Убить мажора (антисоциальный роман)

Посмотрев этот фильм, Сергей стал всячески настраивать себя на то чтобы помнить сны после пробуждения. Некоторое время, прежде чем уснуть, лежа в кровати, Сергей внушал себе, что сон надо сразу же прокрутить, как пленку — от начала до конца, как только откроются глаза. И даже уговаривал сам сон, оставить в его памяти какой-нибудь сакральный символ или знак, который позволит ему восстановить сновидение целиком или хотя бы какую-нибудь его часть. Поможет расшифровать значение сна, понять его скрытый смысл или почерпнуть какую-нибудь тайную мудрость.

…Сны действительно стали сохраняться в памяти. И как только Сергей решил для себя, что он контролирует процесс видений, он стал по-настоящему пугаться их, и прежде всего в силу их абсурдности и отвратительности, как какого-то предостережения тонкого астрального мира и потусторонних сил.

Согласно доктрины Ревонсуо, люди, которым регулярно снятся страшные сны, чаще прислушиваются к своим внутренним ощущениям, у них более живое воображение и их мысли зачастую носят негативный характер, даже если они не отдают себе в этом отчет. По словам профессора Патрисии Гарфилд, всего насчитывается двенадцать сюжетов сновидений, и основные из них: сны о погоне; сны, в которых люди заблудились, или оказались в западне; сны о падении с высоты, и где человек раздет на публике. Важное место занимают сновидения о нанесенных ранениях.

…Не до конца пробудившись, Сергей поднялся и стал ходить из угла в угол, думая о ночных видениях. Щелкнув кнопкой чайника, долго стоял и слушал, как тот гортанно урчит водой. С каждым разом сны Сергея становились все более и более необъяснимыми. От чего Сергей стал не на шутку подозревать, что все-таки сходит с ума. Падение с крыши казалось ему чем-то знаковым. Вроде приближение чего-то неизвестного и страшного. Подсознательно его тянуло к окну, чтобы определить действительность ночного ощущения с ощущениями реальной высоты, но приближаться к оконному проему было неприятно. Глаза, словно трусливые руки цеплялись за край подоконника.

Сергей попытался расшифровать свой сон, выстраивая последовательную цепочку из элементов видений и их ассоциаций в один общий ассоциативный ряд.

— Край крыши… тоже, что край жизни. Падение с края крыши — это падение в пропасть. Пропасть — это темная бездна. Темная бездна — это смерть. Из всего этого выходит, что? — Сергей задумался. — Хунь-тунь, какой-то… — подумал Сергей, не находя более рационального ответа. Он стоял и осторожно заглядывал за нижний край оконного проема, держась за торчащую между потолком и полом трубу отопления, словно боялся выпасть. Словно выглядывал он не из кухонного окна квартиры, расположенной на четвертом этаже, а заглядывал за край отвесной ямы. Монотонная картинка видения предстала в памяти в бронзовом цвете: Сергей — ангел с большими, но уж точно не белыми крыльями, легкие перья и пух которых, ерошась на ветру, щекотали его шею, трапеции и тыльную сторону рук. Сергей это помнил так же отчетливо, как то, что сами крылья были тяжелыми, и создаваемые усилия для того чтобы управлять ими главным образом приходились не на лопатки, а на широчайшие мышцы спины. Концы крыльев касались обнаженных голеней, так же создавая приятно-нежные ощущения от прикосновений. Но в момент падения, крылья не раскрылись, а так и остались сложенными, несмотря на то, что все тело напряглось, а широчайшие мышцы спины едва не разорвались от напряжения и нервно-мозгового импульса посланного обожженным мозгом на взмах непослушных конечностей. Сильнейший воздушный поток колючего порывистого ветра, бил в различные части падающего и вращающегося в воздухе тела, но крылья так и не расправились. И только с ударом тела оземь, при котором тело приняло звездчатую позитуру, парализованные крылья разлетелись вверх и в стороны каменными струйками, брызгами и бронзово-молочными завитками пыли. Нестерпимая боль пронзила каждую клеточку, каждый сантиметр тела, и медленно стекая в одну точку, сконцентрировалась в неожиданном месте — под правым глазом. И оказалось, что острую пульсирующую боль, причиняло не само падение, а капающая с козырька крыши вода. Падающая с неба вниз, капля за каплей. — Я, наверное, был ангелом, у которого не раскрылись крылья… — предположил Сергей, — падающий ангел… — задумался он, — ангелом с каменными крыльями… Ангел с крыльями из камня — это вероятно падший ангел. Ангел, без крыльев — это, тот же самый неуклюжий человек, что брошенный в небо камень. Никчемный, ненужный… Пустой… и не важно, куда упадет… Абсурд!.. Абсурд в зашифрованном виде»…

Согласно доктрины Ревонсуо, сновидение — это субстанция, состоящая из времени и пространства в которой мы находимся. И когда мы видим сны, мы считаем, что бодрствуем, точно так же, как и когда бодрствуем на самом деле. Мы попадаем в объективную реальность, данную нам в ощущениях, тонкую материю потустороннего мира, куда отправляется душа после ухода из жизни. Находясь в ней, мы переживаем определённые моменты, события, эмоции, создающие ощущения, что это происходит на самом деле. Всё, что мы видим во сне, принадлежит тонкому, астральному миру, в котором хранится информация, оставленная сознанием людей, как живых, так и ушедших в иной мир. Картины тонкого мира накладываются на всё, что мы видим, и которые во время бодрствования лишь в исключительных случаях проявляются сквозь реальность. И если это происходит — в нашу жизнь врываются так называемые чудеса. Внезапно мы с изумлением обнаруживаем, что окружены странным миром теней, настроений, звуков, картин. И тогда мы понимаем, что этот мир всегда существовал внутри нас.

