У Дона Великого на берегу

Сносился он с великим князем литовским Ягайлой. Тот несёт околесицу. Русские земли промеж собой и Олегом, нимало сумняшеся, делит. Лёгким умом мечтает: прослышит, мол, Дмитрий о Мамаевом походе, сам-де убежит из Москвы в свои дальние северные земли. По правде, извещая Дмитрия о Мамаевом походе, Олег и сие хотел проверить. Чем чёрт не шутит. А вдруг? Однако первые же вести развеяли зыбкую надежду в прах. Какие там северные земли! После Вожи возомнил, видать, себя Дмитрий вовсе великим полководцем! Стал собирать войско, а главное, успешно.

Вполуха слушает великий князь своих советников. Наперёд знает, кто и что скажет. Впервой ли? И не первый год он на великокняжеском рязанском престоле, слава богу — тринадцатый! Ведомо ему, опять же через верных людей, что дома говорит иной князь или боярин. Мало того — говорит! Какие видит сны, и о том известно. Косит глаза на седобородого боярина Фёдора Глебовича, коий сейчас хает Москву, и лукавая мысль бродит в голове великого князя. Приснился старику боярину ноне чудной сон. Рассказал его своей боярыне. Та —доверенной сенной девке поведала. К чему, мол? Девка — своему сердешному дружку. А уж тот... Словом, великий князь знал ноне же поутру ночной сон боярина. А был он взаправду, диковинным.

Сидит будто Федор Глебович в думной палате великого князя с иными боярами и ближними людьми. И вдруг сердито обращается к нему Олег Иванович: «Ты что, старый козёл, тут делаешь? Тебя кто пустил? А ну вон отседова!»

Оторопел Фёдор Глебович. Открыл было рот, дабы почтительно возразить великому князю: «Нетто козёл я, опамятуйся, государь!» А вместо тех слов: «Бэ-э-э!» Руку поднял сотворить крестное знамение против наваждения, глянь, вместо пальцев— козлиное копытце... Закричал что было сил Федор Глебович. И, слава тебе господи, проснулся.

Перекрестившись троекратно и произнося молитву, принялся опасливо рассматривать руку. Рука как рука. И пальцы на месте. Нету копытца. Позвал, тоже с боязнью— а вдруг козлом заблеется,—свою боярыню Василису Тимофеевну. И тут, благодарение создателю, всё было по-старому, произнеслись человеческие слова. Рассказал жене омерзительный и загадочный сон. Надо же такому привидеться!

 Теперь усмехался про себя великий князь рязанский мальчишескому искушению. Уставиться бы на боярина Фёдора Глебовича и спросить грозно: «А ты что, старый козёл, тут делаешь? Тебя кто пустил? Пошёл отсюда!» Что со старым боярином стряслось бы? Предугадать затруднительно. Чего доброго, помер бы со страху!

Но ничего подобного не говорит, понятно, и говорить не будет Олег Иванович, великий князь рязанский. Так, тешит себя праздной мыслью. Трухляв, как пень, боярин Фёдор Глебович. И глуп от старости так же. Однако московским пособникам готов перегрызть горло. Ведь есть такие. Здесь же, в думной палате. А за стенами её — кто сочтет? Тайных более. Боятся его, Олега. Ордынских ханов страшатся. Потому молчат, лукавят. А переменится его, Олегово, али ордынское счастье — кинутся сломя голову к проклятому Митьке.

Хорошо Дмитрию сидеть завесами в своей Москве. Возвёл белокаменную стену заместо сгоревшей деревянной. Отчего бы и нет? Денег хватает у Калитиного внука. Вся ихняя порода, князей московских, такая. Что .плохо лежит -тянут сразу к себе. Оплошаешь — силой отымут. Ордынский выход сбирает князь Дмитрий, эва какой великий! Сколь идёт царю-хану — ведомо. А сколь оседает в Дмитриевых ларях-подвалах, кому известно? Отсюда стены и храмы белокаменные! Посулы хану, его жёнам и родичам, богаче других. Древнюю Рязань что вспоминать. Нынешний стольный град Переяславль едва отстроишь, глянь — летят ордынцы. То царевич, то мурза какой. Опять красный петух — пожар — мечется над избёнками холопьими и его великокняжескими хоромами ровно. Начинай всё сызнова! Легко ли?

Опять краем уха прислушивается великий князь рязанский к речам своих князей, бояр и иных советников. Лаются, ровно бабы на базаре. Пустое всё! Его последнее слово решало всегда. И ноне так будет. А каково оно, его слово? Темно ещё и самому великому князю. По-всегдашнему не хозяин он своей судьбе. Как у Дмитрия московского дела сложатся? Что у Мамая и Ягайлы? Ждёт своих тайных людей. Известий чает с нетерпением.

Стукает легохонько дверь. В думную палату бесшумно, в мягких зелёных сапогах по золотистому бухарскому ковру входит отрок. Приблизясь к великому князю, наклоняется к самому его уху:

Гонец из Коломны...

Вот оно! Олег Иванович отпускает слугу, обращает взор к советникам. Те на великого князя глядят во все глаза. Скрытен Олег рязанский. Таким уродился, а жизнь доучила. Потому молвит бесстрастно:

— Подумайте без меня, братья-князья и бояре.

И выходит стремительно, лёгким своим шагом.

Переглянулись князья и бояре. Иные брови насупили: али

холопы, чтобы ждать вот так князя? Иные шеи вытянули: вдруг донесётся какое слово. Боярин Фёдор Глебович голову уронил, захрапел с присвистом. От храпа своего тотчас проснулся. Бороду вперёд выставил: я, мол, тут. В бодрствовании и здравом уме, готовый великому князю дать совет!

Великий князь Олег Иванович сбежал по лестнице, сопровождаемый отроком. Толкнул одну дверь, другую, третью и очутился в малой каморе, где ждал его только что прибывший гонец.

Кабы был тут Бориска, тотчас опознал бы молодого гудца, что тешил гостей с сивобородым старцем на памятном пире у великого князя московского. На том самом, что прерван был известием о Мамаевом походе,

Гудец низко поклонился великому князю рязанскому.

— Ну, что там? — требовательно спросил князь.—Рассказывай, да потолковее!

Был, видно, в затруднении гонец. Начал осторожно:

— Божьим промыслом огромное войско собрал князь Дмитрий...

Сверкнул великий князь рязанский тёмными очами.

— Кому служишь?!

— Тебе, Олег Иванович! Кому ж ещё?

— Так и говори без увёрток!

Обстоятельно докладывал гудец обо всём, что видел и слышал в Коломне. Дело знал. Умел в нужное время быть в надобном месте. Но чем далее слушал великий князь Олег ,Иванович, тем становился сумрачнее. Выходило по всему, Дмитрию московскому удалось собрать доброе войско, исполненное решимостью лечь костьми, а побить Мамая.

Отрадно было Олегу, что многие города и княжества уклонились от призыва Дмитрия прислать свои полки. Однако и то, что было у московского князя, являло собой могучую силу. И ещё одно горечью ложилось на душу великому князю Олегу. Верен ему гонец Лёшка. Он сам, отец его, деды и прадеды служили рязанским князьям. А не может скрыть радости, повествуя о московском войске. Укорил:

— Ты, Лёха, словно поёшь славу Дмитрию-то?! Смутился гудец:

— Так ить против поганых идёт. Против окаянных басурман, что терзают и нашу Рязанскую землю. Да её ли одну?!