Убежища
Шрифт:
Значит, стремительно похолодело его сердце, Игнатий так и не вернулся!
Тогда Бенедикт направился к воротам и крепко закрыл эту створку. А что же дальше? В тех дворах, куда убежал Игнатий, его не найти. Если пойти к Оврагу Висельников? Это так же глупо, как искать потерянную мелочь под фонарем, а не в темноте, где ты и выронил кошелек. Который час?
Сколько времени прошло? Мгновения или минуты, но шквал утих, так и не разразившись грозой, впустую. Сквозь фигурную решетку ворот Бенедикт увидел, как четверо в одежде охранников несут кого-то на одеяле. Месяца не проходило без того, чтобы так не принесли какого-нибудь скандально пьяного студента или даже преподавателя. Но сейчас было слишком рано для такого,
Чуть позже возвратился и Людвиг в сопровождении молодого Месснера. Ни один участник действа их так и не заметил. Осознав это, старик обратился к ученику:
– Посмотри-ка, Антон, они движутся совсем как шахматные фигуры...
– Да?
– Смотри. Они как бы создают пустоты и потом вклиниваются в них!
Людвиг тут же уселся на лавочку посмотреть, во что превратится этот странный танец. Чуть погодя рядом с ним присел и растерявшийся Антон.
Бенедикт раскрыл ворота и отскочил. Гауптманн повернулся лицом к стражникам и, пятясь, как Крысолов, повел их к каморке сторожа. Бенедикт опередил его, проверил замок и как-то смог сорвать его вместе со щеколдой - видимо, старая дверь рассохлась давным-давно. Дверь он распахнул настежь; внутрь проник зять палача, а за ним, сжимаясь, сколько возможно, стражники внесли хозяина. Последним вошел Бенедикт и захлопнул дверь. Пока Гауптманн знаками объяснял, как и куда укладывать пострадавшего, ректор тянул время и возился со свечами, но зажечь их недолго...
Тут возвратился шквал, и промасленная ткань вдавилась в окне, как парус. Игнатий, от которого уже отступили, что-то бредил на матросском языке. Его не сбросили с рук, а как могли бережно уложили на спину, и Гауптманн натянул на него одеяло почти до груди. Бенедикт видел - глаза Игнатия приобрели нехороший стеклянистый блеск и смотрели только прямо, никак не реагируя на движения, его и Гауптманна. Значит, ранили его очень серьезно - он может так и умереть, оцепенев. Стражники вышли строем, последний, самый молодой, оглянулся и перекрестился. А Гауптманн скромно стал в углу и скрестил руки; под его ногтями была, кажется, кровь. Бенедикт сел у постели стал ожидать ответного взгляда. Забытый Гауптманн деликатно кашлянул из угла и сказал:
– Я вставил серебряный гвоздик.
– Что?!
– Я говорю, его полностью оскопили.
Бенедикт оторопело оглянулся; Гауптманн шагнул к нему и сдернул одеяло. На Игнатии была толстенная набедренная повязка и на ней высохшая капля крови.
– Кровь я остановил хорошо. Они сами перевязали веревочкой, а потом отрезали. Но они и член ему...
Бенедикт, чуть развернувшись, оцепенел.
– Кто - они?!
– Гвоздик, чтобы он потом смог мочиться - он серебряный. Вы заплатите...
Тут ректор стремительно вскочил, шипя, вытянул нож (он так и проспал все это время с ножом на шее) и оскалился так, что зубы показались острее, чем клинок.
– Пошел сейчас! Пошел!
Гауптманн незаметно убрался. Тогда Бенедикт стал говорить с Игнатием, уговаривал его подождать - и воск на свече оплыть не успеет... Раненый замолчал и чуть скосил глаза в его сторону. Тогда обрадованный Бенедикт сам выскочил за дверь.
***
Шквал как-то странно пульсировал, волоча за собою мусорные и пыльные хвосты. Он мешал идти, спутывал ноги. Но всего-то нужно было добраться до следующего жильца общежития холостых преподавателей, доктора медицины.
