветными) из-за отказа от любых витражей (витражи казались слишком радостными, слишком «клюнийскими»), окна собора в Шартре были полны самых сочных цветов, в особенности выделялся глубокий синий — цвет безоблачного летнего неба. Под огромным окном-розой (на западном фасаде) три больших витража были заполнены картинами из жизни Христа, сложенными из кусочков цветного стекла, вырезанного и вставленного в оловянный каркас. Шартрский собор — один из немногих готических соборов Франции, сохранивший свое остекление. Сегодня это самый большой ансамбль витражей своей эпохи. Однако для большинства людей, особенно для тех, у кого плохое зрение, детали этих картин было невозможно разглядеть, находясь в церкви. Но это нисколько не портило впечатления — общий эффект действия цветного света был ошеломительным.
Через несколько лет после постройки Шартрского собора архитектура света произвела одно из величайших своих творений. При входе в Амьенский собор, самый большой во Франции, первое впечатление, будто вас затягивает в огромной коридор: длинное (118 м), вытянутое вверх (42,3 м) пространство, которое ведет вас прямо к ярко освещенному алтарю [212] . Проходя через главный или один из двух боковых нефов, вы видите, как эффектно раскрывается перед вами интерьер: одновременно вперед, ввысь и в стороны. Нижнюю половину среднего нефа занимает высокая (18 м) продольная аркада, верхняя же половина состоит из пояса малых арок (трифориев), над которыми расположены высокие четырехчастные окна из ослепительного света. Нефы ведут к раскрывающемуся в стороны широкому трансепту (тоже трехнефному), за которым следует хоровая часть с семью капеллами, расходящимися во все стороны, точно как в Сен-Дени, однако здесь центральная капелла сильно выступает вперед, усиливая движение вперед. То, что с первого взгляда кажется узким пространством, разворачивается в ошеломляющий, наполненный светом интерьер. Колонны взмывают вверх на всю высоту внутренних стен, словно большие деревья, раскрываясь на вершинах в ажурный каменный узор: такой стиль резных украшений из камня позднее был назван французским словом rayonnant, что означает «лучистый».
212
Murray S. Notre-Dame, Cathedral of Amiens: The Power of Change in Gothic. Cambridge, 1996. P. 28–43.
Человек XIII века (как, впрочем, и люди всех последующих веков), войдя в собор, оказывался как будто в другой реальности. Первый строитель Амьенского собора Робер из Люзарша, чье имя было запечатлено в узоре каменного пола, так называемом «лабиринте», следовал образцу, установленному аббатом Сугерием, который создавал свою церковь как образ Небесного града Иерусалима: в этой пышности и гармонии пропорций, в сплетении историй, рассказанных в камне и стекле внутри и снаружи, рождалась аналогия небесного города, описанного в Библии.
Соборы, воздвигавшиеся вокруг Иль-де-Франс и Парижа, свидетельствовали о возрастающем могуществе французских королей, в частности Людовика IX, который правил в середине XIII века. Его мать, Бланка Кастильская, была ярой покровительницей искусств и ремесел: ее геральдический герб — золотой замок на червленом поле, — изображенный на окне-розе северного фасада Шартрского собора, свидетельствует о том, что она поддерживала его строительство. Возможно, именно воспоминание о виденном в детстве Шартрском соборе, побудило ее сына, Людовика, вошедшего в историю как Людовик Святой, распорядиться о строительстве одного из величайших творений в «лучистом» стиле, Сент-Шапель (Святой капеллы) в Париже: величественной капеллы, высокой, стройной и словно целиком состоящей из цветных витражей (в верхнем зале вместо стен были витражные окна). Она строилась в качестве королевской церкви и предназначалась для хранения ценных реликвий, собранных Людовиком Святым (король превзошел даже гвозди Креста Господня из Сен-Дени, добыв Терновый Венец, предположительно, с головы Христа, в котором Он шел на Голгофу), и похожа скорее не на капеллу, а на гигантский драгоценный реликварий [213] .
213
Martindale A. Gothic Art from the Twelfth to Fifteenth Centuries. London, 1967. P. 89.