Тысячеликий герой

Это вечная тема мифа, об этом нам часто горестно возглашают пророки. Люди жаждут встретить того, кто снова станет олицетворением божественного в мире исковерканных тел и душ. Эта мифологема, знакомая нам из нашей собственной традиции, возникает повсюду, хотя и в разных обличьях. Когда фигура Ирода (высшего выражения неуправляемого, упрямого эго) низвергает человечество в состояние духовного ничтожества, сами собой приходят в движение скрытые силы жизненного цикла. В далекой деревушке рождается девушка, которая сохранит себя незапятнанной мирскими грехами своего поколения: в мир людей приходит уменьшенная копия космической женщины, невеста ветра. Ее нетронутое лоно подобно изначальным глубинам, готово призвать к себе изначальную силу, которая оплодотворяет пустоту.

«И вот однажды, когда Мария стояла у колодца, чтобы наполнить кувшин, ангел Господен появился перед ней, сказав: Благословенна ты, Мария, ибо в своем чреве ты приуготовила обитель для Господа. Вот, свет с небес войдет и будет обитать в тебе, и через тебя будет сиять во всем мире». [427]

Эту историю рассказывают повсеместно; и сходство главных поворотов сюжета так велико, что первые христианские миссионеры были вынуждены думать, что такое сходство историй – проделки дьявола, который пародирует их учение, где бы они ни появились. Фрай Педро Симон в своих «Исторических заметках» (Noticias historiales de las conquistes de Tierra Firme en las Indians Occidentales, Cuenca, 1627) сообщает, что:

427

Евангелие Псевдо-Матфея, гл. ix.

когда миссионеры начали проповедовать среди народов тунья и согамоццо в Колумбии (Южная Америка), демон этих мест стал в отместку создавать свои похожие истории. В том числе он старался дискредитировать то, что священник рассказывал о Воплощении, заявляя, что оно еще не произошло; но что теперь Солнце осуществит это, оплодотворив утробу девы из селенья Гуачета, и она понесет от солнечных лучей, пребывая невинной. Эта весть разнеслась по всей округе. И случилось так, что староста упомянутой деревни имел двух дочерей в девичестве, каждая из которых желала, чтобы чудо произошло с ней. Поэтому они стали выходить из жилища отца каждое утро с первыми проблесками зари; и поднимались на один из многочисленных холмов вблизи селения, располагаясь таким образом, чтобы первые лучи солнца могли свободно освещать их. Это происходило много дней, по наущению дьявола, но и не без божьего промысла (ибо его пути неисповедимы), во исполнение того, что было им задумано. В результате одна из дочерей понесла, как она утверждала, от солнца.

Девять месяцев спустя она произвела на свет большой и ценный hacuata, что на их языке означает изумруд. Женщина взяла его и, закутав в ткань, запрятала его между своих грудей. Там она хранила его много дней, пока он не ожил. Все как по наущению дьявола. Ребенка назвали Горанчачо. Он рос в доме своего деда, старосты, пока ему не исполнилось 24 года.

Затем он проследовал с триумфальной процессией до столичного города, и повсюду его чествовали как «Дитя Солнца». [428]

Индуистская мифология рассказывает о девушке Парвати, дочери Гималайя, короля гор, которая ушла высоко в горы, чтобы вести строгую аскетическую жизнь. Тиран-исполин по имени Тарака захватил власть над миром. Согласно пророчеству только сын высшего бога Шивы мог свергнуть его. Однако Шива был истинным богом йоги – бесстрастным, одиноким, погруженным в медитацию. Его невозможно было подвигнуть на рождение сына.

428

Kingsborough, op. cit., vol. VIII, pp. 263–64.

