У свободы цвет неба

– Что было дальше?
– спросил магистр мягко.

Полина пожала плечами.

– Для начала, я залезла в мусорный бак, вытащила оттуда ее зайца и принесла домой в своем школьном портфеле. На следующий день пошла в букинистический магазин и купила на деньги, данные мне на завтрак, кулинарную книгу. Мама посмеялась, что вот, мол, хозяйка растет, скоро можно замуж выдавать, а я днем позже сделала для Тани пирог с яблоками, пришла с ним в школу и сказала, что кто со мной поедет сегодня к ней на могилу, тот как бы ее поздравит с днем рождения. Пошло половина класса примерно. И некоторые учителя. А ее родители не пришли. Я оставила там ее игрушку, остальные дети собрали деньги и купили цветов. Пирог мы разделили на всех, ее кусок остался там, на земле.

– И потом?
– спросил Эрве.

– На другой вечер я нашла на нашем месте во дворе цветок, - чуть замедленно сказала Полина.
– Там рос одуванчик и цвел. Первого октября.

– Когда обычно цветут эти цветы?
– зачем-то уточнил магистр Академии.

– Последние отцветают в начале осени, а октябрь - средний ее месяц, - проговорила Полина.
– Таня любила одуванчики. Говорила, что они как бы знак, что учеба скоро кончится и будет лето.

– И что было дальше?
– Эрве надеялся разговорить женщину, но понял, что не преуспеет.

– С кем?
– спросила она.

– Например, с тобой, - улыбнулся магистр.

– Таню я больше не видела. В классе ее быстро забыли, уже к зиме. Ее родители начали пить и ссориться, мать зарезала отца следующим летом, и ее осудили. В их квартиру въехали другие люди, странная пара с собакой. А я пошла заниматься спортом.

– А когда ты в следующий раз увидела мертвых?
– спросил Эрве.

– Больше не видела, - ответила женщина.

– Хорошо, - сказал магистр, скрыв досаду.
– Каким был твой следующий опыт в вашей традиции?

– Стандартный, - казалось, ей наскучил разговор и она продолжает его только из вежливости.
– Смерть бабушки.

– Я могу выглядеть невежливым, - мягко сказал Эрве, - но все же хотел бы подробностей.

Мистрис посмотрела на него так, как будто он попросился к ней в спальню. Но заговорила.

– Бабушка была матерью матери, - сказала она.
– Отношения между ними были так себе. Поэтому когда бабушка заболела, мать отправила к ней меня, ухаживать. Я была уже довольно взрослая, почти восемнадцать, но не сообразила, почему вдруг запрет на общение отменен. Я пробыла у нее десять дней, все ждала, что она начнет поправляться. И все это время пыталась сделать, чтобы ей было полегче.

– И как? Удалось?
– спросил магистр осторожно.

– Да, - женщина равнодушно пожала плечами.

– Как именно?

– У нее были старые пластинки и проигрыватель. Я нашла и включила. Мы вместе слушали музыку ее юности. Потом она заснула. Утром я вызвала скорую, а потом участкового врача, чтобы зафиксировали смерть. Сидела, пока ее не забрали, потом завесила зеркало и зажгла свечу, у нас так положено, потом со справкой поехала на кладбище, договорилась обо всяких там технических вопросах. Посреди всего пришла подруга бабушки и мне хоть немного помогла советом и добрым словом, потому что я, конечно, была сильно растеряна и не все знала. Похороны, поминки, вот это все. Мать практически не участвовала.

– И что было после того, как вы завершили ритуал?
– Досточтимый Эрве понимал, что он в шаге от заветной двери, но ключ был еще не у него в руках, и магистр двигался щенячьими шагами, чтобы неверная тропа не обрушилась.

Женщина посмотрела на него недоуменно.

– Послушайте. Вы ковырялись в моем сознании месяц, неужели этого нет в протоколах?

Эрве улыбнулся и развел руками.

– Мы искали не это. То, что ты рассказываешь, - частная жизнь семьи. Нарушений ваших обычаев в этих воспоминаниях не было замечено, поэтому мы не записывали эти эпизоды в рабочие тетради.

– В таком случае, о чем мы говорим сейчас?
– спросила она. В ее голосе Эрве услышал то ли скуку, то ли раздражение.

– О сером ветре, - напомнил он.
– Почти три десятка убитых, восемь из которых были магами, - это серьезно. Я пытаюсь понять, что это такое, и все еще надеюсь на твою помощь. Ты согласна продолжать?

Она молча пожала плечами.

– Так что же было после того, как ты завершила ритуал?
– он повторил вопрос.

– Ритуал у нас завершается на сороковой день после смерти, - ответила женщина.

Эрве непроизвольно приподнял бровь.

– И все это время проводятся какие-то действия, имеющие отношение к смерти?

– Конечно, - ответила она.

– Но что можно делать столько времени? Прости, если я бесцеремонен, но я действительно не понимаю.

– Дел довольно много, и все они должны быть сделаны для того, чтобы жизнь умершего человека была должным образом завершена, а все его обязательства и отношения закрыты.

– Как это?
– ситуация запутывалась все больше и больше.
– Как могут отношения остаться незакрытыми, человека же уже нет!

Мистрис Бауэр посмотрела на него печально.

– А что, тут у вас смерть человека снимает и финансовые обязательства тоже?

– Нет, конечно, - признал Эрве.
– Истребовать долги и завершение сделок можно с родных умершего. Не все, разумеется. Император прощает долги ушедшим за Грань. И мы, Академия, тоже. Но долг равному или менее обеспеченному должен быть выплачен.

– Но в любом случае для того, чтобы финансовые отношения были завершены, об этом следует оповестить, или у вас не так?
– уточнила она.

– И у нас так, - подтвердил Эрве.
– По-моему, это нормально.

– У нас нужно так же точно известить всех, кто может ждать от человека звонка, письма, визита или каких-то других форм контакта. Сообщить его работодателю и наемным работникам о том, что он больше не может продолжать отношения. Известить дальнюю родню.

– Ну да, но это всего лишь благородный жест, - сказал магистр.
– Зачем включать это в ритуал?

– Я полчаса назад рассказала тебе историю про пирог ко дню рождения, который пришлось готовить мне, - сказала женщина, и в ее голосе Эрве услышал все ту же скуку.

– Подожди, - сказал он.
– Поправь меня, если я ошибусь, но ты хочешь сказать, что ваши мертвые могут прийти требовать этого от живых?

– Это еще не самый плохой случай, - кивнула Полина.

– Расскажи про плохой, - решительно сказал магистр.

Женщина грустно улыбнулась и взглянула вверх, явно припоминая что-то.

– Мать всегда говорила ей, чтобы она берегла себя и носила резиновые сапоги, чтобы не замочить ноги. Кроме того, она говорила ей: "Чтоб ты провалилась". Будучи хорошей девочкой, она была в резиновых сапогах, когда упала с моста. Это из одной книги, досточтимый Айдиш ее тоже знает. А в моей собственной практике были случаи самоубийства, передававшегося по наследству от деда к отцу и от отца к сыну на определенном году жизни и определенным способом. Вот умеренно скверные варианты. Мне продолжать, или этого довольно?