Тысячеликий герой

4. Преодоление первого порога

В сопровождении глашатаев своей судьбы, которые помогают ему и указывают путь, герой продвигается вперед навстречу приключениям до тех пор, пока не приходит к «стражу порога», охраняющему вход в царство, где правят некие высшие силы. Такие хранители оберегают мир с четырех сторон, а также сверху и снизу – они знаменуют границы настоящего или горизонт жизни героя. За ними – тьма, неизвестность и опасность, подобная той, которой подвергается ребенок, лишенный родительской опеки, или которой подвергается человек, оставшийся без защиты своего племени. Обычный человек чувствует себя вполне комфортно в заданных ему рамках поведения и даже гордится этим, а общественное мнение всячески удерживает его от малейшей попытки совершить шаг в неизведанное. Например, моряков на кораблях Колумба, дерзнувших вырваться за привычные рамки средневековых представлений о жизни и выйти, как они считали, в безбрежный океан бессмертного бытия, окружающего космос, как мифическая змея, кусающая себя за хвост, [99] – нужно было, как детей, подгонять вперед хитростью и убеждением, потому что они испытывали страх перед левиафанами, русалками, драконами и другими ужасными обитателями морских глубин, о которых знали из легенд.

99

Ср. сон о змее; см. с. 56.

Народная мифология заселяет все безлюдные места, которые находятся вне привычных для жителей деревни маршрутов, коварными и опасными существами. Так, например, готтентоты описывают великана-людоеда, которого порой можно встретить среди кустарниковых зарослей и песков. Его глаза растут на подъеме стопы, поэтому, чтобы увидеть, что происходит, он должен опуститься на четвереньки и поднять вверх одну ногу. Тогда его глаз видит то, что происходит сзади; в остальное же время он постоянно обращен в небо. Этот монстр охотится на людей, разрывает их в клочья своими страшными, длинными, как пальцы, зубами. И легенда гласит, что эти создания охотятся стаями. [100] Другое призрачное существо готтентотов, Хай-ури, продвигается вперед, перепрыгивая через заросли кустов, вместо того, чтобы обходить их. [101] Опасное одноногое, однорукое и однобокое существо – получеловек – невидимое, если смотреть на него сбоку, встречается во многих уголках света. В Центральной Африке существует поверье, что такой получеловек обращается к прохожему: «Раз мы встретились с тобой, то давай драться». Если его победить, он взмолится: «Не убивай меня. Я покажу тебе множество снадобий», – и тогда удачливый человек становится искусным врачевателем. Но если побеждает получеловек (которого называют Чируви, «загадочное существо»), его жертва умирает. [102]

100

Leonhard S. Schultze, Aus Namaland und Kalahari (Jena, 1907), p. 392.

101

Ibid., pp. 404, 448.

102

David Clement Scott, A Cyclopaedic Dictionary of the Mang’anja Language Spoken in British Central Africa (Edinburgh, 1892), p. 97.

Сравним с рассказом мальчика о том, какой ему приснился сон: «Однажды мне приснилась ступня. Мне показалось, что она лежала на полу, а я не ожидал ее увидеть и споткнулся об нее. Она была размером, как у меня. Вдруг эта другая ступня подпрыгнула и погналась за мной, я вроде как выпрыгнул в окно, побежал по двору на улицу со всех ног. Я вроде как побежал в Вулвич, и тут она настигла меня, схватила и стала трясти, и тут я проснулся. Мне эта ступня несколько раз снилась».

Незадолго до того мальчик узнал, что с его отцом-моряком произошел несчастный случай, он сломал лодыжку.(C. W. Kimmins, Children’s Dreams, An Unexplored Land, London: George Allen and Unwin, Ltd., 1937, p. 107).

«Ступня, – пишет Фрейд, – это древний сексуальный символ, который возникает даже в мифологии». (Three Essays on the Theory of Sexuality, p. 155). Кстати, имя Эдип обозначает «распухшая ступня».