Парвати решила изменить ситуацию в мире, состязаясь с Шивой в медитации. Бесстрастная, одинокая, погруженная в себя, она также постилась обнаженной под горячими лучами солнца, и даже разжигая жаркие костры, с четырех сторон окружавшие ее. Ее прекрасное тело сморщилось и высохло до костей. Кожа стала грубой, а волосы спутанными и жесткими. Мягкие влажные глаза стали гореть воспаленным жаром. Однажды к ней пришел молодой брамин и спросил, почему некогда столь прекрасная, она разрушает себя такой пыткой. Она ответила: «Мое желание – Шива, он Высшая Цель. Шива – бог одиночества и непоколебимой концентрации. Поэтому я предаюсь аскезе, чтобы вывести его из состояния равновесия и пробудить у него любовь ко мне». Юноша сказал: «Шива – бог разрушения. Шива несет в себе уничтожение мира. Нет большего наслаждения для Шивы, чем медитировать на кладбище среди трупного смрада; там он ощущает гниение смерти, и это находит отзвук в его разрушительном сердце. Гирлянды Шивы сплетены из живых змей. Шива нищий, и более того, никто ничего не знает о его рождении». На что девушка ответила: «Он за пределами твоего понимания. Он нищий, но он источник изобилия; он ужасен – но он источник красоты; гирлянды из змей или драгоценных камней он может носить или сбрасывать по своей воле. Как мог он быть рожденным, когда он – творец несотворенных! Шива – моя любовь». После этого юноша сбросил свою личину. Это и был Шива. [429]

429

Kalidasa, Kumarasamibhavam (“The Birth of the War God Kumara”). English translation by R. Griffith (2nd ed., London: Trubner and Company, 1897).

4. Народные сказания о непорочном зачатии

Будда сошел с небес в лоно своей матери в облике молочно-белого слона. Ацтекская женщина Коатликуэ, чья юбка сплетена из змей, совокуплялась с богом, представшим ей в виде шара из перьев. Целые главы «Метаморфоз» Овидия буквально кишат нимфами, которых постоянно осаждают боги в разных личинах: Юпитер в образе быка, в виде лебедя, в виде золотого дождя и т. п. Любого случайно проглоченного побега, или зернышка, или даже простого дыхания бриза достаточно для оплодотворения уготованного для этого лона. Силы творения царят повсюду. И волею случая или благодаря превратности судьбы чудесным образом может быть зачат герой-спаситель или демон, разрушающий мир.

Ил. 68. Мать Земли Коатликуэ в юбке из змей (барельеф). Ацтекская империя, конец XV в.

Образы непорочного зачатия часто встречаются не только в мифах, но и в народных сказках. Вполне достаточно лишь одного примера, удивительной сказки народности тонга из небольшого цикла историй, рассказанных о «красавце» Синилау. Эта сказка особенно интересна не столько потму, что она предельно абсурдна, сколько тем, что она выразительно демонстрирует в бессознательной и грубой комичной форме ведущий мотив типичного жизнеописания героя: рождение от дественной матери, поиск отца, тяжелое испытание, примирение отца с сыном, успение и коронацию девственной матери, и в конце – небесный триумф истинных сыновей и предание огню лжецов.

Жил однажды муж со своей женой, и жена его понесла. Когда пришло ей время рожать, она позвала мужа, чтобы он приподнял ее, и она смогла родить. Однако она родила улитку, и муж в ярости прогнал ее. Тогда она попросила его взять улитку и бросить в водоем, принадлежащий Синилау. И вот Синилау пришел к водоему и бросил туда скорлупу кокосового ореха, которой он пользовался для омовения. Улитка подползла, втянула в себя скорлупу ореха; и понесла. Однажды женщина, мать улитки, увидела, что улитка приползла к ней. Она сердито спросила улитку, зачем та приползла к ней, на что улитка ответила, что не время сердиться и попросила отделить занавесом место, где она могла бы родить. Был сделан занавес, и улитка родила большого и красивого мальчика. После этого она уползла в свой водоем, а женщина стала ухаживать за ребенком, которого назвала Фатаи-пришедший-под-сандаловым-деревом. Прошло время, и вот улитка снова была беременна ребенком и снова приползла к дому матери, чтобы родить. И вновь улитка родила прекрасного мальчика, которого назвала Фатаи-дважды-обвитый-миртом. Женщина и ее муж снова оставили его у себя.

Когда оба ребенка выросли и возмужали, женщина услышала, что Синилау собирается устроить праздник, и она решила, что ее внуки должны там присутствовать. Тогда она позвала юношей и попросила их приготовиться, добавив, что это их отец устраивает праздник. Когда они прибыли на праздник, то все заметили их. Все женщины смотрели на них во все глаза. Когда юноши шли по деревне, женщины стали приглашать их к себе, но те отказались и прошли дальше, и подошли к тому месту, где пили напиток кава. Там они стали подавать гостям чаши. Но Синилау, рассердившись на то, что кто-то вмешивается в его праздник, приказал поднести ему две чаши. Затем он велел своим людям схватить одного из юношей и разрубить его на куски. Для этого заточили нож из бамбука, но когда острие ножа коснулось тела юноши, нож только скользнул по его коже, и он воскликнул:

Нож прикасается и скользит, А ты сидишь и смотришь на нас, Такие ли мы, как ты, или нет.

