Ты меня не заставишь

В его словах много справедливого, но и Марата я понять тоже могу. Он не хочет нервировать беременную жену, которая ничего не забыла. И вряд ли забудет. Но я не думаю, что Батурин лжет, когда говорит, что не знал о проблемах Даниса. Вряд ли бы стал бездействовать. Там не на что было надеяться. Там следовало сразу же принимать экстренные и малоприятные меры.

– Хорошо, Герей Касимович, - соглашаюсь я, - Обещаю поговорить с Маратом и Асией и объяснить им, что вы им не враг.

– Спасибо, Рустам. Так будет лучше...

Отключаюсь.

С какого-то момента я перестал понимать, как будет лучше. И не уверен, что когда-нибудь пойму это снова.

Я возвращаюсь обратно к окну, смотрю в тяжелые, свинцовые облака. Где же ты, Оля? Зачем сделала это с нами?

Снова звонит проклятый телефон. В этот раз вообще не хочу отвечать.

Но всё равно подхожу к телефону. Это человек, занимающийся поиском моей жены.

– Да?

Мы разговаривали сегодня. Я засомневался в его способности решить нашу проблему. Он обещал мне чудо.

– Я сбросил фото. Посмотрите, она это или нет.

Ни на что особо не надеясь, открываю присланную фотографию. И сердце ухает куда-то книз.

– Это она!
– едва хриплю, - Где?

А сам жадно вглядываюсь в женщину, несущую от колодца ведро с водой. В длинной юбке, платке, телогрейке... Но это Ольга.

– Воробьёвка. Это деревня в Рязанской области.

– Я поеду сам.

Только бы не сорваться...

Глава 37

Глава 37

Ольга

Вернувшись в дом, слышу, как плачет сынишка. Проснулся...

– Тише, мой хороший, - громко говорю я, надеясь что мой голос заставит ребёнка перестать плакать.

Оставляю ведро с водой. Торопливо переобуваюсь в чуньки, потому что иначе в этом доме ходить невозможно. Старые, рассохшиеся полы слишком холодные. Да и дом весь старый, брошенный. В нем для жилья пригодна лишь одна комната, в которой располагается печь. Как мы с сыном будем здесь зимовать, мне страшно представить.

Вместо того, чтобы замолчать, Давид плачет еще громче. Голодный. Ему уже семь месяцев. Это чудо, что он у меня есть, несмотря на всё, что случилось. Вопреки всему.

Бегу к своему солнышку. Давид плачет уже с надрывом и обидой. Всхлипывает, когда видит меня. Беру его скорее на руки, прижимаю к себе. Он вроде бы затихает. Потом кладу сына на диван, расстегиваю одежду, освобождаю грудь, протираю её. Давид снова начинает требовать кушать. Снова беру его на руки и прикладываю к груди. Он захватывает сосок, упирается кулачками в мягкую плоть и напряженно сосет. Проголодался... Хорошо, что молока у меня много. Что бы я делала, если бы это было не так, представить жутко. Без памперсов вполне можно обойтись, хотя, конечно, с ними удобнее, еда для меня росла на огороде, одежду для меня и ребенка дали сердобольные соседи. Деньги... Мне пришлось продать оба кольца - и помолвочное, и обручальное. Но даже так средства на исходе. И что делать дальше я не знаю.

Вглядываюсь в лицо сына. Похож на Рустама... Мысли о муже всегда причиняют боль.

Как так получилось, что наше счастье оказалось настолько хрупким? Как так получилось, что теперь больше всего я страшусь встречи с Рустамом. Ведь... Он обещал меня убить.

Перед глазами снова та страшная сцена, когда он, раненый, у моих ног, истекая кровью, обещает отомстить. Встряхиваю головой, стараясь прогнать видение. Я знаю, он выжил. Тогда его спасло появление Шахова, который каким-то образом успел спасти Рустама. Меня увезли оттуда другие люди. Может, хотели шантажировать Сатаева, может, хотели меня убить, а тело спрятать или уничтожить. Этого я не узнаю никогда. Мне удалось сбежать.

