Тыл-фронт

В кабинете начальника штаба артиллерии он застал командира разведдивизиона, длинного сухого капитана саперных войск и начальника армейского автомобильного батальона.

— Сегодня в 16.00 отправитесь в район Хэйхэ, — объявил майору начальник штаба. — Уничтожите Сахалянские укрепления… Это вот здесь, — придвинул он карту. — По берегу Амура, против Благовещенска. Линия укрепления тянется от Цзюайгунь до деревушки Мачан: три артиллерийских форта, двадцать шесть смешанных дотов и двенадцать складов с боеприпасами. В ваше распоряжение поступает сапер с командой и взвод разведчиков.

«Это же направление Второго Дальневосточного фронта», — несколько удивился Рощин. Он имел смутное представление о Сахалянских укреплениях.

— Это уточненные данные штаба Второй Краснознаменной армии о состоянии Сахалянских укреплений к концу войны, — начальник штаба вручил ему разведывательную карту и пояснил: — Эти два моста на ветке Харбин — Сахалян взорваны. Будете добираться на автомашинах.

Договорившись с остальными офицерами о сборе команд, Рощин попросил командира разведки назначить в его распоряжение и Федорчука.

— Он включен в первую очередь демобилизации, — возразил командир дивизиона.

— Уточнится срок демобилизации, позвонишь в Сахалян, я его отправлю. Личную машину ему выделю, — пошутил Рощин. — Федорчука пошли ко мне домой, он знает куда, пусть соберет все необходимое. Я потом пришлю машину.

Готовя карту маршрута и план уничтожения укреплений, Анатолий поймал Себя на том, что из его мыслей не выходит Варенька. Он знал, что его отъезд обеспокоит ее.

— Знаешь что, капитан? — обратился Рощин к саперу. — Ты кончай расчеты взрывчатки, а я отлучусь ненадолго. — Анатолий решил навестить Вареньку. Чем меньше у него оставалось времени, тем сильнее он чувствовал эту необходимость. Больше того, он хотел ее видеть. Ее укоризненный взгляд преследовал его, звал. Возможно это будет последняя их встреча. Тогда его отъезд покажется ей бегством. Выйдя из штаба, Рощин столкнулся с Зиной.

— Где купить букет цветов? — озабоченно спросил ее Рощин, не понимая того, что выдает свои сокровенные мысли.

Зина долго смотрела в его глаза. Рощин понял свою оплошность и почувствовал неловкость.

— Ей? — наконец спросила она.

— Понимаешь… Я в служебную командировку и надолго. Возможно, в Харбин больше не попаду, — заговорил Рощин, злясь на себя и на Зину. — Нужно сказать, что дом…

— Я все понимаю, Анатолий! — грустно усмехнулась Зина. — Это ты никогда ничего не понимал!

— Почему же?

— Не знаю!.. Я пойду с тобой? Мне хочется еще раз увидеть ее.

— Нет, Зина. Ей будет неприятно…

— Ревнует? Ты расскажи ей, что мы просто друзья. Просто друзья.

— Знаешь что, Зина! — вдруг обрадовался Рощин. — Ты сходи к ней. Передай цветы, скажи, что я переселился из ее дома… Вернее, уехал надолго. Возможно, не приеду…

— Больше ничего? — с расстановкой спросила Зина.

— Поцелуй ее за меня!

— Хорошо, Анатолий! — покорно согласилась Зина.

* * *

Заметив вышедшего из горкома партии Бурлова, Клавдия заторопилась к нему. Федор Ильич шел свободно, чуть заметно припадая на правую ногу. В руках у него была тяжелая трость.

— Ну что, Федор Ильич? — с тревогой спросила она. — Что сказали?

— Порядок, Клава! Вот, видишь? — показал он какие-то бумажки. — Получил назначение.

— Подождите, подождите! Вы расскажите толком! Куда вас назначили? — нетерпеливо переспросила она Федора Ильича.

— Подальше от здешних мест! — пошутил Бурлов, подавая ей бумаги. — Читай!

Рядом, взвизгнув баллонами, остановилась легковая автомашина. От неожиданности Клавдия вздрогнула и крепко схватила Федора Ильича за руку.

— Сумасшедший! Куда прется! — воскликнула она. Из машины вышел плотный пожилой мужчина.

— Извините, пожалуйста! — проговорил он, очевидно, расслышав возглас Клавдии. — На чем порешили? — обратился он к Бурлову. — У нас останетесь?

— Нет! Рекомендуют в Приамурье замполитом МТС.

— Ну что ж — правильно! — после паузы одобрил тот. — Техники пока в сельском хозяйстве мало и плохая — довоенная. С запчастями трудно. Ожидаем в скором времени — армия должна кое-что подбросить. А вы берегите его: рано за службу берется, — обратился он к Клавдии: — И нам пока трудности не разрешают запретить ему и отправить месяца на два на курорт. Вместе едете?

— Нет, один! — поспешил ответить Бурлов.

— Советовать в этих случаях что-либо трудно! — заключил собеседник, взглянув на Клавдию, потом на Бурлова.

Попрощавшись, направились к Комсомольской площади. Несколько минут шли молча.

— Знаешь, кто это? — спросил Федор Ильич. — Секретарь горкома.

— Ну зачем? Зачем туда едете? — воскликнула она. — Вот и секретарь говорит, что нужно поберечься. Остались бы здесь, проверили здоровье.

— Я здоров, Клава! — недовольно прервал ее Бурлов. — В инвалиды зачислять себя не хочу.

— Федор Ильич! — обиделась Клавдия. — Вы же знаете, что я не так хотела сказать… Я перейду в общежитие, к девчатам. Целый дом в вашем распоряжении.

— Дом, Клава, как говорит Федорчук, не моя планида! — задумчиво отозвался Бурлов. — В собственном доме иногда плесень заводится…

— С чего бы! — не поняла Клавдия. — У нас дом на кирпичном фундаменте…

— Не то, Клава! — возразил Бурлов. — Дом привязывает к месту, сушит душу. Огородил клок, вроде дал клятву: будь не будь здесь город, полезный он, бесполезный, нужен ты здесь, нет, — все неважно, как-нибудь пробитую! Скорей, скорей — и в свой закуток, как в клетку.

— Клетка! — механически повторила Клавдия. — Я в этой клетке всю жизнь!

— У тебя, Клава, сложилась уже своя жизнь, а мне нужно всем этим обзаводиться снова.

— Почему же не здесь… не со мной, — чуть слышно прошептала Клавдия, глядя себе под ноги.

Она чувствовала на себе взгляд Бурлова. Этот неизвестный взгляд леденил Клавдию. Что в нем сейчас? Насмешка? Жалость? Удивление? Или все вместе. Что он сейчас скажет? Наверно пошутит? Бурлов остановил ее и взял за руки. Он был немножко бледен и растерян.

— Ты понимаешь, что говоришь? — незнакомым голосом спросил он. — Я здоров условно: для труда, для жизни… Ты молодая, красивая!.. Я не смогу с тобой танцевать, не смогу бегать, не смогу даже при необходимости надежно поддержать тебя… Я тебе, Клава, не пара, — хрипловато и грубо заключил он.