Синилау спросил, что сказал юноша, и ему повторили. Тогда он приказал подвести к нему обоих юношей и спросил у них, кто их отец. Они ответили, что он и есть их отец. Синилау поцеловал своих обретенных сыновей и велел им пойти и привести их мать. Они пошли к водоему, взяли улитку и принесли ее к своей бабке, которая превратила ее в красивую женщину по имени Хина-чей-дом-в-реке.

Затем они отправились к Синилау. Юноши надели одежду с каймой, которая называется тауфохуа. Их мать тоже нарядилась в очень красивую одежду, которая называется туоуа. Сыновья шли впереди, а Хина следовала за ними. Когда они пришли к Синилау, то нашли его сидящим со своими женами. Юноши сели на колени Синилау, а Хина села рядом с ним. Тогда Синилау приказал людям идти и зажечь огонь в очаге и жарко разогреть его, а затем убить и бросить в огонь его жен и их детей. А Хину-чей-дом-в-реке Синилау взял в жены. [430]

430

E. E. V. Collocott, Tales and Poems of Tonga (Bernice P. Bishop Museum Bulletin, No. 46, Honolulu, 1928), pp. 32–33.

Глава III Метаморфозы героя

Ил. 69. Лунная колесница (барельеф). Камбоджа, 1113–1150 гг. н. э.

1. Первоначальный герой и человек

Мы рассмотрели уже два этапа: первый – от непосредственных эманаций Несотворенной Творящей Сущности к изменчивым, но неподвластным времени персонажам мифологического века, второй – от этих Сотворенных Творящих Существ к собственно человеческой истории. Эманации сгустились, поле сознания сузилось. Там, где ранее были видны первопричины, теперь в фокус суженного, нацеленного на строгие факты человеческого зрачка попадают лишь их вторичные последствия. Поэтому теперь космогонический цикл продолжают уже не отныне невидимые боги, а герои, более или менее похожие на обычных людей по своему характеру, которые вершат судьбы мира. Здесь миф о творении уступает место легенде – как в Книге Бытия вслед за изгнанием из рая. Метафизика уступает место предыстории, смутной и неопределенной вначале, но постепенно обретающей все большую точность в деталях. Герои становятся все менее сказочными, пока, наконец, на последних стадиях различных местных преданий легенда не выходит из тени времен на привычный дневной свет поддающегося документированию времени.

Мвуетси, Лунный Человек, был отрезан, как запутавшийся якорь; община детей свободно поплыла вперед, к дневному свету пробуждающегося сознания. Но сказания указывают на то, что некоторые из этих сыновей были прямыми потомками навеки погребенного в пучине отца. Те, кто, подобно его первым детям, проделали путь от младенчества до зрелости в течение одного-единственного дня. Из этих избранных носителей космической силы складывалась духовная и социальная аристократия. Их двойной заряд созидательной энергии сам был источником откровения. Такие фигуры появляются на начальной стадии любого легендарного прошлого. Это культурные герои, основатели городов.

Китайские летописи сообщают, что, когда земля затвердела, а люди поселились в бассейнах рек, ими правил Фу Хси, «Небесный Император» (2953–2838 гг. до н. э.). Он обучил своих людей ловить сетями рыбу, охотиться и выращивать домашних животных, разделил их на кланы и учредил брак. Из священной таблички, вверенной ему чешуйчатым чудовищем с лошадиной головой, живущим в водах реки Мень, он вывел Восемь Гексаграмм, которые по сей день остаются фундаментальными символами традиционной китайской мысли. Этот Небесный Император был чудесным образом зачат, и мать вынашивала его в течение двенадцати лет; у него было тело змеи с человеческими руками и головой быка. [431]

431

Giles, op. cit., pp. 233–34; Rev. J. MacGowan, The Imperial History of China (Shanghai, 1906), pp. 4–5; Friedrich Hirth, The Ancient History of China (Columbia University Press, 1908), pp. 8–9.