Ты умрёшь завтра

— Нет, — последовал незамедлительный ответ.

Петр минуту ждал разъяснений, но их не последовало.

— Ну что ж… Нет так нет… — произнес Петя, понимая, что вытянуть из товарища что-то существенное не удастся.

Но Никодим вдруг сам продолжил беседу.

— Петр, слушай внимательно, два раза объяснять не буду. Я много лет специально учился работать именно так, как ты наблюдаешь. И не для того, чтобы тебя напугать. Путь первооткрывателя, как считает твой учитель физики Вениамин Альбертович, это накопление знаний, ошибок и поиски путей преодоления тех ошибок и просчетов, чтобы потом сделать выводы, на их основе построить теорию, а затем снова опыты, ошибки, корректировки теории и так без конца. Ты идешь именно такой дорогой, но для меня подобная технология неприемлема. Видишь ли, тебе необходимо построить всего лишь самолет, функционирование которого опирается на уже известные законы мироздания, мне же необходимо обуздать силы, о существовании которых наука пока что не подозревает. Иди я дорогой Цандеровского, мне и сотни лет не хватит, чтобы заставить Машину работать. Поэтому я выбрал другой путь.

— И что это за путь?

— Путь непосредственного единения со знанием. Я раскрепощаю разум и позволяю гармонии руководить собой. В сущности, я получаю ответы, всего лишь поставив задачи, не прибегая к решениям.

— Опять гармония…

— Да. Без нее никуда.

Петя немного помолчал, собираясь с мыслями. Пока что ему было понятно немного, затем вздохнул, спросил:

— Ты иногда разговариваешь сам с собой на неизвестном мне языке. Что это за язык? И зачем тебе вообще нужно что-то говорить?

— Затем же, зачем и все остальное. Зачем люди придумали речь? Зачем шаманы поют песни, входя в транс? Зачем эхолокацию используют летучие мыши, кашалоты и подводные лодки? Потому что звук — древнее и мощное средство коммуникации.

— Я, кажется, понял! — вскричал обрадованный Петя, — звук, это же колебания, это же та вибрация, о которой ты мне рассказывал. Ну, теория судьбы… да?

— Ты умнеешь прямо на глазах, — Никодим позволил себе вторую улыбку. — Но звуковые вибрации всего лишь частность, в картине связанной вселенной звук — просто одно из многих средств связи отдельных сущностей. Но как таковое, я обязан его использовать.

Петя понимающе кивнул, ему казалось, что он и в самом деле начинает что-то понимать.

— А что за язык? — вспомнил он первую половину своего вопроса. — С русским понятно, английский я узнал. А третий?

— Сербский.

— Почему сербский?! — удивился Петр.

— Потому что это язык великого Николы Теслы.

— Кто это? Чем он велик?! — еще больше удивился Петр, но не столько имени неизвестного ему ученого, сколько тому, что Никодим, оказывается, признает авторитеты.

— Физик. Электродинамика была его океаном, а он в ней — дельфином. Об электричестве он знал столько, сколько не знает все человечество до сих пор. Число его патентов и авторских свидетельств доходит до пугающего числа с тремя нулями. Генераторы переменного тока и асинхронные электродвигатели, на которых и по сей день стоит вся электрификация планеты. Передача электромагнитных волн на расстоянии. К твоему сведенью и Попов, и Маркони в своих изобретениях использовали патенты Теслы, а уж куда им было до радиоуправления, которое именно Тесла впервые осуществил. Принципы робототехники, не те псевдоэтические литературные посылы старика Азимова, а именно научные основы робототехники — заслуга все того же гениального серба. Солнечные батареи, счетчик электроэнергии, рентгеновский аппарат, люминесцентные лампы, электрические часы, и уровень чувствительности нервных окончаний человека к воздействию высокочастотных токов, — все это только скудная выдержка из фундаментальных достижений Теслы.

Минуту Петр, оглушенный свалившейся на него информацией, сидел молча, рассматривая свои ладони, затем поднял на товарища глаза. Во взгляде Пети притаилась хитринка, он спросил с подозрением:

— Так ты изучал его работы? Вот зачем тебе понадобился сербский язык?

— Нет. После смерти Теслы остались только загадки. А их он оставил много. Его электромобиль. Тунгусский метеорит… Ни рукописей, ни дневников, ни чертежей, или даже схематических набросков. Ничего.