Все неизведанные места (пустыня, джунгли, морские глубины, далекая земля и т. п.) – это области проекции содержания бессознательного. Поэтому кровосмесительное либидо и отцеубийственное деструдо индивида и его общества отражаются в образах, воплощающих угрозу насилия и воображаемое опасное наслаждение – не только в фигурах великанов-людоедов, но и в виде сирен загадочно обольстительной, ностальгической красоты. Русским крестьянам, например, известны некие «дикие женщины» лесов, которые живут в горных пещерах, где ведут домашнее хозяйство, как обычные люди. Это статные женщины с крупной широкой головой, длинными косами и телом, покрытым волосами. Когда они бегут или кормят детей, то перебрасывают груди через плечо. Ходят они группами. С помощью притираний, приготовленных из корней лесных деревьев, они могут стать невидимыми. Они любят насмерть закружить в хороводе или до смерти защекотать каждого, кто в одиночку забредет в лес, и всякий, кто случайно оказался свидетелем их запретных игрищ с танцами, умирает. Но если люди оставляют для них еду, они жнут пшеницу, прядут, присматривают за их детьми и прибирают в доме; если девочка начешет конопли для их пряжи, они дают ей листья, которые превращаются в золото. Они с удовольствием берут себе мужчин в любовники, часто выходят замуж за деревенских юношей и слывут прекрасными женами. Но, как и все сверхъестественные супруги, они безо всякого следа исчезают, как только муж с их своеобразной точки зрения хоть чем-то провинится.

Ил. 16. Одиссей и сирены (деталь картины, раскрашенный лекиф). Греция, V в. до н. э.

Еще один пример того, как опасное злое существо связано с обольщением, это русский водяной. Он может искусно менять свое обличье и по поверью топит людей, купающихся в полночь или в полдень. Бесприданниц или утонувших девушек он берет себе в жены. Он умеет хитро заманивать несчастных женщин в свои сети. Водяной любит плясать ночью при луне. А всякий раз, когда его жене приходит время рожать, он отправляется в деревню за повитухой. Но его можно узнать по воде, сочащейся из-под краев его одежды. Он лыс, у него толстый, как бочонок, живот, одутловатые щеки, зеленая одежда и высокая шапка из камыша; но он может также появляться в образе привлекательного юноши или какого-нибудь хорошо известного в деревне человека. Водяной не так силен на берегу, но в своей стихии ему нет равных. Он живет в глубинах рек и озер, предпочитая места поближе к водяным мельницам. Днем он прячется, как старая форель или лосось, но ночью всплывает на поверхность, плещется и бьется, как рыба, выгоняя свой подводный скот, овец и лошадей, пастись на берег, или же взбирается на верхушку колеса водяной мельницы и не спеша расчесывает свои зеленые волосы и бороду. Весной, просыпаясь от долгого сна, он разбивает лед вдоль реки, нагромождая огромные торосы. Он на потеху ломает колеса водяных мельниц. Но в хорошем настроении он загоняет стаи рыб в сети рыбаков или предупреждает людей о приближающихся наводнениях. Повитуху, которая следует за ним, он щедро одаривает золотом и серебром. Его прекрасные дочери-русалки, высокие, бледные и печальные, одеты в прозрачные зеленые платья, терзают и мучают утонувших. Водяницы любят сидеть на ветвях деревьев, распевая чудные песни. [103]

103

Ibid., p. 629. Сравним с Лорелеей. Дискуссия Мансикка о славянском лесе, поле и водяных духах основана на работе Nakres slovanskeho bajeslovi (Prague, 1891), сокращенном тексте на английском языке, который можно найти в Machal’s Slavic Mythology (The Mythology of All Races, vol. III, Boston, 1918).