Жил он через два пустых кабинета от ректора, был по крови греком, его зубодробительную фамилию с грехом пополам
перевели как Крестоносец. Но звали попросту - доктор Ставрос или по имени - Тео.– Тео, - стукнул в дверь Бенедикт, - Теодор, - ударил еще, громче, - Вы мне нужны.
– Уйди, - сказал мужской голос.
В жилой каморке зашлепали босые легкие ножки, скрипнула и захлопнулась боковая дверь; в рабочем кабинете Тео девушка вскрикнула и тут же умолкла. "Храбрая девушка", - случайно подумал Бенедикт; дело в том, что кабинет доктора медицины украшен изображениями ран, всяческих высыпаний и костей (студентов пугать или соблазнять на занятия медициной), а на столе стоит настоящий человеческий череп со спиленной макушкой, в окружении черепов мелких зверей и птиц.
– Тео!
– Сейчас.
Протопали более тяжелые шаги обутых ног, дверь открылась. Медицины доктор был еще одет и обут, но как-то небрежно. Из темных глаз его постепенно уходила тревога.
– Вам плохо? Тот студент советовался со мной...
Тео невелик ростом, сутуловат, острые уши поставлены слишком высоко. Борода состоит из темных клочков, она всегда такая, как бы он ее ни холил...
– Не мне.
– Хорошо.
Теодор Крестоносец отступил назад и вернулся с укладкой.
– Идемте.
Во дворе ректор начал другой разговор:
– Я знаю, что Ваши студенты крадут трупы вместе с учениками живописцев.
Медицины доктор ответил тем же небрежным тоном:
– А я знаю, кем Вам приходится один из наших сторожей.
Бенедикт умолк, задержал дыхание и ответил:
– Его только что оскопили.
– О черт! А кто оказал помощь?
– Гауптманн.
– Ну, тогда еще...
Тео почти побежал, и Бенедикт следом.
– Если, - выдохнул Тео, - Если это наши... Я сам с ними разберусь. Они до Вашего кабинета не дойдут, обещаю!
– Что?!
Тео удивленно раскрыл глаза:
– Вы же их убьете, и Вас казнят...
В каморке Теодор отстранил Бенедикта, отдернул одеяло; проверив зрачки, склеры, пульс пациента и возможные отеки на ногах, он распорядился так:
– Он потерял много крови...
– Да, с прошлого раза еще...
– Так вот. Рану я тревожить не буду, это завтра. Пока его нужно поить теплой водой и вином. Если его почки это выдержат, завтра придумаем что-то еще. Вы приготовьте пока воду, а я пришлю ученика.
Не теряя времени, Теодор Крестоносец убежал. Бенедикт снова укрыл Игнатия и полез в очаг. Справиться с огнивом ему так и не удалось; потом он догадался, что огонь можно зажечь и с помощью свечи, разжег наконец и подвесил котелок.
Не успел он присесть к больному, а студент в черном уже толкнул дверь и вошел без стука.
– Здравствуйте. Я Альбрехт, ученик доктора Ставро... э-э...
– Понял. Вот вода.
Парень он здоровенный, почти взрослый, вида крестьянского. Волосы на вид и на цвет что пакля, а лицо так побито оспой, что непонятно, как оно должно выглядеть. Но глаза хорошие - тревожные, синие (значит, ему не просто интересно посмотреть на тяжелого пациента). Альбрехт вытащил из рукава бутылку вина и глянул на котелок - вода вскипит еще не скоро. По-хозяйки осмотревшись, лекаренок взял ректора за рукав - деликатно, как мужицкую невесту.
– Вам надо бы уйти, господин ректор...
Бенедикт медленно и задумчиво потянул из-за пазухи нож.
Парень отступил, так же медленно:
– Вы не беспокойтесь. Я сижу с ним до полуночи, а потом придет сменщик.
Бенедикт вынул клинок и очень сдержанно улыбнулся. Альбрехт задумчиво почесал затылок и спросил удивленно:
– Вы в самом деле нападете на своего студента?
Ну как на него нападешь, если он так мирно удивляется? тут и Игнатий проскрипел чуть слышно:
– Уйди, Бенедикт. А то...