— Как такое возможно? — засомневался Петр. — Работы ученых не исчезают бесследно!

— Только если этот ученый не разрабатывает принципиально новые технологии движения, или перемещения энергии. Тут есть два варианта. В первом случае, Никола вообще не вел никаких записей, потому что обладал уникальной памятью. И тому есть подтверждение. После пожара в лаборатории, который уничтожил несколько его новых объектов исследования, Тесла заявил, что все восстановит по памяти, что благополучно и сделал. Второй вариант: после смерти Теслы спецслужбы различных стран растащили его работы и засекретили. Не исключено, кстати, что часть материалов Теслы пылится в бронированных архивах КГБ.

— Обалдеть! — только и сказал Петя, потом встряхнулся, прогоняя ошеломление, спросил, — ну и зачем тогда тебе сербский, если работы этого Теслы прочитать невозможно? Их же просто нет, так?

— Мне не нужны были его работы, мне нужно было узнать о нем, — последовал спокойный ответ. — О нем, и о том, как он работал. А больше всего информации такого рода я мог почерпнуть только из сербских источников, потому что сербы его чтят, как национального героя. Потому и выучил язык. В сущности, Никола важен мне не своими открытиями, а тем, что эти открытия возможны, если следовать пути… я бы назвал этот путь «контактное знание». Я просто увидел в прошлом свой прототип, и понял, что двигаюсь в верном направлении. Наше с ним восприятие мира схоже, а может и — идентично.

— Но почему ты в этом уверен?

— Потому что однажды он сознался: «эти изобретения сделал не я».

— Что это значит?! — поразился Петр.

— Это значит то, что он ничего не изобретал, — растягивая слова, словно говорил с младенцем, пояснил Никодим. — То есть не изобретал в том смысле, как люди себе это видят. Никола не придумывал новое, по крайней мере не стремился к этому, он искоренял несуразности мира, то есть следовал закону гармонии. Подумай сам, любая Машина не может работать, если она не гармонична. Ведь Машина — сложная система взаимодействия отдельных сущностей, и если эти сущности между собой не в гармонии, они не смогут функционировать единой системой. По большому счету, любое гениальное изобретение — всего лишь искоренение дисгармонии. Проблема в том, что гармонию и ее отсутствие видеть, осязать и тем более понимать может далеко не каждый. В обычной практике исследователь идет к гармонии через опыт, мелкими шажками, как ребенок, учащийся ходить. Человечество столетиями накапливает опыт понимания гармонии. Сила пружины, сила гравитации, сила огня, сила пара, сила сгораемых нефтепродуктов… — сколько прошло тысячелетий, прежде чем человечество прошло такой незначительный путь в изобретении двигателя внутреннего сгорания? Но природа время от времени дает человечеству шанс, она порождает сознание, способное к иному восприятию. Эти сознания становятся поворотными точками развития научного прогресса…

— Как Никола Тесла, — догадался Петя.

Никодим кивнул.

— Ну а ты? — тут же встрепенулся Петр. — Твоя Машина зачем? Что она должна сделать.

— На этот счет, любознательный Петр, у меня смутное представление, — Никодим одарил товарища третьей улыбкой. — Одно могу сказать точно, моя Машина будет в гармонии с окружающим миром. В сущности, для этого она и строится.

Друзья молчали некоторое время, размышляя каждый о своем, затем Никодим добавил задумчиво, но так, словно обращался не к другу, а к самому себе:

— Ты, скорее всего, ничего не понял из сказанного мною. Гармония не предполагает какой-либо смысл, вернее, какой-либо человеческий смысл. Гармония — это первостепенный закон существования вселенной, и ему наплевать на то, что ты о нем думаешь. Что это значит? Это значит, что я могу создавать работающую — гармоничную машину, не зная ее конечной цели применения. И цель эту я познаю только после того, как Машина заработает.

После этой реплики Петя молчал минут пять. Он пытался осмыслить философские посылы товарища, отдавая себе отчет, что постигнуть их ему пока что не по силам. Как-то в один миг Петя понял, что Никодим сидит на облаке, в то время, когда он — Петр Маслов ходит по земле, в лучшем случае пытается оторваться от нее на жалком подобии самолета… Это было горькое понимание, но в тоже время оно и вселяло надежду, потому что если заоблачье позволено кому-то, стало быть до него все таки можно дотянуться…