Аркадский бог Пан – самый известный античный пример опасного существа, которое живет сразу же за пределами защищенной территории человеческого поселения. В Древнем Риме таких существ называли Сильван или Фавн. [104] Он придумал пастушью свирель, на которой играл танцующим нимфам, а его спутниками были сатиры. [105] У людей, которые случайно забредали в его владения, он вызывал чувство «панического» страха, внезапного беспричинного испуга. И тогда любая мелочь – треснувшая ветка, трепетание листа – наводила на беспричинные мысли о грозящей опасности, и в безумном усилии избавиться от своего собственного разбуженного бессознательного жертва бежала прочь и умирала от страха. Однако Пан благоволил к тем, кто почитал его, и приносил им волшебные дары: достаток фермерам, скотоводам и рыбакам, которые подносили ему свои первые плоды, и здоровье всем, кто должным образом относился к его целительным священным местам. А еще он дарил мудрость – мудрость Средоточия, Центра Мироздания; ибо преодоление порога – это первый шаг в священную область вселенского источника. На горе Ликаон пророчествовала нимфа Эрато, которую вдохновлял Пан, так же как Аполлон покровительствовал дельфийским оракулам. Плутарх перечисляет экстатические оргиастические обряды Пана, наряду с исступлением Кибелы, вакхическими безумствами Диониса, поэтическим самозабвением, вдохновленным музами, военным безумством бога Ареса (Марса) и, самой неистовой изо всех, безумной любовной страстью, в качестве примеров божественного «воодушевления», что подавляет разум и высвобождает разрушительные и вместе с тем созидательные силы тьмы.

104

В александрийскую эпоху Пан ассоциировался с итифаллическим божеством Мин, который в числе прочих своих обязанностей охранял пустынные дороги.

105

Сравним с Дионисом, который у трахейцев был таким же божеством, как и Пан.

«Мне приснилось, – рассказывает женатый мужчина средних лет, – что я хочу попасть в удивительный сад. Но его охраняет сторож, который не разрешает мне войти. Я видел в саду мою приятельницу фройляйн Эльзу; она протягивала мне руку через ворота. Но сторож помешал ей, он взял меня за руку и отвел домой.

“Будьте же благоразумны, – сказал он. – Вы же знаете, что не должны этого делать”» [106] . [107]

Это сновидение выявляет значение первого, охраняющего аспекта стража порога. Лучше не бросать вызов стражу установленных границ. Но только нарушив эти границы и пробудив другой, деструктивный, аспект этих сил, человек живой или умерший, переходит в новый мир. На языке пигмеев Андаманских островов слово oko-jumu («мечтатель», «тот, кто говорит из снов») обозначает тех почитаемых и внушающих страх людей, которые, в отличие от своих соплеменников, обладают сверхъестественными способностями, обрести которые можно, лишь встретившись с духами – прямо в джунглях, в необычном сновидении или пережив смерть и возврат к жизни. [108] Приключение всегда и повсюду открывает завесу между известным и неизвестным; силы, которые стоят у границы, опасны; иметь с ними дело – рискованно; однако, если ты уверен в своих силах и отважен, эта опасность отступает.

106

Wilhelm Stekel, Fortschritte und Technik der Traumdeutung (Vienna-Leipzig-Bern: Verlag fur Medizin, Weidmann und Cie., 1935), p. 37.

107

Вильгельм Штекель считает, что «образ стража символизирует сознание или, если хотите, обобщенное представление о морали и ограничениях, которые воплощаются в сознании». «Фрейд, – продолжает Штекель, – описал бы стража как сверх-Я, но в действительности это всего лишь внутреннее Я, “интер-Эго”». Сознание препятсвует воплощению опасных желаний и совершению аморальных поступков. Именно в этом смысле нужно интерпретировать действия сторожа, полицейского или представителя власти в таких сновидениях. Wilhelm Stekel, Fortschritte und Technik der Traumdeutung (Wien – Leipzig – Bern: Verlag fur Medizin, Weidmann und Cie., 1935), p. 37.

108

A. R. Radcliffe-Brown, The Andaman Islanders (2nd ed., Cambridge University Press, 1933), pp. 175–77.

На островах Банкс (Новые Гебриды), если юноша, возвращаясь вечером с рыбалки на камнях, вдруг увидит

девушку, голова которой увенчана цветами, подзывающую его со склона горы, мимо которой лежит его тропа, и он узнает в ней кого-то из своей или соседней деревни, он в нерешительности останавливается и думает, что она, должно быть, мей; [109] он присматривается к ней замечает, что ее локти и колени сгибаются не в ту сторону; так юноша догадывается, кто она на самом деле, и убегает прочь. Если ему удается ударить искусительницу листом драконова дерева драцены, существо обретает свой истинный облик и змеей уползает прочь.

