Тысячеликий герой

Хозяйка Дома Сна – это хорошо известный персонаж сказок и мифов. Мы уже сталкивались с ней, говоря об образах Брунгильды и маленькой Спящей красавицы. [155] Она – образец красоты, воплощение мечтаний, желанная цель земных и внеземных поисков каждого героя. Она мать, сестра, возлюбленная, невеста. Все, что в этом мире манит нас, все, что сулит наслаждение – все это знаки ее существования, если не в реальном мире – в его городах и лесах, то в глубинах сна. Ибо она – воплощение совершенства; она сулит душе, однажды познавшей ее и вновь вернувшейся в обыденный мир из иного мира странных грез и причудливых видений блаженство, которое посетит ее вновь и вновь, она несет покой, она питает, она – «хорошая мать», молодая и красивая, которую мы когда-то познали и даже ощутили ее вкус, давно, в далеком прошлом. Время наложило на нее печать и отняло у нас, но она не исчезла навсегда, а словно застыла вне времени на дне вечного моря.

155

См. с. 57.

Однако сохранившийся в памяти образ не только милосерден; ибо в скрытой сфере детских воспоминаний взрослого человека также сохраняется, а иногда могущественно существует образ «злой» матери: 1) отсутствующей, недоступной, против которой направлены агрессивные фантазии и от которой со страхом ждут ответной агрессии; 2) не разрешающей чего-то, налагающей запреты, карающей матери; 3) матери, насильно удерживающей подле себя взрослеющего ребенка, пытающегося оттолкнуться от нее; и наконец, 4) желанной, но запретной матери (эдипов комплекс), само присутствие которой является опасным соблазном (комплекс кастрации). Это и лежит в основе образов столь недосягаемых великих богинь, как целомудренная и ужасная Диана – ее расправа над юным охотником Актеоном лишь дает нам понять, какой ужас заключен в подобных символах запретных желаний ума и тела.

Актеон случайно увидел опасную богиню в полдень; в тот роковой момент, когда солнце завершает свой по-юношески полный сил подъем, останавливается и срывается вниз навстречу смерти. Посвятив все утро охоте за дичью, он оставил своих друзей отдыхать, с ними были испачканные кровью добычи собаки, а сам пошел куда глаза глядят, покинув знакомые ему охотничьи угодья, по окрестным лесам. Он пришел в долину, заросшую кипарисами и соснами. С любопытством он спустился туда и нашел пещеру, где тихо журчал родник, а вытекавший из него ручей привел его к озеру, поросшему камышом. В этом тенистом укромном уголке любила отдыхать Диана, и в тот час она нагая купалась там вместе со своими нимфами. Она оставила в стороне охотничье копье, колчан, лук с ослабленной тетивой, а также сандалии и платье. Одна из нимф уложила ее косы в узел; а другие поливали ее водой из больших кувшинов.

Когда молодой странник внезапно появился в этом укромном уголке, женщины подняли крик и окружили госпожу, стараясь своими телами скрыть ее от недостойного взора. Но ее голова и плечи возвышались над ними. Юноша не мог оторвать от нее взгляд. Она поискала взглядом свой лук, но он лежал далеко, поэтому быстро зачерпнула пригоршню воды и плеснула в лицо Актеону. «Теперь рассказывай всем, ежели сможешь, как ты увидел богиню без покровов», – гневно крикнула она ему.

На голове юноши выросли рога. Его шея вытянулась, стала большой и длинной, кончики ушей заострились. Его руки вытянулись до ног, а ладони и ступни превратились в копыта. В ужасе он помчался прочь, удивляясь тому, как стремительно бежит. Но остановившись, чтобы перевести дух и напиться воды, он увидел свое отражение в воде и в ужасе отпрянул.

Ил. 24. Диана и Актеон (мраморный метоп, эллинский период). Сицилия, 460 г. до н. э.

Затем его постигла страшная участь. Его собственные собаки, учуяв крупного оленя, с лаем бросились в лес. Сначала он на минуту обрадовался, услышав их, и остановился, но вдруг испугался и побежал. Стая преследовала его, постепенно приближаясь. Когда собаки нагнали его, и первая из них бросилась, чтобы вцепиться ему в бок, Актеон попытался окликнуть их по именам, но голос, вырвавшийся из его глотки, человеческим уже не был. Собаки вонзили в него свои клыки. Он упал, и его собственные товарищи по охоте, криками подгоняя собак, успели нанести ему последний милосердный удар, отнимающий жизнь, coup de grace.

Диана, чудесным образом знавшая о паническом бегстве и смерти Актеона, теперь могла быть спокойна. [156]

Мифологическая фигура Вселенской Матери привносит в космос женственные черты первой питающей, ласковой заботы в жизни человека. Этот образ возникает спонтанно, ибо существует близкое и явное соответствие между отношением маленького ребенка к своей матери и отношением взрослого к окружающему его материальному миру. [157] Но во многих религиозных традициях этот архетипный образ встречается и сознательно используется в воспитательных целях, с тем, чтобы уравновесить ум и открыть для него природу зримого мира.

156

Овидий, Метаморфозы, III, 138–252.

157

Cf. J. C. Flugel, The Psycho-Analytic Study of the Family (“The International Psycho-Analytical Library,” No. 3, 4th edition; London: The Hogarth Press, 1931), chapters 12 and 13.