И, вспоминая горящие ненавистью глаза мужа, я не рискнула вернуться и искать у него защиты. Ведь считала себя виноватой. Наверное, я и виновата. Наверное, если бы я действительно любила Рустама, я бы не пожертвовала им. Не смогла бы. А я... Предпочла ему ребенка и себя.

Хотя... Что толку сожалеть о том, что я сделала? Мне удалось невозможное. В этом кошмаре я выносила и родила Давида. Мой сын жив и здоров. Всё остальное как-то образуется. Я в это верю. Не могу не верить. Но приближающаяся зима пугает меня до трясучки. У меня лишь чужой полуразрушенный дом и маленький ребёнок на руках, на которого нет документов. Деньги скоро закончатся. И как выбраться из этой западни, я не имею ни малейшего представления.

Дальше я выкидываю все негативные мысли из головы, переодеваю Давида и иду с ним гулять. Гуляем мы около дома. Благо, это деревня, и воздух здесь везде свежий. Коляски у меня нет. На нее не было денег. У меня много чего нет. С тоской вспоминаю все детские сайты, на которые я заходила и с восхищением рассматривала детские вещички. Разве могла я тогда предположить, что у моего ребенка всего этого не будет?

Давид с интересом рассматривает окружающую обстановку, тянет ручки к пожелтевшим листьям. Погуляв на улице, пока у меня не начала ломить спина, возвращаюсь в дом. Готовлю еду для себя, занимаюсь ребенком, топлю печь, потому что иначе в избушке слишком холодно, купаю Давида и читаю ему сказки, представляя, что всё изменится волшебным образом. Но пока читаешь о чудесах, и самой хочется верить в чудо.

Затем укладываю сына спать и ложусь сама. Ночью Давид просыпается и не спит пару часов. Приходится ходить с ним по комнате и петь песенки.

Утром меня будит его хныканье. Обычно я просыпаюсь раньше ребенка и многое успеваю сделать. А сегодня не смогла. Вымоталась ночью...

Вдруг носа касается посторонний запах. Это парфюм... Мужской...Знакомый...

Распахиваю глаза, которые не могла открыть до этого. И вижу, что возле дивана, на котором мы с Давидом спим, сидит Рустам Сатаев, мой муж. Резко сажусь на постели, хватаю на руки ребенка, который тоже открыл глазки, но молчит.

– Здравствуй, Оля, - с нечитаемым выражением лица произносит муж, - Далеко же ты забралась...

Его глаза, которые раньше смотрели на меня с теплотой, интересом, страстью, сейчас пронизывают меня холодом. Да и вообще - от его присутствия в комнате становится еще холоднее.

Я сглатываю. Мне страшно.

– Дай сюда ребенка, - выговаривает он ровно.

Отрицательно машу головой. Я не смогу без сына. Он - единственный повод жить.

– Дай сюда ребенка, - повторяет Рустам тверже, - И одевайся. Мой сын не будет расти в таких условиях.

– Что ты задумал?
– всё равно спрашиваю, хотя, возможно, было бы лучше промолчать.

– Вы едете со мной домой, - отвечает сухо.

– А дальше?
– мой голос хрипит и ломается. Как и душа внутри меня.

– Дальше - ты всё мне расскажешь. И горе тебе, если ты мне солжешь. Но не здесь.

Бросаю взгляд в окно. Во дворе машины и люди, мужчины.

– Оля, не делай глупостей. Мое терпение не безгранично, - обрывает поток моих бредовых фантазий голос Рустама.

Лучше послушаться. Ничего другого мне не остается. Я передаю сына его отцу. И сразу вижу, как смягчается у того лицо. Он принимает ребенка очень осторожно. Но Давид сдвигает бровки. И раздается рёв. Замираю, не зная, как быть.