У зла нет власти

Я вспомнила, как он пил, собираясь поднять из могилы Лесного воина. Как он трясся, еще мальчишкой, входя в обычный склеп. Он ненавидел себя за эту «слабость», но он ведь не был некромантом до сегодняшнего дня!

– Послушай, ты же мертвецов… – Я запнулась, не решаясь сказать «боишься». – Зачем ты…

Он молчал. Глаза у него были как шлифованный мрамор. Я пожалела о своих словах и сменила тему – но неудачно:

– Зачем ты бросил меня? Зачем опоил? Чтобы я проспала твое предательство?

– Это не предательство. Единственный шанс спасти Королевство.

– Ты хочешь одолеть Саранчу? – спросила я безнадежно.

– Не я. Королевство. Если я стану таким же сильным королем, каким был… Оберон, мы устоим.

Он чуть запнулся, произнося королевское имя.

– Но ты же некро…

Теперь запнулась я. Максимилиан серьезно кивнул:

– Правильно. Это будет Черное Королевство. Стильный черный цвет к лицу великому магу, ведь так?

Я не нашлась, что сказать.

– Есть хочешь? Пить? Можно приготовить блинчики, и…

– Не хочу.

– Брезгуешь?

– Не хочу.

– Ладно… Что ты узнала? – Он сцепил свои длинные страшные пальцы. – Что короля не вернуть?

Мне померещилась надежда в его последних словах. Как будто он ждал, что я подтвержу: да, это так.

– Я…

В моменты, когда надо соображать очень быстро, иногда наступает ступор. Ты стоишь как пень, и все мысли куда-то выветриваются из башки, а ведь именно сейчас пришло время показать, на что ты способен.

– Ну почему же, – начала я, стараясь придать голосу холодную уверенность. – Наоборот. Я узнала, кто совершил колдовство и кто за этим стоял. У меня на руках орудие преступления.

– А главное? Главное – как его вернуть, ты знаешь?

Я колебалась.

Максимилиан наверняка почувствует ложь, если я скажу – «знаю». Но признаться в бессилии сейчас, после всего, что я видела и слышала… не поворачивался язык.

– Я так и думал, – тихо сказал Максимилиан. – Спасибо, Лена, я знаю, что ты сделала все возможное. Теперь…

Снаружи что-то загремело. Послышались хриплые, далекие звуки рога.

– Они пришли. – Максимилиан поднялся. – Горы задержат их на пару дней. Мы сделаем так, чтобы в этих горах легло побольше трупов, а ночью…

Он вдруг запнулся. Продолжил другим голосом, скороговоркой:

– Лена, пожалуйста, уйди. Я не хочу, чтобы ты это видела.

– Почему? – тихо спросила я. – Ты что же… стесняешься?

Не знаю, кто меня дернул за язык. Но Максимилиан вздрогнул, будто его спицей ткнули.

– Нет, не стесняюсь, – отозвался холодно и ровно. – Если у тебя крепкие нервы… Что же, оставайся. Смотри.

Далекие трубы выли, не переставая. Максимилиан зашагал к двери. Черный плащ струился за ним по воздуху, как приспущенный флаг. Я благоразумно держалась подальше.

– Возьми.

Он вытащил что-то из кармана и, обернувшись, бросил мне – через все разделявшее нас расстояние. Я позволила этой вещи упасть, «ощупала» посохом и только после этого взяла в руки. Это был железный череп на ржавой булавке – размером с крупный брелок для ключей, грубо сделанный, тусклый.

– Это охранная грамота. Пропуск.

– Зачем?

– Чтобы не бросались мертвяки. Впрочем, как хочешь.

* * *

Я пришпилила череп к штанине на уровне колена. Неохота было носить на себе такую дрянь, но мертвые арбалетчики в скалах стреляли метко. А еще скелеты у входа…

С карниза я выбралась на галерею. Утро было хмурое, то и дело срывался дождь, порывами налетал ветер, пронимал до костей; я не помню, чтобы в Королевстве когда-нибудь было так холодно. Рога Саранчи, чьи передовые отряды добрались наконец до скал, ревели надсадно и монотонно.

Я обернула посох навершием к себе. Теплый зеленый свет обогрел сперва лицо, потом грудь. Теплые потоки заструились под мышки, в живот, на секунду показалось, что чьи-то руки легли на плечи; когда-то этот посох принадлежал Оберону. Когда-то король подарил мне его – в знак большого доверия.

От ворот к замку спешили люди – наверное, те самые, что всю ночь ворочали камни на перевале. Они не скрывали страха; никто из них раньше не видел Саранчу. Никто не представлял себе до конца, с чем придется сразиться. Многие озирались по сторонам, будто ища способ сбежать, но мертвые арбалетчики стояли на выступах скал, глядя вниз. Наверное, у них был приказ отстреливать дезертиров.

Вдоль дороги, от ворот ведущей ко входу, в два ряда горели факелы. Латники, лучники, мечники в полной боевой готовности, ополченцы в самодельных доспехах, стражники с бледными лицами – все они вслушивались в звуки рога и чего-то ждали; те, что ночью строили укрепления, сбились в плотную толпу. Все старались держаться как можно дальше от входа в замок. Я спустилась с галереи на землю у крыльца и сразу увидела почему.

Огромные, метра два каждый, мосластые, с дырами пустых глазниц, они сидели каждый в своей нише. Один прислонился к каменной стене, опустил череп на грудь и смотрел на меня будто исподлобья. Другой просунул пальцы внутрь собственной грудной клетки и задумчиво водил по внутренней поверхности ребер. Вокруг таза у него был обмотан кусок новой добротной ткани.

Я нащупала железный череп на своих штанах. Тот, что глядел исподлобья, устало покачал костяной головой. Другой, казалось, не обратил на меня внимания. Я очень пожалела в этот момент, что не послушалась Максимилиана и не ушла в свой мир. «Я не хочу, чтобы ты это видела»…

Дорого бы я дала, чтобы никогда такого не видеть!

Принц-деспот вышел к своим воинам через несколько минут – очень бледный. Глаза его смотрели в разные стороны – один вверх, другой вниз. Воины, выстроившиеся вдоль дороги с горящими факелами, попятились в ужасе.

Следом за деспотом вышел Максимилиан:

– Его высочество принц-деспот принимает командование над мертвым гарнизоном крепости. Живым гарнизоном командовать буду я. Если кто-то хочет прямо сейчас перейти из-под моего командования к его высочеству – сделайте шаг вперед.

Люди застыли. Принц-деспот притягивал все взгляды, но никто не смотрел на Максимилиана пристальнее, чем смотрела я.

Его бледное лицо отливало теперь зеленью. Он говорил звонко и четко, его голос не дрожал, но фразы обрывались, будто некроманту не хватало дыхания. Белые волосы прилипли ко лбу. Пальцы опущенной левой руки сжимались и разжимались, но это не было колдовство – просто нервический жест.

Над неровным строем зависла пауза. Максимилиан помолчал несколько секунд – я видела, как глубоко он дышит, скольких усилий ему стоит его невозмутимость. Наконец он напрягся – как перед прыжком с высоченной вышки – и громко расхохотался. Как по мне, смех напоминал скорее лай.