Согласно восточного учения об иллюзорности нашего мира и реальности мира снов, наша обычная жизнь является сном, а наша жизнь в сновидениях — реальная жизнь.

* * *

Артуру удалили аппендикс.

Сергей ошивался в больнице второй день к ряду в большей степени от безделья и скуки. Что к всеобщему удивлению, конечно же, не зная истинных мотивов, произвело неизгладимое впечатление на Вениамина Степановича, который посчитал это, как проявление высоких нравственных чувств и дружеских побуждений.

— Ты — верный товарищ! — с гордостью сказал Вениамин Степанович, пожимая руку Сергею. Не тряся, как делают большинство людей, выражая торжественную восторженность, а держа ее твердо и покойно, повелительно. — Спасибо!

Сергей смолчал. В эту минуту он думал, что отцу Артура было бы неприятно узнать, да и не нужно было знать, что он делает это не ради его сына. Ни ради дружбы, которой нет, ни ради себя. Ни из чувства товарищества и уж тем более не из любви к Артуру.

«Я делаю это… из мести! — могло бы прозвучать признание Сергея. — Я желаю вам отомстить!» — представил Сергей свой ответ, которого не стоило знать Вениамину Степановичу, соглашался Сергей, глядя ему в широко открытые глаза, с глубокими морщинками в уголках, продолжающего крепко сжимать его ладонь.

— Молодец… я сразу увидел в тебе Человека… настоящего! — Могилевский отпустил его руку, обнял за талию стоящую рядом женщину — молодую мачеху Артура, и увлек ее за собой.

Сергей смотрел им в след. Удаляясь, Могилевский уносил с собой добрые чувства о нем; а она — душный и липкий запах приторных духов.

«Дорогие, наверное, духи? И такие вонючие! — брезгливо поморщился Сергей, глядя им в след, — надо же так смердеть! Хм… Какой вульгарный аромат…

…сладко пахло от Манхеттен… — вспомнил Сергей, но вспомнить самого запаха ему так и не удалось.

Сергей поправил накинутый на плечи больничный халат, засунул обе руки в карманы. Развернулся на пятках, да так, что полы халата взметнулись в стороны, словно ангельские крылья и пошел в палату Артура.

Артур спал.

Теперь глядя на него, Сергей мог внимательно рассмотреть черты его лица:

«Нежно-детские, когда спит, — подумал Сергей, — но отцовские… Когда будет постарше, наверняка будет очень поход на отца… Когда будет постарше… Если будет постарше. — Сергей ощупал карманы брюк снаружи, в поисках шприца. — Не взял! Ну, и правильно, и хорошо! Слишком дорогая больница, чтобы пациент скоропостижно скончался в ее стенах.

…Отец его любит. Думает, что и я его тоже… Говорит о дружбе, думает, что я его друг! Если бы он знал… Любовь… Дружба… Нет ничего! Нет того, что можно любить в Артуре… Мы — по статусу - разные люди. Люди разных социальных групп. Вот отец Артура — совсем другое дело!»

Вениамин Степанович, казалось, действительно полюбил Сергея. Полюбил, за то, что Сергей спас его сына. Благородно отказался от крупной суммы денег, что назначались как материальное вознаграждение, за столь решительную смелость… Сергей спас Артуру жизнь, но при этом пострадал сам. И все же спас — это было очевидно. Это было очевидно для отца Артура, который видел в Сергее простоту и бескорыстность; доброту, не требующую благодарности; и бедность, но благородную. Старомодный отец Могилевского сразу же зауважал Сергея, обращаясь с ним не хуже, чем с родным сыном. И поняв, что Сергей ничего взамен просить не станет, решил самый насущный его вопрос, устроил на хорошую работу.

Именно Могилевский Вениамин Степанович настаивал на дружбе Артура с Сергеем. Настаивал властно.

Но Артуру, сыну влиятельного чиновника, наверное, как и всем детям властных отцов, такое, мягко говоря, давление, не нравились. Правда, такое происходит не только у богатых или влиятельных. Наверняка, многие сталкивались с таким явлением и в собственной жизни, видели это в своих родителях или детях. Возраст протеста. Мнимая самостоятельность. «Красное на черном…» — звучало из восьми динамиков и тяжелого сабвуфера, «прокачанного» спортивного кабриолета BMW-320i.