Тыл-фронт

Любимов вспомнил, как недавно здесь — в ДКА — встретил девушку. В ней не было ничего Особенного — невысокая, с пухлыми розовыми щеками, она походила на подростка. Он не знал ни ее имени, ни фамилии, но с тех пор мысль о ней не покидала его. В другой раз он чуть не налетел на эту девушку в дверях полевой почты. Она шла с подругой. От неожиданности вместо извинения проговорил: «Здравствуйте!» — «Мы же с вами незнакомы», — улыбнулась та и смутилась.

— Ничего, Зина, с таким можно и познакомиться, — рассмеялась подруга.

Воспоминание о том, как он растерялся тогда и, не найдя ничего лучшего, сел на коня и ускакал, заставила Любимова покраснеть. «Ромео!» — недовольно прошептал он.

Откуда-то с другого конца коридора донеслись звуки рояля.

«Пойду, послушаю. Наверно, кто-нибудь из адъютантов коротает время. Хорошо играет!» — подумал Любимов, вставая.

У двери с табличкой «Музыкальный кабинет» он остановился и, стараясь не помешать, осторожно вошел. За инструментом сидела девушка. Лейтенант тотчас узнал ее и попятился к выходу, но было поздно: девушка оглянулась.

Любимов растерянно застыл в дверях.

— Вы? Здравствуйте! — с удивлением проговорила она.

— Здравствуйте! Давайте познакомимся — решился вдруг Любимов.

— Давайте… — опустив глаза, согласилась она и протянула маленькую руку. — Зина Савельева. Только вы снова убежите, как тогда…

— Любимов Вячеслав, — быстро ответил лейтенант, слегка пожимая ее пальцы. Потом оглянулся на дверь и виновато добавил: — Простите, мне нужно… на доклад. До свиданья!

Зина растерянно смотрела ему вслед. Лицо ее вспыхнуло от обиды. «Зачем он так?»

Зина была дочерью генерала Савельева. Когда Георгия Владимировича откомандировали в академию, его жена Евгения Павловна осталась в Хабаровске, где Зина училась в школе. С началом войны по настоянию Георгия Владимировича обе переехали в Ачинск. Документы, которые Зина посылала в Ленинград, канцелярия возвратила с коротким сообщением, что приема в этом году не будет.

После назначения Савельева на Дальний Восток Зина решила ехать к отцу. Зная беспомощность мужа в быту, Евгения Павловна, в конце концов, согласилась отпустить ее с условием, что Зина немедленно вернется в Ачинск, если японцы начнут военные действия. Но Зина решила по-своему: на третий день после приезда в Сабурово она явилась в райвоенкомат и потребовала зачислить ее в армию. Ей отказали, но Зина не успокоилась.

Она упросила начальника связи армии направить ее на полевую почту. Отец, которому не полагалось ничего знать, был доволен. Ему самому не хотелось видеть дочь изнывающей дома от безделья.

Когда Любимов через полчаса возвратился в музыкальный кабинет, на гимнастерке у него поблескивал орден Красной Звезды. Зина сделала вид, что не заметила лейтенанта.

Настроение у Любимова было приподнятое. Ему казалось, что вместе с ним должна радоваться и эта девушка, о которой он так часто думал. Но, посмотрев ей в лицо, Любимов встретил обиженный и даже враждебный взгляд.

— Понимаете, как случилось… — попытался объяснить он.

— Понимаю! — прервала его Зина, отворачиваясь.

Постояв мгновенье в нерешительности: уйти или подождать, пока она выйдет, лейтенант медленно прошел к роялю и взял несколько тихих аккордов. И вдруг его пальцы заметались по клавишам. Любимов играл что-то бурное, страстное, в чем слышалась обида, любовь, упрямство.

С минуту Зина прислушивалась, потом заинтересованно взглянула на лейтенанта, подошла и остановилась за его стулом… Но Любимов этого не заметил. Слегка склонив голову на бок, он, казалось, всецело был поглощен музыкой. Его лицо поразило Зину: оно было чуть возмущенным и мужественным.

Почувствовав, что за его спиной кто-то стоит, он резко оборвал игру и поднял глаза.

— Вот, Зина…

Подчиняясь какому-то внутреннему порыву, Зина провела рукой по его жестким волосам.

— Вячеслав… — начала, было, она, но тотчас же выбежала из комнаты.

Любимов еще долго сидел у рояля с закрытыми глазами. Потом спустился в вестибюль, оделся и побрел куда глаза глядят.

Когда перед отъездом он зашел в управление, его встретил обеспокоенный дежурный.

— Давно ожидаю, двух посыльных отправил… У Фомкиной сопки обнаружены следы нарушителя. Имеем сведения, что в последние дни готовилась переброска Жадова. Приказано всем быть на местах.

Любимов позвонил Козыреву, попросил выслать ему навстречу трех пограничников и, оседлав коня, немедленно выехал на заставу.

3

Сумерки выползали из низин и быстро окутывали сопки. Вот они забрались на Волынский перевал, потом поглотили вершину Медвежьей. Гнилое урочище потонуло во мраке.

По извилистым тропинкам в Гнилое урочище потянулись цепочкой разведчики. Шли бесшумно, только изредка обмениваясь короткими замечаниями.

— Эх, сейчас бы хорошую завертку из крепкой махры, — даже крякнул кто-то от удовольствия.

— В батарее, может, кто письмецо с табачком получил, вот и закурим, — отозвался второй.

— В землянках зараз тепло, хорошо! — выдохнул украинским говорком третий.

И снова только потрескивание валежника под ногами.

Батарея артиллерийской разведки, которой командовал капитан Курочкин, была сформирована перед войной. С выходом войск на оборонительный рубеж ее развернули вдоль границы на Волынском перевале. Разведывательные посты батареи были разбросаны на тридцатикилометровом фронте. Два центральных пункта управления располагались в Гнилом урочище.

К зиме для постов разведки построили блиндажи, а для центральных пунктов — подземные казематы.

В глубокой лощине Гнилого урочища были оборудованы склады боеприпасов, в стороне разместились взводные землянки и командирские блиндажи.

Добравшись в батарею, настывшие разведчики торопливо разошлись по взводам. Командиры отделений направились в блиндажи командиров с докладом.

В землянке взвода Рощина было жарко натоплено. Красноватое пламя коптилки вырывало из темноты только часть длинного подземного жилья. После суточного дежурства в холодных окопах землянка казалась особенно уютной.

Старший разведчик Новожилов сидел на краю нар у большой железной печки. Приглушенные завывании ветра будили в нем тоскливые воспоминания. «Где-то теперь Андрей? — думал Новожилов о сыне, ушедшем на фронт с первых дней войны. — Жив ли? — Забыв о газете, которую держал в руках, он смотрел на догорающие в печке поленья. — Нарушилась вся жизнь!»

Закончив чистку оружия и наскоро вымыв руки снегом, бойцы поодиночке подсаживались к Новожилову. Последним появился угловатый, крепкий, точно вылитый из чугуна, разведчик Федорчук. Был он саженного роста, недюжинной силы, хрупкие вещи старался брать двумя пальцами, чтобы не изломать.