109

Змея-амфибия с темными и яркими пятнами всегда до той или иной степени внушает страх, где бы она ни появилась.

Но эти же змеи, что внушают столь сильный страх, по поверью становятся близкими друзьями для тех, кто вступает с ними в близкие отношения. [110] С такими демонами, одновременно опасными и дарующими магическую силу, предстоит встретиться каждому герою, который хотя бы на дюйм выходит за пределы обыденного.

Два ярких восточных сюжета послужат нам примером того, как неоднозначен этот сложный переход, и покажут, как, несмотря на то, что перед подлинной психологической готовностью все ужасы должны отступить, слишком дерзкого искателя приключений, переоценившего свои силы, может ждать постыдное поражение.

110

R. H. Codrington, The Melanesians, Their Anthropology and Folklore (Oxford University Press, 1891), p. 189.

Первая история – о проводнике каравана из Бенареса, который дерзнул повести свой богато нагруженный караван в пятьсот повозок в безводную пустыню демонов. Заранее зная об опасности, он предусмотрительно погрузил на повозки огромные глиняные кувшины, наполненные водой, так что, рассуждая логически, его шансы успешно совершить переход через пустыню длиной не более шестидесяти лиг были очень велики. Но когда он прошел половину пути, великан-людоед, обитавший в этой пустыне, подумал: «Я заставлю этих людей вылить ту воду, что они взяли с собой». И он сотворил чарующую взор повозку, запряженную молодыми белоснежными бычками и с заляпанными грязью колесами, и появился с ней на пути каравана. Впереди него и позади него шагали демоны, составлявшие его свиту. Головы и одежды их были мокрыми, а сами они были обвешаны гирляндами белых и голубых водяных лилий, в руках несли букеты белых и красных цветов лотоса и жевали мясистые стебли водяных лилий, с которых стекали капельки воды и грязь. И когда караван и компания демона разошлись в стороны, чтобы уступить друг другу дорогу, великан-людоед дружески приветствовал проводника. «Куда вы направляетесь?» – вежливо спросил он. На что проводник каравана ответил: «Господин, мы идем из Бенареса. Но я вижу, что вы идете обвешанные голубыми и белыми водяными лилиями, с белыми и красными цветами лотоса в руках, жуете мясистые стебли водяных лилий, перепачканные грязью, и капли воды стекают с ваших одежд. Разве там, откуда вы держите путь, идет дождь? А озера сплошь покрыты голубыми и белыми водяными лилиями и красными и белыми цветами лотоса?»

И великан-людоед сказал: «Видишь вон ту темно-зеленую полосу деревьев? За ней все вода и вода, все время идет дождь; все рытвины залиты водой; повсюду озера, сплошь заросшие красными и белыми цветами лотоса». А затем, пока мимо него одна за другой проезжали повозки, он поинтересовался: «А какой же у вас товар в этой повозке и вот в той? Последние так тяжело нагружены; что же за товар на них?» «Там у нас вода», – ответил проводник «Вы, конечно же, поступили разумно, взяв с собой воду; но теперь у вас нет причины обременять себя. Разбейте глиняные кувшины на куски, вылейте воду, идите налегке». Великан-людоед отправился своей дорогой, а, скрывшись из виду, сразу вернулся в свой город людоедов.

А безрассудный проводник каравана по глупости послушал людоеда, разбил глиняные кувшины и направил повозки вперед. Впереди не было ни капельки воды. Его люди изнывали от жажды. Они шли до заката солнца, а затем распрягли повозки, поставили их в круг, а быков привязали к колесам. Не было ни воды для быков, ни жидкой овсянки, ни вареного риса для людей. Обессилевшие люди попадали, кто где придется, и уснули. В полночь из своего города пришли великаны-людоеды, убили всех до единого быков и людей, обглодали их мясо, разбросав одни лишь голые кости, после чего удалились. Кости людей и животных так и остались лежать, разбросанные по сторонам, а пять сотен повозок стояли полными и нетронутыми. [111]

111

Джатаки, 1:1.