Профессор Флюгель отмечает: «Существует весьма общая связь между, с одной стороны, понятием ума, духа и образом отца и мужественным началом; и, с другой стороны, понятием тела, телесности и матерью, женским началом. Подавление эмоций и чувств, связанных с матерью [в нашей иудо-христианской традиции] привело к тому, что мы стали склонны относиться к своему телу как к чему-то вызывающему недоверие, мы презираем его, испытываем к нему отвращение или враждебность, и это отношение распространяется на планету Земля, на всю материальную часть вселенной, и одновременно с этим мы преувеличиваем знание духовной составляющей нашей жизни, и в том, что касается человека, и в отношении всего прочего. Представлется весьма вероятным, что большинство явно идеалистических направлений в философии так привлекают умы, сублимируя эту реакцию на мать, а более догматические и узкие материалистические направления философии, возможно, в свою очередь, изначально апеллируют к материнскому началу». (ibid., p. 145, note 2).

В тантрической литературе средневековой и современной Индии обитель этой богини называется Мани-двипа, «Остров Драгоценных Камней». Там в роще деревьев, исполняющих желания, стоит ложе-трон богини. Там простираются пляжи из золотого песка. Их омывают тихие волны океана, из нектара бессмертия. В богине кипит огонь жизни; земля, солнечная система, галактики уходящего вдаль космоса – все растет в ее лоне. Ибо она – создательница мира, вечная матерь и вечная дева. Она объемлет все сущее, питает страждущих и несет жизнь всем живущим на земле.

Она также есть смерть для всего смертного. Весь жизненный цикл существования свершается под ее властью, от рождения, к юности, зрелости и старости, к могиле. Она и лоно, и могила: свинья, пожирающая своих новорожденных детенышей. И так она объединяет и «доброе», и «злое», являя собой две формы сохранившегося в памяти образа матери, и не только собственной матери человека, но и матери вселенской. Верующий должен рассматривать и одну и другую с равным беспристрастием. Именно так человек очищает свой дух от своих инфантильных эмоций и обид, тогда его ум открывается непостижимому присутствию, которое существует в первую очередь не как «добро» или «зло» с точки зрения его детского комфорта, его благополучия и невзгод, но как закон и образ сущности бытия.

Священные тексты индуизма (шастры) подразделяются на четыре класса: 1) Шрути, которые считаются прямым божественным откровением; сюда входят четыре Веды (древние книги молитв) и некоторые из Упанишад (древние философские книги); 2) Смрити, которые включают традиционные учения ортодоксальных мудрецов, канонические наставления для домашних ритуалов и некоторые трактаты относительно мирских и религиозных законов; 3) Пурана, которые в основном являются мифологическими и эмпирическими произведениями; в них затрагиваются вопросы космогонических, теологических, астрономических и физических знаний; 4) Тантра – тексты, описывающие методы и ритуалы поклонения божествам и овладения сверхчеловеческой силой. Среди Тантр есть группа особенно важных писаний (называющихся агамы), которые, как считается, были непосредственно открыты вселенским богом Шивой и его богиней Парвати (поэтому они называются «Пятой Ведой»). Они поддерживают мистическую традицию, известную, в частности, как «тантра», которая оказала значительное влияние на поздние формы индуистской и буддийской иконографии. Тантрический символизм вместе со средневековым буддизмом проник из Индии в Тибет, в Китай и Японию.

Великий индуистский мистик прошлого столетия Рамакришна (1836–1886) служил во вновь возведенном храме в честь Космической Матери в Дакшинесваре, пригороде Калькутты. Скульптурное изображение богини в храме представляло ее в двух ипостасях одновременно – в ужасной и милосердной. Ее четыре руки представляют символы ее вселенской силы: верхняя левая рука угрожающе воздета с окровавленной саблей, нижняя – схватила за волосы отрубленную человеческую голову; верхняя правая рука поднята в жесте «не бойся», нижняя – простерта в даровании благ. На шее у нее ожерелье из человеческих голов; ее юбка сделана из отрубленных человеческих рук; ее длинный язык высунут, чтобы лизать кровь. Она представляет собой Космическую Силу, всеединство вселенной, единство всех противоположностей, она парадоксальным образом сочетает в себе ужас абсолютного разрушения с безличным, и при этом материнским утешением. Воплощение изменений, река времени, поток жизни, богиня одновременно создает, сохраняет и уничтожает. Ее имя – Кали, Черная; ее титул – Проводник через Океан Бытия. [158]

158

The Gospel of Sri Ramakrishna, translated into English with an introduction by Swami Nikhilananda (New York, 1942), p. 9.

Однажды в тихий полдень Рамакришна увидел прекрасную женщину, которая вышла из Ганга и шла к роще, где он медитировал. Он понял, что она должна вот-вот родить. Через мгновение ребенок появился на свет, и женщина начала нежно качать его. Но вскоре облик ее стал ужасен, она схватила младенца своими, теперь страшными, челюстями и разорвала его на куски. Проглотив его, она снова вошла в Ганг и исчезла. [159]

Лишь гений, способный к высочайшему пониманию, может вынести всю полноту откровения возвышенности этой богини. Для более ограниченных людей она приглушает свой блеск и являет себя в образах, которые неразвитые личности в состоянии воспринять. Увидеть ее в полном блеске было бы невыносимо для любого духовно неподготовленного человека: свидетельством чему служит несчастный случай с Актеоном, сильным и молодым мужчиной. Он не был святым, а был охотником, не готовым к откровению образа, который следует созерцать без обычных человеческих (то есть инфантильных) оттенков и подтекстов желания, удивления и страха.

159

Ibid., pp. 21–22.